В 1966 году окончил среднюю школу, в 1969 году – Одесское военное артиллерийское училище, в 2005 году – Международный юридический институт МЮ РФ. С 1972 по 1982 год прошёл путь от командира взвода до командира батальона в 51-м гвардейском парашютно-десантном ордена Суворова 3-й степени полку 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии.

С 19. 01. 1982 по 22. 03. 1985 год – советник командира парашютно-десантного батальона в Эфиопии, участник боевых действий.

С мая по октябрь 1985 года и с июля 1988 года по декабрь 1992 года – старший помощник начальника оперативного отделения дивизии, с октября 1985 года по июль 1988 года – заместитель командира 51-го гвардейского парашютно-десантного полка. В 1993 год – уволен в запас.

Награждён орденами Красной Звезды, «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу на пожаре», другими медалями.

В настоящее время является заместителем председателя Центрального Совета «Союза десантников России».

Из воспоминаний гвардии подполковника в отставке Николая Алексеевича Быстрова об Эфиопии, где он одновременно находился с гвардии подполковником (в то время) Буем:

«…– В восемьдесят втором на три года, стечением невероятных обстоятельств (о них, этих обстоятельствах – как-нибудь в другой раз, да, и не интересно это), отправили меня военным советником командира парашютно-десантного батальона аэромобильной бригады в Эфиопию.

– Первые дни в Эфиопии чуть не завершились международным скандалом и тюрьмой. Вышли на берег озера, а там до воды метров сорок-пятьдесят – сплошная дичь: от фламинго до банальных чирков. Ты же знаешь Буя – мгновенье и выстрел из пистолета заваливает огромного гуся.

– Из-за гуся, что ли международный скандал?

– Из-за него родимого: выдернули перья, выпотрошили, поставили котелок на огонь. И приплыли, вернее на джипе пожаловало всё командование бригады с их, так называемыми, егерями. Нам просто погрозили пальчиком и пожурили, сказав, что если бы мы были предупреждены о «браконьерстве», то сидеть нам по два года в их тюрьме за этого убитого гуся.

– Что – с первых дней так оголодали?

– Как тебе сказать? Наши «великие» стратеги из посольства отказались от дополнительного питания для советников, от дополнительной экипировки. Они же, то есть мы – все идейные, все партийные, коммунисты, большевики и им, то есть нам излишества совсем, совсем ни к чему.

– И выход – какой?

– Раз в месяц на джипе делегация выезжала в Адисс-Абебу на базар за продуктами. Заодно, и повидать семьи, пересчитать детей у кого они имелись.

– Наверное, отрывались по полной в таких поездках?

– В эфиопских барах спиртное за один раз из бутылки выливалось в стакан по тридцать грамм.

– Что для нашего брата категорически противопоказано.

– Обычно фирменный «трюк» проделывали перед отъездом из столицы. Просили налить джина – самый крепкий напиток в тридцать градусов – грамм двести, выпивали, расплачивались, остальные пять-шесть стаканов оплачивали местные завсегдатаи, восхищаясь от зависти нашими русскими организмами. Местным один наш гранёный стакан – смертельная доза.

– А кубинцы как?

– Нет, кубинцы – крепкие ребята, пили наравне с нами, не уступая. Хотя в корне отличались своим поведением. Приходили в любое питейное заведение, бросали пистолет на стол и их обслуживали не только без очереди, но и совершенно бесплатно. А нам в город запрещалось носить оружие.

– Это в столице, а в поле?

– На «зимних» квартирах охотились на кабанов, ловили сомов в озере – какой ни какой, а подручный этот харч нас очень выручал. На боевых – совсем другое дело. Порой несколько дней подряд всё питание сводилось к одному-двум початкам кукурузы в день. Чаше – в сыром виде. Иногда меняли значки с изображением Ленина у местных мальчишек на два варёных початка всё той же кукурузы. А экипировка чего стоила! Одно одеяло, одна плащ-палатка и одна американская фляга с водой на троих. На меня, на Буя и переводчика. И в такие дни вопрос стоял не какое количество выпить воды, вопрос стоял о том, как будем решать – жребием или голосованием – один или полтора колпачка от фляги воды принять на душу населения.

