У подполковника запаса Юрия Колесникова нет удостоверения «Участника боевых действий». И в личном деле никаких записей о его заграничных командировках не имеется. Естественно, и никаких льгот ему не полагается.

– Самозванец, как Гришка Отрепьев, – смеётся он вместе со мной.

…В начале семьдесят пятого года прошлого века вызывают лейтенанта-артиллериста в надлежащие органы и инстанции и предлагают командировку в страну с очень жарким и очень влажным климатом. Беседы, инструктажи, медицинская комиссия, прививки от всяческой тропической заразы.

– Знал, что лечу в Африку, но в какую страну конкретно мне сказали только в ЦК КПСС, – продолжает вспоминать Колесников. – Партия вам доверяет оказать помощь молодой африканской стране Сомали, вставшей на путь строительства социализма. А Вы, товарищ Колесников, зря поспешили вступить в кандидаты члена КПСС (Справка: кандидатский стаж на время командировок по линии ЦК КПСС прерывался – членские взносы-то некому платить).

– Приплыли, как говорится. Однажды моя беспартийная принадлежность… – хотя, об этом чуть позже. Сдал Кандидатскую книжку, сдал Удостоверение офицера, все документы, касающиеся моей принадлежности к Вооружённым Силам Советского Союза, сдал. Взамен получил… «ксиву», в которой недвусмысленно было написано, что в Сомали направляется один из лучших специалистов по африканскому сельскому хозяйству в области животноводства. И документ выдали вдогонку первому, что данный молодой специалист ко всему прочему – активный член (а как же – без членства-то обойтись?) Профсоюза сельхозработников. А если этот самый, долбанный животновод, будет уличён международными наблюдателями в чём-нибудь предосудительном (например, в обучении аборигенов в меткости стрельбы из пушек, а не в увеличении поголовья верблюдов и страусов), то этот гад ползучий пусть рассчитывает только сам на себя и на других таких же гадов ползучих, кои в изобилии представляют фауну страны. И контракт – в зубы: даже маковой росинки в эти самые зубы не было оговорено в этом контракте. Посоветовали брать пример с чукчей: они, что увидят, о том и поют; а так как вы и петь-то толком не мастаки, то, что увидите и добудете, то и будет вам и первым, и вторым, и третьим, и какавом с чаем.

– Пошли мы получать спецодежду в спецраспределитель, – он заразительно смеётся. – Представляешь? И нам выдают… тройки из чистой шерсти и зимние пальто. Инструкция, понимаешь. Вдруг там, в Сомали, резко, без разрешения и утверждения свыше, наступит Ледниковый период – и кто нам, бедолагам, тогда поможет (Справка: вся эта гражданская одежда не от щедрот высшего органа партии, а в замен, полагающейся по нормам вещевого довольствия, военного обмундирования. Поэтому по возвращении из Африки «животновод» донашивал ещё один срок лейтенантскую, выданную в училище по выпуску, протёртую чуть ли не до дыр, форму одежды).

Всё когда-то кончается. Кончились и у нашего героя предотлётные мытарства. С такими же специалистами по сельскому хозяйству он в самолёте Аэрофлота на пути в Могадишо – столицу Сомали, будущей его родины. Посадка в Каире на дозаправку.

– Выходим из самолёта и… мордой – по бетонке. Вокруг вооружённые до зубов арабы. Невозмутимые, как их достопримечательный Сфинкс. Обращаюсь к ближайшему по-арабски с тульским акцентом – знал пару десятков фраз на их тарабарщине: «Что же вы, сукины коты, забыли семьдесят третий, забыли войну Судного дня, когда мы вам, сукиным котам, помогали?». Залопотал, сукин кот, в ответ: «Камарада, без обид, ничего, мол, личного, политика, едрит твою под корень: сегодня дружим с вами, завтра – с другими, а послезавтра – хрен его знает с кем. Без обид».

Первое лирическое отступление.

