КРУТОЙ ХАРАКТЕР Михин Владимир Петрович, родился 05.10.1951 в селе Колыберево Воскресенского района Московской области. – Приходи на следующий год – зачислим без экзаменов! Так или примерно так звучал приговор успешно сдавшему вступительные экзамены в Рязанское воздушно-десантное училище Володьке Михину. Мало ли, что по физо оценки выше всех остальных, мало ли, что по боксу первый взрослый разряд, а на кой ляд тогда буква Закона, где чёрным по белому написано, что в училище принимаются только лица мужского пола, достигшие семнадцатилетнего возраста. – Подрасти чуток – ждём с распростёртыми объятиями. – Это самое по всей мор... то есть по всему лицу. Так или примерно так звучал ответ Володьки Михина. Мало ли, что до семнадцати лет не хватает каких-то трёх-четырёх месяцев, мало ли, что за месяц «карантинных» лагерей в Сельцах отсеивается до полусотни хлюпиков и нытиков, а на кой ляд тогда буква Закона, где чёрном по белому написанное, можно преспокойно обойти или просто не заметить, было бы желание. Поэтому, с октября шестьдесят восьмого года прошлого века (до этого проходившего, якобы, испытательный срок) Владимир Михин становится полноправным курсантом Рязанского высшего воздушно-десантного командного дважды Краснознамённого училища имени Ленинского Комсомола, окончив которое через четыре года одним из первых в стране получает диплом инженера по эксплуатации бронетанковой техники и распределяется, и распределяется… Летом семьдесят второго года мы с ним одновременно прибываем для дальнейшего прохождения службы в 51-й гвардейский парашютно-десантный полк: он – командиром гранатомётного взвода во 2-й батальон, я – врачом в 1-й батальон. Из воспоминаний гвардии полковника В. Михина: ...В семьдесят третьем году, заняв пятое место из пятидесяти взводов Московского военного округа на уборке урожая, был представлен к медали ВДНХ, но награду получил кто-то другой. В семьдесят пятом, но уже с должности заместителя командира роты, опять назначают командовать целинным взводом. Пытаюсь отказаться, мотивируя предстоящими сватовством-женитьбой: дескать, невеста не будет так долго ждать. – Значит, она – не жена тебе. С таким доводом не согласиться было нельзя, но невеста меня всё-таки дождалась. За вторую целину, заняв третье место, опять же из пятидесяти взводов, был награждён орденом «Знак Почёта». По приезду с целины, поддавшись уговорам и обещаниям заместителя командира полка по вооружению подполковника Ивана Ивановича Бракоренко, принял должность заместителя по вооружению командира 2-го батальона. Но обещаниям Бракоренко о рекомендации меня для поступления в Академию тыла и транспорта не суждено было сбыться. Нет, упаси Боже, не по его вине. В феврале-марте семьдесят девятого года наша, 106-я гвардейская воздушно-десантная Краснознамённая ордена Кутузова 2-й степени дивизия, наряду с другими частями и соединениями Советской Армии, нешуточно бряцала оружием (Держава, как ни как!) на советско-китайской границе в Забайкайле, тем самым, предотвращая (и предотвратила!!!) вьетнамо-китайскую войну. Если туда вся дивизия – и личный состав, и техника – летела самолётами ВТА, то оттуда техника дивизии на места постоянной дислокации доставлялась железнодорожными эшелонами. С одним таким эшелоном ехал и капитан Михин, в дороге не на шутку простудившись. Диагноз госпитальных врачей звучал жестоко, как приговор дальнейшей военной карьере: «Острый гломерулонефрит». Казалось, детской мечте не суждено было сбыться. Из воспоминаний гвардии полковника В. Михина: ...Через два месяца интенсивного лечения ко мне в палату «подселяют» пенсионера-полковника (забыл, к сожалению, его фамилию-имя-отчество) и он, узнав о моих стенаниях-недомоганиях, советует в очередной раз сдачи анализов воспользоваться мочой здорового лейтенанта (вон, их сколько, бездельников, мается во дворе). Иначе – ещё месяц лечения, и прощай армия с таким диагнозом: комиссуют под чистую. Дескать, выпишешься, десяток дней проваландаешь на службе, а затем – опять в госпиталь продолжать лечение. Выписался, прихожу к комбату, тот, внимательно выслушав меня... Не буду повторять его слова (не для книги они), суть которых сводилась к исключительно неповторимой лексики, на которой, по словам Лебедя, не ругаются матом, а разговаривают военные. В конце своей тирады комбат добавил, что, если успешно сдам министерскую проверку, то, вот тогда-то и решится вопрос о дальнейшем лечении. Через пару недель после сдачи пресловутой проверки на «хорошо» принёс в госпиталь анализы, из которых явствовало, что «курс комбатовской терапии» пошёл мне на пользу: в моче – незначительные изменения. Ещё через две недели – моча, как у младенца, чиста, аки слеза. Там и перспектива поступления в академию нешуточно замаячила. Проучившись в Академии тыла и транспорта в Ленинграде (1980–1984), майор Михин назначается заместителем по вооружению командира парашютно-десантного полка в Литве, откуда через два года по замене становится на аналогичную должность в 357-м гвардейском парашютно-десантном полку 103-й гвардейской воздушно-десантной ордена Ленина Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии имени 60-летия СССР (Афганистан, Кабул). Из воспоминаний гвардии полковника В. Михина: ...