– Войска как обходились?

– Они в своей пустыне находили какие-то болота, какие-то лужи и притаскивали «цинк» – это где-то ведро воды с осадком ила в половину объёма – и нам первыми давали пить. Пьёшь эту жижу, зная, что она на всё подразделение, и каких усилий стоило оторвать губы и зубы, да, да зубы, которые мёртвой хваткой вцеплялись в край «цинка». Выжили.

– Чем вы-то там конкретно занимались?

– Готовили правительственные войска воевать «настоящим образом». Из Союза каждый тащил всяческие устаревшие наставления, учебники, уставы, разработки. Отрывали обложки, первые страницы с печатями и надписями «для служебного пользования» – по ним и учили местный контингент. Но привезти нужную литературу оказалось мало: по каждой теме должны быть написаны конспекты. Эти конспекты – на бумаге с водяными знаками! (я такую бумагу в Союзе и в глаза-то не видел) – мы «верхнему» военному советнику сдавали на вес.

– На вес?

– Приносили наши опусы к нему в кабинет. Он протягивал руку, и мы на ладонь осторожно водружали эти экзотические листы бумаги с водяными знаками и нашими записями. Начальство многозначительно взвешивало, не читая, и если вес не соответствовал его представлению о качестве написанного, оно, то есть начальство, возвращало конспект на доработку.

– Воевали эфиопы?

– Посылаешь в ночную разведку, утром приходят выбритые, выглаженные, на чистых ботинках роса – всё понятно, где были эти разведчики. Буй, тоже советник командира парашютно-десантного батальона, он подполковником был в то время, разрабатывает план боевой операции с высадкой ночного вертолётного десанта в глубокий тыл сепаратистов. План великолепный во всех отношениях, верх военного тактического искусства, а эфиопы, эфиоп иху мать, банально струсили и отказались от этой операции. Да, что там, операции – почти каждую ночь двое-трое с нашей стороны уходили к противнику. Или другой пример: целый день эти вояки из пушек пытались сбить пулемётчика сепаратистов с господствующей высоты и всё без толку. Буй, вспомнив своё артиллерийское прошлое, предварительно произведя расчеты, с первого залпа накрыл пулемётчика…».

Отрывок из книги «Записки батальонного врача»:

«...Буй. Анатолий Филиппович Буй. Гвардии подполковник. Мой крайний, перед моим уходом в медсанбат, командир батальона в 51-м полку. Мой ровесник. Мой друг. Мой товарищ. И...

...Батальонные стрельбы на полигоне. Дневные стрельбы. Вдруг перешедшие в ночные. А жена не предупреждена – обещал вернуться к вечеру: сын только месяц назад родился: то да сё, короче – вагон и маленькая тележка неотложных домашних дел. И стрельбище не покинуть. Нет такого права. Черным по белому написано (в краткой интерпретации): стрельбы без дежурного врача проводить запрещено!

А ночные стрельбы плавно переходят опять – в дневные. Так что домой появляюсь к вечеру вторых суток. И начинается тихий (ребенок спит) разбор «полетов».

Где? С кем? Был?!. Доброжелателей-то у нас полным-полно во все времена были, есть и будут. На мои попытки оправдательных словес (честных оправдательных) – никакой реакции. Тебя, дескать, видели в городе. В той-то квартире. В такое-то время. С такой-то бабой (то есть с женщиной). И т. д. и т. п. Пошло мочало – начинай сначала.

Пришлось привозить комбата, замполита, начальника штаба батальона, а заодно – и купленное пианино дочери (на лошади, на телеге!), чтобы прекратились женские инсинуации в мой адрес...