В 1973 году, через три каких-то месяца после окончания Тульской «Артухи», молодой лейтенант в октябре оказывается в гуще грандиозного танкового сражения, по масштабам не уступающее битве на Курской дуге 1943 года. Лучшим из лучших шестерым советским лейтенантам-ракетчикам (под охраной и прикрытием шестисот коммандос – элиты египетской армии) приказано произвести испытательно-боевой пуск из секретных, на то время, трёх ракетных установок, залп по движущейся колонне израильских танков. Стрелять не абы куда, стрелять не по площадям – вот вам, салажня, снимок из космоса в реальном времени, вот, вам, салажня, через полчаса, второй снимок из космоса. А это – вам, дорогие израильские господа хорошие, три выпущенные ракеты: в начало, середину и арьергард колонны. Более семидесяти уничтоженных танков – салажня и не на такое способна, вот, вам ещё через полчаса тому подтверждение на снимке из космоса.

Через две недели пребывания на израильско-арабской войне Судного дня шестерым молодым лейтенантам, стоящих по стойке «смирно» перед высоким начальством из Москвы дают команду:

– Коммунисты, шаг вперёд!

Не оказалось среди них таковых – одна комса недозрелая. Поэтому советниками после окончания войны вместо них в Египте остаются подполковники и полковники старой партийной закалки, закваски и розлива.

– На таможне в Могадишском аэропорту трясут беспощадно: два блока сигарет и две бутылки спиртного. Ни крошки табака лишнего, ни лишней капли спиртного. – Продолжаются воспоминания. – А у меня, наряду с другими вещами, два огромных чемодана: один под завязку набит бутылками с водкой, другой – блоками сигарет. С кем они, эти сомалийские папуасы, вздумали тягаться, с потомками Левши? Содержимое этих чемоданов со всех сторон было упаковано плотной портяночной тканью, а сразу под крышкой каждого чемодана, на виду, без упаковки, во всей первозданной красоте, лежало по огромному шмату копчёного хохлятского – пальчики оближешь – сала. Наш пролетарский ответ их мусульманским предрассудкам.

– Экзотика навалилась с первого дня. Мне сразу выдали стек, которым полагалось наказывать за нерадивость и тупорылость всех обучающихся в их Учебном центре, кроме одного – начальника этого Центра. Приходила группа – привозили образцы пушек и через отведённое для обучения время каждый попадал с расстояния в километр в дерево. Приходила другая группа – привозили другие марки пушек и процесс обучения продолжался. Однажды попросил меня их один высокий начальник перевести наше Наставление по топографии и геодезии объёмом в триста с лишним страниц на какой-нибудь другой язык, но чтобы наставление для их армии уложилось на десяти страницах. А лучше – на пяти. В идеале – на одной странице. Перевёл им с русского на русский, но на десяти страницах. Или, другой случай – прислали нам опытные сверхсекретные по тем временам четыре установки «Град». Через неделю отлучаюсь в Могадишо по служебным делам на два дня. Приезжаю – меня чуть кондратий не хватил – нет одной машины. В ходе расследования выяснилось, что сомалийцы не смогли её завести и с помощью дюжины верблюдов оттащили на свалку. Да, дело, явно, было не в бобине. Зачистил клемму на аккумуляторе (песок попал) и пригнал машину обратно своим ходом.

Второе лирическое отступление.

В Могадишо старший лейтенант артиллерист-ракетчик Юрка Колесников встретился со старшим лейтенантом медицинской службы провизором Стасом Рагулиным. Вторая их встреча произошла ровно через двадцать лет в 1995 году в Туле, куда их привели неисповедимые армейские пути-дороги. Узнали, узнали они сразу друг друга через столько лет. Сейчас дружат семьями, помогая друг другу в нелёгкое наше сегодняшнее время.

– Еду и воду добывали сами. Основной пищей были бананы – с тех пор на бананы даже смотреть не хочу. Охотились за страусиными яйцами. Выслеживали в бинокли, где страусиха сделала кладку. Два-три дня хронометрировали её поведение. С подветренной стороны километров с четырёх перебежками продвигались ближе, а последние четыреста метров передвигались исключительно по-пластунски. Быстрее паровозного свиста выкапывали из песка по яйцу, опять закапывали кладку. И что было сил удирали обратно. Однажды наши проделки все-таки засекла мамаша-страусиха и кинулась за нами в погоню. Всегда охотились вчетвером (нас и в команде-то было только четыре человека – советских спецов) – трое несут по яйцу, а четвёртый прикрывает с карабином. Выстрел – мимо, выстрел – мимо, выстрел и мы успеваем укрыться в машине. Но никто из нас, даже под страхом быть насмерть забитой разъярённой мамашей, не бросил свою драгоценную добычу. Нет, страусиного мяса мы не ели – за убитого страуса полагалось по сомалийским законам вплоть до высшей меры. Охотились за кабанами, ловили рыбу в Индийском океане, не брезговали и змеями. О холодильниках и электричестве и не мечтали. Спали на земле на соломенных тюфяках, раздевшись догола – накрывались пологом из противомоскитной сетки и вокруг нашего пристанища раскладывали верёвку из овечьей шерсти от змей. Самый большой дефицит у нас считалась ложка и вилка. Это всё – лирика. Дальше – проза.

