Передо мной лежит уникальный документ. Уникальный, в первую очередь, тем, как относится к боевым офицерам – пусть и бывшим – наше родное (родное ли?) Министерство обороны. Этот документ, точнее, крик души капитана 2-го ранга запаса Владимира Илларионовича Беляя в Министерство обороны Российской Федерации генералу армии Ю. Н. Якубову, написанное в ноябре 2011 года, привожу здесь с незначительными сокращениями:

«...Несмотря на мои неоднократные обращения к командованию ВМФ, я не получил официального подтверждения о прохождении мною с февраля по декабрь 1987 года службы в должности заместителя командира 30-й оперативной бригады кораблей и судов ВМФ, дислоцированной в центральной Атлантике с размещением штаба соединения в порту Луанды Народной Республики Анголы.

Моё откомандирование в 30-ю ОБ было вызвано участившимися случаями нападения пиратов в промысловых зонах на рыболовецкие траулеры СССР и стран социалистического содружества, диверсиями по подрыву в порту Луанды транспортов со спецгрузами, расстреле бандформированием автобуса с детьми сотрудников посольства СССР в НРА. Зона ответственности 30-й ОБ проходила в данных районах, и мне была поставлена задача в максимально короткие сроки, используя особые приёмы и способы боевой деятельности кораблей и подразделений морской пехоты в регионе, стабилизировать обстановку в т. ч. столице НРА – Луанде. Все поставленные боевые задачи бригадой были выполнены в установленные сроки и в полном объёме.

За успешное выполнение 30-й ОБ оперативно-тактических задач боевой службы в 1987 году, командиром 37-й дивизии морских десантных сил контр-адмиралом П. Г. Святашовым, я был представлен к награждению боевым орденом, однако, ни награды, ни записи в личном деле о прохождении службы в НРА, в условиях нахождения страны в состоянии гражданской войны, я не получил.

Прошу Вашего содействия в установлении справедливости...».

Так как Илларионовича знаю давно, то и задаю ему провокационный вопрос:

– Почему твой метод борьбы в Атлантике не применяют сейчас в борьбе с сомалийскими пиратами?

– Да… – далее следует ненормативная лексика, – наверное, кому-то выгодны эти самые сомалийские пираты. Или не оценили, не обобщили мой опыт в вышестоящих штабах. Какое тогда было время – канун развала и сам развал Державы.

Сколько вот таких, не побоюсь этого слова с большой буквы, Самородков оказались тогда не у дел, оказались выброшенными из Армии, оказались никому не нужными в нашей униженной и поруганной стране. Хотя, нет: на «дембель» капитана 2-го ранга Беля в Мурманске провожали все (!!!) капитаны 180 (ста восьмидесяти) рыболовецких судов, преподнеся ему «скромный подарок» в 7 (семь) тонн (!!!) ценнейших пород рыбы. Это – те капитаны, которым он обеспечил безопасное плавание в центральной Атлантике, это – те же самые капитаны, у которых порой не выпросишь и хвоста селёдки.

– И уволили меня из армии, вернее, с флота по-дурному. – С горечью вспоминает мой визави. – Однажды командующий Северным флотом, уезжая в командировку, поручил мне провести важное совещание с партийным и советским руководством Мурманской области. Всё шло в деловом, рабочем, конструктивном режиме…

– Но тут, – перебиваю Илларионовича, – и вмешался «Генштаб»…

– Он самый, – Беляй опять горестно вздыхает, – в виде заместителя командующего Северным флотом вице-адмирала Касатонова, не к ночи будет помянут, который появился в зале к концу совещания. Что тут началось: и кто я такой, и кто мне, капитану 2-го ранга, позволил инструктировать первых лиц области, и что, не нашлось более достойного по званию и должности офицера на флоте. Короче, пока командующий был в командировке, меня в одночасье и уволили.

Ну, не нашлось, не нашлось тогда более грамотного и компетентного в некоторых вопросах офицера, чем Беляй. И откуда он, этот Беляй взялся, где его корни?

В шестнадцать лет окончив среднюю школу на Брянщине, Володя Беляй поступает на заочное отделение Московского машиностроительного института и одновременно идёт работать учеником токаря на один из п/я (кто не знает и кто забыл: «почтовый ящик» – секретный завод оборонной промышленности). На этом заводе через шесть месяцев он становится токарем третьего разряда, через полтора года – токарем четвёртого разряда и получает заработанную плату как главный инженер завода.