...Мое дежурство по полку – суточное. С девяти утра. До девяти утра следующего дня. И где-то около десяти вечера, в конце рабочего дня (а раньше и не заканчивал свои трудовые, вернее, военные бдения) ко мне в медпункт заходит комбат, подполковник Буй. И между делом, т. е. разговорами за рюмкой чая, сообщает о том, что завтра он «со сранья», с раннего утра, то бишь, поднимает батальон по учебной тревоге. А за тобой (т.е. за мной) он зайдет в пять утра. Чтобы вместе посмотреть на свои войска. Как они будут действовать по сигналу, а главное – как четко и слаженно пройдёт это учебное мероприятие. На том и разошлись. Напоследок я его предупредил.

– Филиппыч! Тебе утром сдавать анализы натощак, так что в твоих кровных интересах разбудить меня завтра в пять утра...

Как обычно, на дежурстве, я просыпаюсь в полшестого утра. Чтобы идти в столовую. Контролировать приготовление солдатского завтрака. Выхожу из медпункта. Иду в столовую. И вижу... Вижу в середине плаца комбата с двумя секундомерами и его непонимающий, слегка обескураживающий взгляд в мою сторону. Сориентировался он моментально.

– Братан, извини! Забыл! Пулей к дежурному по части. Звони домой. К тебе посыльный вот-вот должен подойти.

В трубке раздается заспанный голос жены и, не успев ей ничего сказать, слышу в трубке трели дверного звонка и ее слова:

– Кто-то звонит такую рань – пойду, посмотрю...

Жду. И слышу её голос. Не заспанный. С нержавеющим металлом в каждом слове.

– Там, за тобой посыльный пришел. У вас – тревога! И на каком же, интересно, это ты дежурстве?

Опять с комбатом, замполитом, начальником штаба (но теперь, ясное дело, без пианино) и шампанским едем ко мне…

Вот так на пустом месте, из ничего и рушатся ненадежные семьи. Если нет надежных командиров и начальников. Если нет надежных товарищей.

…В полку появился тренажер, на котором обучаются пускам ПТУРСов (ПТУРС – противотанковый управляемый реактивный снаряд). И что-то у солдат никак на этом тренажере учебные пуски не «пошли». Мимо. Опять мимо. И у офицеров почти такой же результат. Тогда Буй, в то время еще командир батареи этих самых ПТУРСов, в сердцах и говорит:

– Да, я одной левой… ногой завалю этот танк на экране.

Опять скептики (где их только нет!):

– Вот, если бы из настоящего ПТУРСа...

Вскоре представилась и такая возможность. Стрельба из ПТУРСа штатным снарядом по движущемуся танку Т-34, еще военного выпуска.

– Ящик коньяка... и одной левой... ногой уделаю этот танк.

И уделал. И без ящика коньяка бы уделал...».

ВОСПОМИНАНИЯ АРТИЛЛЕРИСТА–ЖИВОТНОВОДА

Колесников Юрий Сергеевич,

родился 11.11.1949.

У подполковника запаса Юрия Колесникова нет удостоверения «Участника боевых действий». И в личном деле никаких записей о его заграничных командировках не имеется. Естественно, и никаких льгот ему не полагается.

– Самозванец, как Гришка Отрепьев, – смеётся он вместе со мной.

…В начале семьдесят пятого года прошлого века вызывают лейтенанта-артиллериста в надлежащие органы и инстанции и предлагают командировку в страну с очень жарким и очень влажным климатом. Беседы, инструктажи, медицинская комиссия, прививки от всяческой тропической заразы.

– Знал, что лечу в Африку, но в какую страну конкретно мне сказали только в ЦК КПСС, – продолжает вспоминать Колесников. – Партия вам доверяет оказать помощь молодой африканской стране Сомали, вставшей на путь строительства социализма. А Вы, товарищ Колесников, зря поспешили вступить в кандидаты члена КПСС (Справка: кандидатский стаж на время командировок по линии ЦК КПСС прерывался – членские взносы-то некому платить).