В Афганистане опять моим начальником становится Иван Иванович Бракоренко, полковник, заместитель командира 103-й дивизии по вооружению. И даже он, зная меня с лейтенантских времён, всегда удивлялся, что количество техники, уходящей на боевые задания и количество техники, вернувшейся на базу одно и то же – не как в других частях и подразделениях. Даже, участвуя в крупной войсковой операции, полковая техника в количестве 150 единиц полностью возвратилась без потерь. Правда, был подбит один БТР, но, отремонтировав его своими силами, поставили заново в строй. В восемьдесят седьмом году, после того, как были сбиты «стингерами» четыре вертолёта, командованием принимается решение о полной эвакуации 2-го батальона из Бамиана. Мне ставится задача, чтобы вся техника и агрегаты были сданы местным «зелёным» под «протокол», но чтобы при этом после нашего отлёта ничего не работало. Руку под козырёк: «Есть. Так точно. Не дурак». В два часа ночи с руководителем полётов прилетаем в Бамиан. За три дня документы приёма-сдачи были подписаны. С господствующей высоты сняты последние солдаты: демонстративно среди белого дня загружали ящики из-под боеприпасов, набитые камнями, в машины и обратным рейсом в кузовах незаметно доставляли личный состав. Двадцать вертолётов за две ночи вывезли две трети батальона. Местные «зелёные» о чём-то догадывались, но мы их успокаивали, говоря, что идут учения у лётчиков, идёт облёт вновь прибывшего пополнения. На третью ночь командование 40-й армии эвакуацию отменяет, мотивируя свой отказ нелётной погодой в Кабуле. Докладываю командиру дивизии, что эту, третью ночь, мы не продержимся – вертолёты каким-то чудом всё-таки прилетели. Перед отлётом мы завели все двигатели: и машины, и броню, и электростанции, предварительно открыв пробки масляных радиаторов. Вдобавок, подожгли все собранные в кучи покрышки, с гаубиц сняли прицельные рамки. Оставили «зелёным», считай, потенциальным басмачам, один металлолом. И на последнем вертолёте опять вдвоём с руководителем полётов улетали на этот раз в Кабул. После такой успешной операции подполковника Михина оберегали, как зеницу ока, не выпуская за пределы части до самого возвращения в Союз – за ним шла настоящая охота и «зелёных», и басмачей за большую денежную награду. А ему? Ему – три ордена: «За храбрость» и две Красные Звезды. После Афганистана, три года прослужив в Болградской дивизии, в девяностом году вернулся на круги своя, то есть вернулся служить в Тулу. Из воспоминаний гвардии полковника В. Михина: ...В Тулу приехал с понижением (дочери необходимо было продолжать обучение, а в Болграде – ни одного высшего учебного заведения) на должность начальника автомобильной службы дивизии. Прибыв 30 декабря к командиру дивизии генералу Лебедю, несказанно удивив его предновогодним прибытием, получил разрешение приступить к приёму должности 3 января. Через три месяца докладываю ему, что подписывать приёмо-сдаточные документы не стану – такого вопиющего бардака, как в автомобильной службе дивизии, за всю свою офицерскую карьеру не встречал. За год привёл всё в надлежащее состояние и со спокойной совестью уволился из Армии в девяносто шестом году. По «дембелю» его приглашает друг детства в Курган заместителем в свою фирму. Приехав налегке осмотреться-обтереться, на следующий день безапелляционно назначается исполняющим обязанности директора фирмы, ввиду убытия последнего в долговременный и долгожданный отпуск. Из воспоминаний гвардии полковника В. Михина: ...Срочно вызываю жену и впрягаюсь в «гражданскую» жизнь. Через полгода приглашают на должность главного инженера по строительству Курганхиммаша, с окладом больше прежнего в три раза, с оплачиваемой заводом квартирой и другими льготами-благами руководящих работников. Ещё через полгода назначают на должность заместителя генерального директора завода. За девять лет моего пребывания на этой должности сменилось восемь генеральных директоров. – И чего опять вернулся в Тулу? – Не хватало летних каникул, чтобы наиграться-насладиться общением с четырмя (!!!) внуками-внучками, которые каждое лето приезжали в Курган. Да, и к малой родине поближе, извини за высокопарные слова. – Правильно – кто воевал, имеет право… – Само собой, но и дочери помогаю достроить дом… – Куда же – без этого. 11–12 февраля 2015 года, Тула.