– В 1967 году вышло Постановление Совета Министров о том, чтобы в Армию не брать студентов ВУЗов. – Продолжает рассказывать Беляй. – А на следующий год меня «забрили», но когда в военкомате узнали, что у меня «студенческая бронь», хотели не призывать. На мои настойчивые просьбы, военком заставил написать расписку, что я сам, добровольно, ухожу из института и из номерного завода, где тоже, кстати, можно было вполне «отмазаться» от армии, и, в конце концов, меня направили в Лиепаю в радиотехническую школу ВМФ. Которую успешно и окончил на следующий год.

После двух годов срочной, в 1970 году рядовой Беляй поступает на Военно-морской факультет в Львовское высшее военно-политическое училище Советской Армии и Военно-Морского Флота, которое через четыре года оканчивает с отличием и лейтенантом направляется в ВВС Северного флота.

– Как-то так случилось, что у нас разбиваются подряд два самолёта: Ту-95 и Ту-142. – Освежая память, Беляй достаёт свои записи. – На «разбор» полётов прилетает главный инспектор ВВС дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Павел Андреевич Таран с конкретной целевой установкой разнести в пух и прах авиационный полк и местный гарнизон и по итогам проверки поставить им твёрдый, железобетонный «неуд». Офицеров снимает с должности, сажает под домашний арест, ходатайствует об увольнении без пенсии и т. д., и т. п. И мне, желторотому лейтенанту, волею случая пришлось доказывать асу Великой Отечественной войны, что лётчики разбившихся самолётов не виноваты, что виной всему техника и невероятные объективные причины. Доказал. И разноса не произошло. И никого не сняли. И никого не уволили…

Затем Беляя переводят служить на боевые корабли Северного флота, где проявляются его недюжинные организаторские и профессиональные способности.

– Эсминец, на котором служил в 1984 и 1985 годах, мне приходилось спасать от верной гибели дважды. Особенно на волосок от гибели оказался эсминец в 1985 году. Загорелась электропроводка в погребе с основным боезапасом: температура – полторы-две тысячи градусов (наши умники вздумали тушить возгорание водой), едкий дым, пар. Аварийная команда прибыла не со своими изолирующими противогазами – не посылать же юнцов на верную смерть. Штатные должностные лица, отвечающие за живучесть корабля, а их пять человек, не знали, что делать, что предпринять. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох и прыгнул в люк погреба. Бегу в сторону адской температуры, бегу и считаю с закрытыми глазами шаги. Пробежав сколько можно было терпеть, открыл на мгновенье глаза, оценил обстановку и повернул назад. Подбегаю к трапу, а его нет. Не обнаруживаю трап – пробежал мимо. Лёгкие разрываются, требуя свежей порции воздуха. В голове молнией проносится количество шагов туда и обратно – нестыковка: делаю три шага назад, хватаюсь за раскалённые поручни трапа и пулей вылетаю на палубу. Тут же организую отсечную завесу пеной горящую переборку с обратной стороны. Полторы минуты – как потом просчитали наши теоретики – оставалось до взрыва боезапаса.

Ещё Беляй рассказал, как, учась в академии, он раздолбил в учебном бою на тренажёре «Атака» элиту профессорско-преподавательского состава.

– В состав нашей подлодки входили три члена экипажа: командир, старпом и штурман, и мы должны были атаковать вражеский авианосец и три корабля сопровождения. На третьей минуте теряет сознание старпом, реально теряет сознание, и им занимаются медики. На пятой минуте, не выдержав напряжения боя, из-за пульта тренажёра убегает штурман. И ваш покорный слуга в одиночку мало того, что топит вражеский авианосец и все корабли сопровождения, он незамеченным уходит от авиации и подлодок противника. Академики и профессора не верят своим глазам, назначают повторный бой. Итог такой же, как и в первом бою.

– Вундеркинд, прямо. – Не удерживаюсь от реплики.

– Какой там вундеркинд? Противника надо знать досконально, все его слабые и сильные стороны – тогда и обеспечена победа.

– Ангола?

– Что – Ангола? Почти год пробыл там. Общался с четырьмя президентами, с пятью премьер министрами, с шестью министрами обороны африканских стран. Надолго очистил акваторию океана от пиратов и диверсантов. Довелось спасать советских граждан от верной гибели во время штурма бандитами Луанды. За что чуть не отдали под суд. Мол, дескать, куда подевались два годовых запаса боекомплекта, и докажи попробуй всяким-разным чинушам, что ты – не верблюд, что люди-то, люди-то живы, что этими двумя годовыми запасами спасены сотни жизней..

Илларионович опять начал перебирать свои записи.