– Приплыли, как говорится. Однажды моя беспартийная принадлежность… – хотя, об этом чуть позже. Сдал Кандидатскую книжку, сдал Удостоверение офицера, все документы, касающиеся моей принадлежности к Вооружённым Силам Советского Союза, сдал. Взамен получил… «ксиву», в которой недвусмысленно было написано, что в Сомали направляется один из лучших специалистов по африканскому сельскому хозяйству в области животноводства. И документ выдали вдогонку первому, что данный молодой специалист ко всему прочему – активный член (а как же – без членства-то обойтись?) Профсоюза сельхозработников. А если этот самый, долбанный животновод, будет уличён международными наблюдателями в чём-нибудь предосудительном (например, в обучении аборигенов в меткости стрельбы из пушек, а не в увеличении поголовья верблюдов и страусов), то этот гад ползучий пусть рассчитывает только сам на себя и на других таких же гадов ползучих, кои в изобилии представляют фауну страны. И контракт – в зубы: даже маковой росинки в эти самые зубы не было оговорено в этом контракте. Посоветовали брать пример с чукчей: они, что увидят, о том и поют; а так как вы и петь-то толком не мастаки, то, что увидите и добудете, то и будет вам и первым, и вторым, и третьим, и какавом с чаем.

– Пошли мы получать спецодежду в спецраспределитель, – он заразительно смеётся. – Представляешь? И нам выдают… тройки из чистой шерсти и зимние пальто. Инструкция, понимаешь. Вдруг там, в Сомали, резко, без разрешения и утверждения свыше, наступит Ледниковый период – и кто нам, бедолагам, тогда поможет (Справка: вся эта гражданская одежда не от щедрот высшего органа партии, а в замен, полагающейся по нормам вещевого довольствия, военного обмундирования. Поэтому по возвращении из Африки «животновод» донашивал ещё один срок лейтенантскую, выданную в училище по выпуску, протёртую чуть ли не до дыр, форму одежды).

Всё когда-то кончается. Кончились и у нашего героя предотлётные мытарства. С такими же специалистами по сельскому хозяйству он в самолёте Аэрофлота на пути в Могадишо – столицу Сомали, будущей его родины. Посадка в Каире на дозаправку.

– Выходим из самолёта и… мордой – по бетонке. Вокруг вооружённые до зубов арабы. Невозмутимые, как их достопримечательный Сфинкс. Обращаюсь к ближайшему по-арабски с тульским акцентом – знал пару десятков фраз на их тарабарщине: «Что же вы, сукины коты, забыли семьдесят третий, забыли войну Судного дня, когда мы вам, сукиным котам, помогали?». Залопотал, сукин кот, в ответ: «Камарада, без обид, ничего, мол, личного, политика, едрит твою под корень: сегодня дружим с вами, завтра – с другими, а послезавтра – хрен его знает с кем. Без обид».

Первое лирическое отступление.

В 1973 году, через три каких-то месяца после окончания Тульской «Артухи», молодой лейтенант в октябре оказывается в гуще грандиозного танкового сражения, по масштабам не уступающее битве на Курской дуге 1943 года. Лучшим из лучших шестерым советским лейтенантам-ракетчикам (под охраной и прикрытием шестисот коммандос – элиты египетской армии) приказано произвести испытательно-боевой пуск из секретных, на то время, трёх ракетных установок, залп по движущейся колонне израильских танков. Стрелять не абы куда, стрелять не по площадям – вот вам, салажня, снимок из космоса в реальном времени, вот, вам, салажня, через полчаса, второй снимок из космоса. А это – вам, дорогие израильские господа хорошие, три выпущенные ракеты: в начало, середину и арьергард колонны. Более семидесяти уничтоженных танков – салажня и не на такое способна, вот, вам ещё через полчаса тому подтверждение на снимке из космоса.