В АФГАН – ЗА БУТЫЛКУ ВОДКИ Моторин Сергей Георгиевич, родился 03.03.1950. Казалось, о Сергее Моторине я знал, если и не всё, то очень многое. Тем более, что знаком с ним с 1972 года. Знал, что он мастером спорта по боксу пришёл служить в нашу Тульскую 106-ю воздушно-десантную дивизию из далёкого Красноярска, где в 1969-м году закончил речное пароходное училище; знал, что он становился чемпионом и призёром первенств ВДВ, округа, Вооружённых Сил; знал, что он воспитал и тренировал своих сыновей (старший Алексей – победитель и чемпион многих международных соревнований в боях без правил, младший Виктор – в шестнадцать лет стал мастером спорта по боксу; сейчас оба сына – на тренерской работе, как и их отец); знал, что за Афганистан он награждён двумя орденами Красной Звезды; знал, что он недавно получил звание Народного тренера России; знал, в конце концов, что он профессиональный пчеловод и у него изумительный мёд, которым он угощает меня каждый год. Знал… Оказывается, не всё знал. – Служба моя началась в Витебской 103-й дивизии. И продолжалась ровно два дня – меня и ещё четверых сибиряков даже не успели переодеть в военную форму. За эти два дня мне удалось узнать, что в части, куда нас определили, практически не было спортсменов, не то, что высокого, но даже среднего уровня. И я приуныл. На третий день прозвучала команда о построении личного состава ростом сто девяносто сантиметров и выше со славянской «мордой лица». Из полутора сотен высокорослых новобранцев отбирали только двадцать пять человек для Тульской 106-й дивизии участвовать в парадах на Красной площади. Я сразу смекнул, что в Тульской дивизии, наверняка, со спортом дела обстоят намного лучше. Как ни как Тула – недалеко от столицы. И пошёл на хитрость. У меня – сто восемьдесят четыре, у моих земляков – сантиметр выше, сантиметр ниже. Но нас-то ещё не переодели и мы, «сибирские лапти», были обуты в валенки. По моей команде все пятеро стали пятками на задники валенок и все оказались не только выше ста девяносто сантиметров, но и все оказались в Тульской дивизии. – Ты стал заниматься настоящим «мордобоем». Да, помню, помню: я с тобой познакомился, когда начинал свою службу в 51-й полку молодым лейтенантом и был врачом на соревнованиях боксёров. А ты в том, семьдесят втором году, был старшиной спортроты и твоему старшему (тогда – единственному) сыну стукнуло годик. Потом ты закончил в Литве школу прапорщиков и пришёл продолжать службу на полигон нашей дивизии. И стал разводить пчёл. И, якобы, гуляючи, закончил заочно коммунально-строительный техникум. И, практически, один из прапорщиков полигонной команды ежегодно выполнял программу парашютных прыжков. – В восемьдесят шестом году, – продолжает приоткрывать мне неизвестные штрихи своей биографии Сергей, – мне пришёл вызов для прохождения дальнейшей службы в Чехословакии. Помогли друзья. – А попал в Афганистан. – Чтобы попасть в Афганистан мне пришлось напоить своего командира. – Не понял? – Не перебивай. Рассказываю по порядку. Вызов в Чехословакию заместитель командира дивизии полковник Кротик – ты его прекрасно знаешь – спрятал в свой сейф. И, когда я его напрямую спросил, о том спрятанном вызове, он мне также прямо ответил, что если я буду ерепениться и дальше, то загремлю в Афганистан. Моей реакции он явно не ожидал: «Поеду с удовольствием!». Но и в Афганистан он меня, конечно, не отпустил. Пришлось мне, в бытность Кротика в командировке, напоить начальника полигона, своего командира, чтобы он в полубессознательном состоянии подписал рапорт о направлении меня в Афганистан. Этот рапорт, опять же в отсутствии Кротика, срочно отправили секретной почтой в штаб ВДВ. Когда пришёл приказ за подписью командующего, Кротик в ярости орал на моего командира: «С кем ты работать будешь? Единственного непьющего прапорщика самолично лишился». Так 12 февраля восемьдесят седьмого года я оказался в Кабуле, на должности старшины ремонтной роты 350-го, самого воюющего, самого боевого, полка Витебской 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Откуда начинал службу. – У обывателей бытует мнение, что служба в Афганистане у тыловиков, у ремонтников была «не бей лежачего». – Абсолютно согласен. Мы и не били лежачего. Ремонтники всегда сопровождали колонны. И если, не дай Бог, «духи» подбивали машины в колонне, то рядом с подбитыми машинами всегда оставались только ремонтники. А колонна уходила дальше, оставляя