Чуть больше года пробыл, вернее, провоевал в Афганистане Юрий Березин. Призвали его в танковые войска в город Дзержинск Горьковской области в июле семьдесят девятого: то да сё плюс две недели телепания эшелоном до Темреза плюс месяц боевого слаживания в самом Темрезе плюс… Всё, кончились «плюсы»: 14 февраля 1980 года бравый танкист – в Афганистане.

Из воспоминаний Юрия Березина.

«...Ни танкистом, ни пехотой, ни, тем более, штабным писарем становиться у меня, откровенно говоря, ни какого желания не было. В Армии от желания солдата мало что зависит, тем не менее, я попросился в разведку. Показал начальнику разведки полка кое-что из арсенала каратиста, и это стало решающим аргументом в выборе войсковой профессии. Хотя полк был танковый, разведчики в основном на задания отправлялись или пешим порядком, или на БМП и БТР…».

Какая первоочередная функция войсковой разведки? Правильно, добыть «языка». В таком, мягко говоря, щепетильном деле и пригодились Юрию рефлексы каратиста, годами отрабатываемые на гражданке, до призыва в ряды Армии.

Из воспоминаний Юрия Березина.

«…Должность моя, как значилось в военном билете, – разведчик-пулемётчик, но пулемёт держал в руках только раз. В одном ночном рейде, видя прямо перед собой басмачей, молодой солдат, буквально обоссался от страха – всё бывает: в принципе, нормальная реакция на первый бой – и не знал, что делать с пулемётом. Одного мгновенья хватило, чтобы выхватить у него пулемёт и длинной очередью убедительно показать врагу, кто в этой ситуации хозяин…».

Автомат, штык-нож, ноги-руки – вот, основные виды его оружия, когда он брал «языков» – восьмерых в группе и троих в одиночку. Причём, троих в одиночку – в одном бою.

Из воспоминаний Юрия Березина.

«…Высадились мы с БМП в поле, рядом с кишлаком – ночь, темень, холод. И сразу на патруль напоролись. Из темноты кричат: «Дриш!» – «Пароль!», значит… Ну, мы в арык упали, лежим. «Духи» не подходят – видимо решили, что в темноте померещилось. А в арыке – вода: пока валялись – вода льдом покрылась. И не встанешь – вдруг патруль рядом. В темноте-то не видно… Ног от холода уже не чуем… Как стало светать, по команде вскочили и в обход кишлака по пашне. В общем, ворвались мы в кишлак, рассыпались. И у дверей дома – получилось так – я один оказался. На двери фонарь висит – «летучая мышь». Мысль не успела сформироваться – вдруг в доме женщины, дети – и вместо гранаты, рывком открыв дверь, бросаю внутрь этот долбанный фонарь. Сам влетаю следом. А там – народу… Короче, сонных душманов застал. Первый от двери вскакивает – я его ногой сшибаю. Вторая фигура поднимается – гляжу, женщина. Я через неё перепрыгнул – и ещё одного «духа», который пытался встать на четвереньки, с лёта ногой к стене припечатал. Третьего за грудки хватаю – он кричит по-русски: «Не надо, брат», а сам, гад, из-под подушки автомат тянет… Когда наши подоспели на подмогу – меня от этого третьего силой оттаскивали…».

Почти все вылазки разведчиков планировались на основании данных, полученных от «засланных казачков» из местного населения. Но полностью на таких информаторов полагаться было нельзя.

Из воспоминаний Юрия Березина.