Через две недели пребывания на израильско-арабской войне Судного дня шестерым молодым лейтенантам, стоящих по стойке «смирно» перед высоким начальством из Москвы дают команду:

– Коммунисты, шаг вперёд!

Не оказалось среди них таковых – одна комса недозрелая. Поэтому советниками после окончания войны вместо них в Египте остаются подполковники и полковники старой партийной закалки, закваски и розлива.

– На таможне в Могадишском аэропорту трясут беспощадно: два блока сигарет и две бутылки спиртного. Ни крошки табака лишнего, ни лишней капли спиртного. – Продолжаются воспоминания. – А у меня, наряду с другими вещами, два огромных чемодана: один под завязку набит бутылками с водкой, другой – блоками сигарет. С кем они, эти сомалийские папуасы, вздумали тягаться, с потомками Левши? Содержимое этих чемоданов со всех сторон было упаковано плотной портяночной тканью, а сразу под крышкой каждого чемодана, на виду, без упаковки, во всей первозданной красоте, лежало по огромному шмату копчёного хохляцкого – пальчики оближешь – сала. Наш пролетарский ответ их мусульманским предрассудкам.

– Экзотика навалилась с первого дня. Мне сразу выдали стек, которым полагалось наказывать за нерадивость и тупорылость всех обучающихся в их Учебном центре, кроме одного – начальника этого Центра. Приходила группа – привозили образцы пушек и через отведённое для обучения время каждый попадал с расстояния в километр в дерево. Приходила другая группа – привозили другие марки пушек и процесс обучения продолжался. Однажды попросил меня их один высокий начальник перевести наше Наставление по топографии и геодезии объёмом в триста с лишним страниц на какой-нибудь другой язык, но чтобы наставление для их армии уложилось на десяти страницах. А лучше – на пяти. В идеале – на одной странице. Перевёл им с русского на русский, но на десяти страницах. Или, другой случай – прислали нам опытные сверхсекретные по тем временам четыре установки «Град». Через неделю отлучаюсь в Могадишо по служебным делам на два дня. Приезжаю – меня чуть кондратий не хватил – нет одной машины. В ходе расследования выяснилось, что сомалийцы не смогли её завести и с помощью дюжины верблюдов оттащили на свалку. Да, дело, явно, было не в бобине. Зачистил клемму на аккумуляторе (песок попал) и пригнал машину обратно своим ходом.

Второе лирическое отступление.

В Могадишо старший лейтенант артиллерист-ракетчик Юрка Колесников встретился со старшим лейтенантом медицинской службы провизором Стасом Рагулиным. Вторая их встреча произошла ровно через двадцать лет в 1995 году в Туле, куда их привели неисповедимые армейские пути-дороги. Узнали, узнали они сразу друг друга через столько лет. Сейчас дружат семьями, помогая друг другу в нелёгкое наше сегодняшнее время.

– Еду и воду добывали сами. Основной пищей были бананы – с тех пор на бананы даже смотреть не хочу. Охотились за страусиными яйцами. Выслеживали в бинокли, где страусиха сделала кладку. Два-три дня хронометрировали её поведение. С подветренной стороны километров с четырёх перебежками продвигались ближе, а последние четыреста метров передвигались исключительно по-пластунски. Быстрее паровозного свиста выкапывали из песка по яйцу, опять закапывали кладку. И что было сил удирали обратно. Однажды наши проделки все-таки засекла мамаша-страусиха и кинулась за нами в погоню. Всегда охотились вчетвером (нас и в команде-то было только четыре человека – советских спецов) – трое несут по яйцу, а четвёртый прикрывает с карабином. Выстрел – мимо, выстрел – мимо, выстрел и мы успеваем укрыться в машине. Но никто из нас, даже под страхом быть насмерть забитой разъярённой мамашей, не бросил свою драгоценную добычу. Нет, страусиного мяса мы не ели – за убитого страуса полагалось по сомалийским законам вплоть до высшей меры. Охотились за кабанами, ловили рыбу в Индийском океане, не брезговали и змеями. О холодильниках и электричестве и не мечтали. Спали на земле на соломенных тюфяках, раздевшись догола – накрывались пологом из противомоскитной сетки и вокруг нашего пристанища раскладывали верёвку из овечьей шерсти от змей. Самый большой дефицит у нас считалась ложка и вилка. Это всё – лирика. Дальше – проза.