– Чуть не забыл. Во время маневров «Океан–70», сидя как-то в столовой, услышал за спиной, что кто-то говорит о невозможности выполнения учебно-боевой задачи в таких сложных метеорологических условиях. Оборачиваюсь – сзади обедает маршал Советского Союза Москаленко со свитой – и высказываю свои соображения, как победить условного противника в создавшейся обстановке. На что маршал ответил: «Раз есть в Красной Армии такие лейтенанты – будущее Вооружённым Силам обеспечено».

– Лейтенанты-то, – теперь моя очередь вздыхать, – обеспечили и обеспечат…

– А верховные… – опять следует ненормативная лексика, в которой даётся исчерпывающая характеристика нынешним, так называемым, рулевым Армии и страны (к сожалению – не Державы)…

Март 2012 года,

Тула.

ПАРОЛЬ: «АНГОЛА»

Лариков Александр Анатольевич,

родился 21.03.1938

в городе Калинине

(ныне – Тверь);
Ангола.

Который раз ловлю себя на мысли о том, что вроде бы знаешь о человеке всё, или, по крайней мере, знаешь о нём не мало, но иногда невзначай в случайном разговоре вдруг обронишь, казалось бы, ничего незначащее слово, то оказывается... Так и в этот раз, встретив своего сослуживца, как всегда, обнялись, похлопали друг друга по плечам, заговорили о житье-бытье, о том, о сём, и вдруг он произносит то самое, на первый взгляд, ничего не значащее, вроде бы, слово…

С Толичем Лариковым я знаком с начала восьмидесятых годов прошлого столетия: служили вместе в штабе 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии. И в повседневной жизни, и на учениях, и частых командировках мы поддерживали не то чтобы какие-то там уж слишком дружеские отношения, но приятельско-служебные – точно. В принципе, так и принято, в любом военном сплочённом коллективе. Когда – в 1993 году – ему представилась возможность убыть в командировку в Анголу, он не раздумывал.

Краткая биографическая справка.

– в 1956 году окончил среднюю школу в городе Калинине;

– с 1956 по 1959 год – служба в Пскове в отдельном батальоне связи 76-й гвардейской воздушно-десантной Черниговской Краснознамённой дивизии, которой в то время командовал гвардии генерал-майор Евдан Андрей Алексеевич;

– 1959 год – увольнение в запас в звании гвардии старшего сержанта радиотелеграфистом 1-го класса и поступление в Калининский государственный педагогический институт на естественно-географический факультет;

– до начала 70-х годов – работа корреспондентом, редактором многотиражной газеты; затем – призыв в ряды Советской Армии: сдача экстерном выпускные экзамены в Львовском высшем политическом училище и начало службы гвардии старшим лейтенантом в должности замполита роты в 1-м парашютно-десантном батальоне 137-го гвардейского парашютно-десантного полка в Рязани;

– до июля 1983 года – служебный путь до звания гвардии подполковника и должности секретаря партийной комиссии дивизии;

– с 27 июля 1983 года по 27 августа 1985 года – служебная командировка в Народную Республику Анголу;

– с 1985 года – в запасе, затем – в отставке; живёт в Туле.

…Поговорили, вспомнили друзей-товарищей, договорились о новой встрече, на которую Лариков принёс свои короткие воспоминания, написанные чётким каллиграфическим почерком политработника.

Из воспоминаний гвардии подполковника в отставке Александра Ларикова:

«...В Анголу добирался на самолётах из Шереметьево-2 с пересадкой в Париже и далее до Луанды. День отдыха-инструктажа и новый перелёт до города Лубанго – конечной точке моего назначения, где находилась военная миссия ПЛАН СВАПО...».

– ПЛАН СВАПО, – поясняет мне Лариков, – это главный политический орган повстанческой армии Намибии, бойцы которой дислоцировались и проходили обучение на территории Анголы, готовясь к борьбе за свободу и независимость своей страны. Моя же должность называлась «Военный специалист при Главном политкомиссаре ПЛАН СВАПО».

– Не хило. Ну, да – ладно.

«...Жили в двухэтажном особняке, огороженным высочайшим забором. Жили, по большому счёту, в промежутках между поездками на учебные центры и базы ПЛАН, расположенные в радиусе 450–500 километров от Лубанго в глухих лесах или бушах. Ещё принимали участие в длительных походах по бушам в составе наших военных специалистов, сопровождая своих подсоветных.

Базы-центры по подготовке партизан ПЛАН были хорошо оборудованными, жилища для офицеров и солдат располагались в землянках, учебные «классы» под открыты небом, защищённые с воздуха широкими листьями деревьев.