«…Единственный раз нас предали – «засланный казачок, оказалось, работал и на «духов». Брали главарей нескольких банд, собравшихся в доме на окраине кишлака. Двое, вроде бы наших «дятлов», вывели нас прямо к дому. Над этим домом возвышалась башня, но потом нас почему-то отвели в сторону от дома на прямую улицу. Вдруг наши провожатые побежали назад. Мы оказались посреди улицы вдвоём с лейтенантом. Из темноты кричат: «Дриш!». Видимо – за своих приняли, не ждали, что русские могут вот так запросто шастать по ночным улицам кишлака. Мы замерли. Кто-то из наших из-за угла дома тоже им в ответ: «Дриш!» – мол, чего, камарада, орёшь, свои мы, то есть «духи» и по крови, и по понятиям. Кричи не кричи «Дриш!», а неразберихи пришёл конец, когда нам навстречу вываливаются, как из ларца, двое аборигенов. У одного в руках что-то длинное, вроде, как большая палка или оглобля. Я вышел вперёд – думал лейтенанта собой закрыть, да и уложить этих встречных-поперечных по-тихому, без шумы, без пыли, без криков «дзя!». Не обошлось по-тихому: пулемётной очередью из той длинной палки гад нас встретил. Я вперёд кувыркнулся, вскочил, в стенку вжался.. Вижу, как пули из ствола летят – метрах в пяти от моего лица, только из стены рядом осколки разлетаются в разные стороны.. Аккурат на уровне груди… Гляжу – лейтенант мой за угол дома бежит, и ему пулемётная очередь вдогонку. Мне бы из автомата по этим двоим, а я растерялся. Выдвигались-то по-тихому, команды стрелять не было… Ну. И рванул вслед за лейтенантом. Тут и лейтенант начал стрелять, я тоже присоединился – да поздно. Окружили нас. Хорошо, сержант с другой стороны дома калитку нашёл и в этот особняк с пулемётом ввалился. Натешился от души, накуролесил по полной программе, наделал паники, а мы тем временем бронегруппу вызвали. Подлетела БМП – вот, думаю, вышибет она сейчас ворота, а я за ней серой мышкой внутрь дома, пока «духи» не очухались… К стене у ворот прижался, БМП пропускаю. А она, своя же железяка хренова, меня боковой стороной траками гусеницы – по животу! Я в стену так и влип, успел с жизнью проститься… Думал – размотает по стене. Обошлось, однако. Вышибла БМП-ха ворота, вломились мы внутрь. «Духов» больше, чем нас оказалось: кого-то в горячке боя перестреляли, кто-то и сбежать наверняка успел. Но восьмерых мы всё же взяли. Правда, доставили для допроса, мягко говоря, изрядно потрёпанными. За что огребли от начальства по первое число…».

Однажды при очередном захвате «духов», уворачивающаяся от дерева, за которым стоял Березин, БМПуха, выскочившая на полном ходу из засады, боковыми сторонами траков гусеницы пересчитала гранаты на поясе бойца. Обошлось. Другой раз, возвращаясь с рейда, БМП, на броне которой за люком сидел Березин, получила снаряд безоткатки, аккурат, в моторное отделение. У Березина – тяжёлая контузия, медаль «За отвагу», машина – в металлоломе.

– Контузия-то контузией, – иронизирует Юрий, – но в Союзе тогда мне было не до смеха.

Из воспоминаний Юрия Березина.

«…После контузии меня комиссовали, и в начале апреля восемьдесят первого я пересёк границу. Прибыл в военкомат, стал на учёт, а голова-то болит – ни одна больница меня не берёт: справки о контузии нет (в финчасти афганского госпиталя как взяли справку о контузии, так и не отдали), прописки нет, работы нет. Невропатолог по месту жительства не даёт положительного заключения о пригодности для работы. Дождался, когда он уйдёт в отпуск, прикинулся «вещьмешком», и терапевт дал «добро» и за себя, и за того парня. Голова понемногу начала проходить, устроился работать на патронный завод…».

И полной для меня неожиданностью прозвучали в завершении нашей беседы слова Юрия Березина:

– Уволившись с завода, стал писать картины…

Я глядел в его улыбчивое лицо и думал, что не всех людей ломает, корёжит до неузнаваемости Война, не всех послевоенная жизнь швыряет на дно стакана и иглу наркотического шприца, не всех.

А на Юркиных картинах – щемящие душу своей бесконечностью русские пейзажи и русские берёзы. Берёзы, от которых и образовалась фамилия Б Е Р Е З И Н…

Август 2012 года, Тула.

« назад