Приезжают проверяющие из Москвы.

– Почему нет наглядной агитации? Почему нет плакатов?

Ну, как, как им было доказать, что о какой может быть наглядной агитации, если у них в стране нет даже письменности. На каком языке им всё наглядно агитировать. И – за что агитировать?

Третье лирическое отступление.

По возвращении из Сомали в октябре 76-го Колесникова вызывает к себе начальник политотдела ракетной бригады и требует предъявить законспектированные гениальные работы дорогого Леонида Ильича и сдать по этим работам зачёто-экзамен. Доказывать, что газеты и письма от родных приходили к ним с полугодовой задержкой, было бесполезно. И что, в конце концов, там надо было выполнять боевую задачу, а не заниматься всякой галиматьёй. В результате его политической отсталости и безграмотности начальник политотдела приказал начальнику отдела кадров без высокого соизволения не носить к командиру бригады документы на подпись об очередном воинском звании. Пока этот, эфиоп его мать, не сдаст ему лично надлежащий зачёто-экзамен. На полгода было тогда задержано присвоения очередного звания.

– О местном колорите расскажи – что тебя больше всего поразило?

Он призадумался.

– Сомалийки – очень красивые женщины. Высокие, тонкогубые, с правильными чертами лица, стройные. Очень храбрые – каждая сомалийка может одна с ножом пойти против льва. И чаще побеждает именно она. Но, к сожалению, они все – фригидные женщины. Им с детства удаляют клитор, а в возрасте восьми-десяти лет зашивают большие губы, оставляя небольшое отверстие. Так сказать – двойная девственная плева… За сбитую машиной бездомную женщину (бомжиху, по нашему, а таких – большинство населения) штрафуют на 20 сомалийских шиллингов, за такого же бездомного сомалийца – на 40 шиллингов, за задавленного осла – на 100 шиллингов… Вообще, сомалийцы очень храбрые и воинственные люди. Недаром они гнали эфиопов, как наши шведов под Полтавой. Конечно, и наша выучка пришлась им кстати. В уличении сомалийца в трусости опускало его до уровня женщин. Нет, его не переделывали в «голубого» – об него просто после каждой еды (еду брали исключительно только руками) все вытирали руки… В стране – сухой закон. Мусульмане, что с них взять, ни водку не пьют, ни сало не едят. За спиртным ездили в соседнюю Кению – доедешь до первого бара и затаривайся сколько душе угодно.

– На исходе семьдесят шестого года нас (всех советских специалистов по сельскому хозяйству) объявили персонами Нон грата и приказали покинуть страну в сорок восемь часов. И только благодаря военным морякам и батальону морских пехотинцев мы благополучно, через пакистанский Карачи, добрались до Шереметьева. Выезжая из аэропорта, попросил таксиста остановиться у первого гастронома. Вылез. Купил круг «краковской» колбасы, батон, литр молока. И всё в одночасье, с огромным ностальгическим аппетитом умял на ближних подступах к столице.

– И ни какой награды у тебя ни за Египет, ни за Сомали нет?

– Какая награда? Там же наших военных специалистов не было. – Он опять заразительно смеётся. – А медаль «За освоение целинных земель» специалистам по животноводству не полагалась.

Нет, не потерял чувство юмора подполковник запаса Юрий Сергеевич Колесников, артиллерист-ракетчик, по совместительству иногда исполнявший обязанности специалиста по животноводству…

АРТИЛЛЕРИСТЫ, НАДЕНЬТЕ ОРДЕНА!

Май 2009 года, Тула.

« назад