В мою первостепенную задачу входило как можно быстрее освоиться в новой обстановке, узнать людей, уяснить особенности партийно-политической работы в партизанских отрядах с бойцами низкого общеобразовательного уровня.

В ноябре 1983 года состоялась моя первая дальняя поездка на ОКП ПЛАН (ОКП – оперативно-командный пункт), расположенный от Лубанго практически на границе с Намибией. Наш маршрут пролегал по территории, на которой во всю орудовали диверсионные группы из ЮАР. По обочинам дороги валялась изуродованная военная техника, подорванная на минах. На самой дороге воронки от взрывов, много – свежих; три моста взорваны. В этот раз добрались без происшествий. Быстрые приветствия и мы рассредоточились по местам отдыха, тщательно замаскировавшись от посторонних глаз – большая вероятность того, что противник может находиться совсем рядом. Противник, которому ни в коем случае нельзя знать, что приехали советские военные специалисты. Мне предстояло выступить перед партизанами и их командирами о военно-политической линии СССР в международных вопросах и о практическом обеспечении партизанских образований...».

– Непосредственно в боевых действиях приходилось участвовать? – Задаю провокационный вопрос, зная наперёд, что вряд ли получу утвердительный ответ ввиду секретности деятельности советских военных специалистов в тех далёких «горячих точках». Хотя, за давностью лет…

«...В период открытой агрессии войск ЮАР против НРА в 1985 году, с целью активизации боевых действий личного состава ПЛАН, меня откомандировали в 20-ю мотострелковую бригаду. В ходе работы в этой бригаде непосредственно участвовал в боевых действиях по отражению натиска и уничтожению диверсионных групп УНИТА. Раненым в боях бойцам намибийской бригады приходилось часто оказывать, наряду со штатными санитарными инструкторами, медицинскую помощь.

Это – боевые будни. Вот, 5 февраля 1985 года… Но по порядку.

Шла плановая работа в учебном центре «Джумба». В 11 часов 50 минут – подробности врезались в память практически по мгновениям, – следуя по маршруту: стрельбище – расположение учебного центра (в автомобиле находился один, ввиду близкого расстояния), попал в засаду, неустановленной по своей принадлежности, диверсионной группы. Мыслей никаких не было, всё происходило на «автомате», как в замедленной киносъёмке. Вырубил одного, вывалился из машины, вырубил второго – кто же из этих «басмачей» мог знать, что нарвался на советского десантника, пусть и политработника. Мастерство-то не пропьёшь! А тут и помощь подоспела. Отделался травмой правого коленного сустава и травмой левого голеностопа – крепко я их тогда приложил...».

– Вот и «сказки» конец, – улыбается Лариков.

– Ничего себе «сказка-сказочка».

Ах, да – чуть не забыл об оборонённом слове при нашей неожиданной встрече, прозвучавшем, как пароль: «АНГОЛА»…

Март 2012 года,

Тула.

ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ – РЕАНИМАТОЛОГ

Поздняков Юрий Александрович,

родился 17.07.1947

в Приморском крае;

Ангола, Монголия.

С первого курса медицинского института Юра Поздняков, ни много, ни мало, решил стоять на переднем крае практической медицины.

– Что, – задаю Позднякову вопрос (он на год раньше меня окончил Томский военно-медицинский факультет и, естественно, на год раньше меня пришёл служить в 51-й гвардейский парашютно-десантный полк), – так с первого курса стал заниматься реанимацией? Или реаниматологией – как правильно?

– И тем, и другим. Первое – практика, второе – одна из медицинских дисциплин, если хочешь – наука.

– Не будем углубляться в подробности. Тем более, я помню, как тебя через два года работы – или службы? – младшим врачом полкового медицинского пункта, перевели в медсанбат.

– Семьдесят третий год. Первая должность в лечебном учреждении – ординатор хирургического взвода медицинской роты. Оперировал всё: травмы, аппендицит, другие полостные и занимался анестезиологией: давал наркоз во время операций. И анестезиология, и реанимация – как близнецы-братья. По сути – две стороны одной медали.

– Про работу в госпиталях я тебя не буду расспрашивать, хотя в каждом лечебном учреждении имеется своя специфика, свои нюансы. Но, по большому счёту, операции, да и тот же наркоз, в принципе везде похожи друг на друга.

– В принципе, да.

– Твои «турпоездки»? Первая – в Монголию…

– Пять лет вместе с семьёй прослужил в Улан-Баторе. В Центральном госпитале – госпиталь на 600 коек, считай: окружной – занимал должность начальника анестезиологического отделения.