нас одних с подбитой техникой и непредсказуемостью исхода боя с противником. В шести подобных случаях мне приходилось командовать своими ремонтниками. Не только вытаскивать подбитую технику, но и отбивать атаки душманов. К счастью, в этих шести боях у нас не было двухсотых. За эти вот, «случаи не бей лежачего», меня и наградили первым орденом. – Как у тебя всё просто получается: пришёл, увидел… – Конечно, просто. Ротой командовал молодой старший лейтенант, который всецело зависел не только от командиров взводов – прапорщиков и срочников-дембелей, но и откровенно их боялся. Практически не командовал личным составом. Тем более, что прапорщики на него постоянно жаловались заместителю командира полка по вооружению, который тоже «гноил» своего ротного. В моё первое афганское утро на подъёме дембеля (так как они считали, что подъём не для них) продолжали валяться в койках. Пришлось самого наглого поднимать рывком из койки, на что он мне опять же нагло заявил: «Прапор, ты что – оборзел совсем?». Дальше он договорить не успел, потому что был моментально впечатан в стену модуля, попутно собирая своим телом всё, что находилось на его пути. Потом пошло проще. Каждое утро весь личный состав роты, даже взводные-прапора, до этого зарядкой вообще не занимающиеся, стали бегать кроссы. И попробовал бы кто от меня отстать. Нет, кулакам волю больше не давал. Хватило одного раза. Надо отдать должное тому дембелю – не пожаловался он на меня за рукоприкладство. Хотя взводные на меня и пытались вначале давить и даже жаловались, как и на командира роты. Но заместитель командира полка по вооружению, видя, что в роте постепенно создаётся нормальная атмосфера, меня не трогал. А после майских праздников… – И что произошло на эти праздники? – Перебиваю его с нетерпением. – На майские праздники устроили соревнования. В том числе и по перетягиванию каната. Наша рота легко дошла до финала. Ремонтники – народ особенный: к железу, к тяжестям им не привыкать. И чтобы победить нас, собрали сборную полка, которую мы также одолели одним махом. А здесь и бокс подоспел. Водитель командира полка, паренёк под два метра и под сто двадцать килограмм, сокрушал всех подряд. Пришлось и мне натянуть перчатки под недоумевающий возглас старшины второй роты Олега Гонцова (да, да того самого Ганса – создателя и первого руководителя ансамбля «Голубые береты»): «Дед, куда та лезешь?». После того, как с первых ударов мой соперник был повержен, Гонцов подошёл ко мне и попросил о персональных занятиях с ним. – Второй орден? – Из ремонтной роты меня перевели на должность командира комендантского взвода… – Особа, приближённая к телу? – Опять перебиваю Сергея. – Ага, особа. Очень даже приближённая. Около двадцати раз вызывался ходить снайпером в ночные засады и десяток «духов», как минимум, на моём снайперском счету. Ещё в одной операции, когда под моим началом было пятнадцать человек, из засады на нас неожиданно напали, и наша группа в неравном бою положила семнадцать «духов». А у нас – пара пустяковых ранений. – Самое страшное? – Есть такой перевал рядом с Пакистанской границей – Сату-Кандал. Афганская ДШБ (десантно-штурмовая бригада) этот перевал не могла взять четыре месяца. Бойцы нашего полка овладели этим перевалом за сутки. Впереди моей группы из комендантского взвода шли только пятеро разведчиков. Выбили «духов», закрепились и по высоте, где находились разведчики, ударила артиллерия наших «зелёных» друзей. Не ожидали они от нас такой прыти и по старой памяти обстреляли позиции противника, которого там уже не было. И мне с моим комендантским взводом пришлось собирать то, что осталось от пятерых разведчиков. Это – очень страшно. Поверь – очень. – Пятнадцатое февраля? – В восемьдесят девятом году этот день я встречал в Союзе, в Боровухе, под Витебском. Там же и получил свой второй орден. На следующий год, переведясь в Тулу, уволился в запас старшим прапорщиком. – Пятнадцатое февраля двадцать лет спустя? – Ветераны 350-го встречались в Москве, в одном концертном зале. Я немного опоздал. Вхожу в зал. На сцене Олег Гонцов со своим новым ансамблем «Ростов–Дон». Увидя меня, он прерывает песню и по микрофону вызывает меня на сцену: «Дед, быстрее – к нам!». Потом объятия. С бойцами. С офицерами. С генералами. Фотографирования. И обязательный, третий тост, стоя, не чокаясь. – За тех, кто не вернулся, кто остался там, за Речкой… Апрель 2009 года, Тула.

« назад