Приезжают проверяющие из Москвы.

– Почему нет наглядной агитации? Почему нет плакатов?

Ну, как, как им было доказать, что о какой может быть наглядной агитации, если у них в стране нет даже письменности. На каком языке им всё наглядно агитировать. И – за что агитировать?

Третье лирическое отступление.

По возвращении из Сомали в октябре 1976-го Колесникова вызывает к себе начальник политотдела ракетной бригады и требует предъявить законспектированные гениальные работы дорогого Леонида Ильича и сдать по этим работам зачёто-экзамен. Доказывать, что газеты и письма от родных приходили к ним с полугодовой задержкой, было бесполезно. И что, в конце концов, там надо было выполнять боевую задачу, а не заниматься всякой галиматьёй. В результате его политической отсталости и безграмотности начальник политотдела приказал начальнику отдела кадров без высокого соизволения не носить к командиру бригады документы на подпись об очередном воинском звании. Пока этот, эфиоп его мать, не сдаст ему лично надлежащий зачёто-экзамен. На полгода было тогда задержано присвоения очередного звания.

– О местном колорите расскажи – что тебя больше всего поразило?

Он призадумался.

– Сомалийки – очень красивые женщины. Высокие, тонкогубые, с правильными чертами лица, стройные. Очень храбрые – каждая сомалийка может одна с ножом пойти против льва. И чаще побеждает именно она. Но, к сожалению, они все – фригидные женщины. Им с детства удаляют клитор, а в возрасте восьми-десяти лет зашивают большие губы, оставляя небольшое отверстие. Так сказать – двойная девственная плева… За сбитую машиной бездомную женщину (бомжиху, по нашему, а таких – большинство населения) штрафуют на 20 сомалийских шиллингов, за такого же бездомного сомалийца – на 40 шиллингов, за задавленного осла – на 100 шиллингов… Вообще, сомалийцы очень храбрые и воинственные люди. Недаром они гнали эфиопов, как наши шведов под Полтавой. Конечно, и наша выучка пришлась им кстати. В уличении сомалийца в трусости опускало его до уровня женщин. Нет, его не переделывали в «голубого» – об него просто после каждой еды (еду брали исключительно только руками) все вытирали руки… В стране – сухой закон. Мусульмане, что с них взять, ни водку не пьют, ни сало не едят. За спиртным ездили в соседнюю Кению – доедешь до первого бара и затаривайся сколько душе угодно.

– На исходе семьдесят шестого года нас (всех советских специалистов по сельскому хозяйству) объявили персонами Нон грата и приказали покинуть страну в сорок восемь часов. И только благодаря военным морякам и батальону морских пехотинцев мы благополучно, через пакистанский Карачи, добрались до Шереметьева. Выезжая из аэропорта, попросил таксиста остановиться у первого гастронома. Вылез. Купил круг «краковской» колбасы, батон, литр молока. И всё в одночасье, с огромным ностальгическим аппетитом умял на ближних подступах к столице.

– И ни какой награды у тебя ни за Египет, ни за Сомали нет?

– Какая награда? Там же наших военных специалистов не было. – Он опять заразительно смеётся. – А медаль «За освоение целинных земель» специалистам по животноводству не полагалась.

Нет, не потерял чувство юмора подполковник запаса Юрий Сергеевич Колесников, артиллерист-ракетчик, по совместительству иногда исполнявший обязанности специалиста по животноводству…

АРТИЛЛЕРИСТЫ, НАДЕНЬТЕ ОРДЕНА!

« назад