– Трудно?

– Как и во всех госпиталях, плюс постоянные командировки по всей Монголии в армейские госпитали и медсанбаты для оказания помощи, на сложные операции.

– Никакой экзотики – сплошная рутина.

– Не скажи. Всего один случай. Доставили в госпиталь утонувшего…

– Подожди, – перебиваю Позднякова, – где в Улан-Баторе можно утонуть?

– В бочке с холодной водой сорок минут пробыл пятилетний сын одного прапорщика. В приёмном покое стали делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. На теле появились – ты знаешь, что это означает – «мраморные» пятна, сердце не работает, окружающие советуют прекратить реанимацию. Мол, бесполезная эта затея. Ни на кого не обращаю внимания, наверное, материл всех. Врубаю дефибриллятор, и сердце пацана заработало. Пять суток не отходил от его кровати.

– Сорок минут в воде – как же мозг? Загнул, поди?

– Скорее всего, холодная вода помешала начаться необратимым изменениям в мозге. А пацан? Пацан через тридцать семь суток был выписан в полном здравии, став ещё более хулиганистым среди своих сверстников.

– Ангола?

– На два года – с девяносто первого по девяносто третий – перед увольнением в запас занесла меня…

– Нелёгкая занесла? – снова перебиваю.

– Почти. Восемнадцатого марта выхожу из Ил-76 в Луэне – в тени шестьдесят градусов по Цельсию.

– Луэна – это?

– Город в Анголе – родина какого-то мятежного «вожачка». И этот город к очередному юбилею своего предводителя мятежники обещали освободить от неверных. Юбилей, аккурат, подоспел через неделю после моего прибытия в госпиталь нашей миссии. Начался обстрел. Кошмар – один доктор стал считать разрывы мин на территории миссии. Насчитав более ста шестидесяти, забился в истерике. Обошлось: успели нас на самолёте эвакуировать в Луанду. Две недели, пока не разбили мятежников, пробыли в столице и – обратно.

– Центральная Африка. Малярия и другие напасти.

– Болел только малярией. Четыре раза за два года.

– Ничего себе.

– Один наш доктор за полгода умудрился восемь (!!!) раз переболеть малярией. А ты – говоришь.

– Местным оказывал помощь?

– Толпами валили, когда наши врачи приходили помогать в их госпиталь. Свет от движка, который каждый раз заводился ровно – хоть часы проверяй – тридцать минут. Наркозная аппаратура – каменный век. В ларингоскопе лампочка не горит. Спрашиваю: «Почему не горит?». Их медбрат отвечает, что, мол, батарейки на базаре нынче дороги; да, ты, мол, доктор, не боись – мы тебе фонариком-жучком посветим: ты, давай, делай свой наркоз. Приходилось на ощупь, вслепую, пальцами направлять ларингоскоп в трахею.

– «Смерть фашизму», одним словом. А со своими у тебя много было работы?

– Хватало. Про один случай. Заболела жена нашего главного военного советника малярией, температура под сорок. Собрали консилиум из иностранных врачей почти всех представительств и посольств. Решили, что необходимо ставить подключичный катетер и вводить внутривенно растворы. Но никто не может проделать эту манипуляцию. Присылают за мной, а я первый раз вижу иностранный катетер с какой-то непонятной короткой иголкой и длинной трубкой. Да, и последний раз вскрывал подключичную вену полгода назад – мандраж, честно, присутствовал.

– Не прибедняйся – мастерство не пропьёшь.

– Попросил, чтобы кто-нибудь перевёл инструкцию – никто не знает итальянского. Генерал-лейтенант – главный военный советник – сам не свой. Махнул рукой: где наша не пропадала, и поставил генеральше итальянский катетер с короткой иглой в подключичную вену. Иностранные коллеги зааплодировали, будто я забил решающий гол в ворота соперника.

– Я что-то не понял про итальянский, хитрый катетер?

– Короткая игла на то она и короткая, чтобы ставить в вену в подлокотной ямке, а не в подключичную вену. Это мне потом перевели итальянцы инструкцию.

– Хватит о медицине.

– Голод в Анголе был жутчайший. Люди тощие, коровы тощие.

– При чём – коровы?

– Представляешь: корова за двадцать секунд – засекали специально – сжирала журнал «Коммунист Вооружённых Сил».

Я хохочу на всю ординаторскую реанимационного отделения пятой горбольницы, куда пришёл навестить моего коллегу и моего старшего однополчанина и по Томскому военно-медицинскому факультету, и по 51-му полку.

Декабрь 2009 года,

Тула.

« назад