Серёга Колегай, Андрюха Поршнев, Женька Коновалов – афганцы-единомышленники – создают в Туле Областную организацию ветеранов Афганистана. Под эгидой РСВА (Российский союз ветеранов Афганистана). Меня приглашают возглавить медицинский отдел организации. Ещё до официального юридически оформленного статуса организации среди нас ведутся ожесточённые споры по любому поводу и вопросу. Которые всегда заканчиваются Женькиными песнями под гитару. Традиция была такая…

«Из давно прошедших дней,

Из давно минувших буден

Память грохает сильней

Залпов тысячи орудий…»

Это – начало крайнего стихотворения за 1994 год.

Только и остались о Женьке память и его неумирающие песни. Его песни не только задевают за живое, не только вызывают ностальгическую грусть – да, да, как ни странно, именно, грусть – по «нашему Афгану», но и некоторую злобу некоторых «штатских». Пусть даже и бывших военных, пусть даже и политрабочих – не комиссаров и политруков, поднимающих войска в атаку, – а брюзжащих, ожиревших политрабочих (язык не поворачивается назвать эту категорию военнослужащих по-другому).

– Дескать, они там, в Афганистане, только бренчали на гитарах и получали ордена и медали за это.

В рыло такому дать – руки марать: не трожь, сами понимаете что…

Это Женька-то отсиживался по клубам и тёплым местам? Он, как и его друг Генка Миско, тоже, кстати, комсомольский вожак (!) и тоже из 345-го, из боевых не вылезал, исполняя обязанности и старшины роты, и командира взвода, участвуя в рейдах разведгруппы «Хамелеон» – заслуженные награды тому свидетельство…

Его песни знают многие и не только десантники, но мне захотелось процитировать Женькины вступления в прозе к некоторым песням из его посмертной книги «Нам не время ещё покидать этот мир», по своей остроте и обнажённости души поэта, не уступающие самим песням.

«Высота 3234

Первая песня, с которой я вообще начал пробовать писать свои тексты. Написана в марте 1988 года в Баграме, провинция Парван, Республика Афганистан. Называется «Высота 3234». Посвящена бою за высоту личным составом 9 парашютно-десантной роты на Хосте в январе 1988 года, при проведении операции «Магистраль». Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 28 июня 1988 года мл. сержанту АЛЕКСАНДРОВУ В. А. и рядовому МЕЛЬНИКОВУ А. А. присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Мы гордимся вами, ребята!

Март 1988 года,

Баграм. ДРА».

«Памяти гв. ст. сержанта Александра Вожегова

Заместитель командира взвода сапёрной роты гв. ст. сержант Вожегов Александр Леонидович скончался в вертолёте от ран 22 августа 1988 года.

22 августа 1988,

Баграм. ДРА».

«Караван

С «боевых» приехал Костя Цьвора и сказал, что 1 пдб разбил караван и взял пленного. Песня появилась сразу.

3 октября 1988».

«Последний день войны

Командиру части, Герою Советского Союза гв. полковнику Востротину Валерию Александровичу.

10 апреля 1989,

Кировабад».

«Гв. старший лейтенант Александр Коноплёв, заместитель командира разведывательной роты войсковой части 33842 погиб 26 января 1990 года в районе города Ленкорань.

Январь-февраль 1990,

Аэродром Кала, Азербайджан».

«Гусарский вальс

Моему хорошему товарищу по жизни и службе Г. Г. Миско, с большим уважением…

На афганской войне Гена получил два боевых и заслуженных ордена. Он вёл себя вполне достойно на той войне, да и после…

28 февраля 1990,

Тула».

Маме Виталия Архангельского

Командир 2-й парашютно-десантной роты гв. старший лейтенант Архангельский Виталий Александрович, 1963 года рождения, уроженец гор. Куйбышева, прибыл в Республику Афганистан 4 марта 1988 года, 14 апреля 1988 года погиб при подрыве БМП на радиоуправляемом фугасе в четырёх километрах южнее Нани.

4 мая 1992,

Тула.

«Гладиатор

Современные Вооружённые Силы, как ни прискорбно это сознавать, есть заложники у нашего государства. А спецкомандировки – арена Колизея. И в роли гладиаторов выступают восемнадцати-двадцатилетние пацаны.

1992».

«Моим друзьям по 345 ОПДП

Володе Бурцеву. 4 года назад в это самое время мы проходили Македонское ущелье.

9 февраля 1993,

Тула».

«11.02.89 г. в 10.00 личный состав 345 ОПДП начал переход государственной границы СССР через мост по реке Амударье из Хайратона в Термез.

11 февраля 1996

Тула».

«Серёге Белогрудову.

Гв. капитан Сергей Белогрудов, командир разведывательной роты 345 ОПДП погиб в Афганистане в 1984 году. Он был моим однополчанином по Костроме и Баграму.

17 февраля 1999,

Тула».

«Дедовская медаль

В детстве я выпросил у деда медаль «За отвагу» для игры в «пристенок».

А потом потерял её. Или выменял на что-то. Не помню. Маленький был и глупый.

26 июня 2000,

Тула».

«26.11.2001 г. В. А. Востротин снова в Баграме. Правда, по линии МЧС. Но я всё равно завидую.

29 ноября 2001,

Тула».

«16.02.2006 после концерта в Филармонии подходит ко мне сестра из церкви и просит назвать своё имя, чтобы помолиться за меня. Сестра, это я должен молиться за тебя!

20 февраля 2006».

«1941–1943 гг. – тяжёлые бои под Ржевом. В тех боях погибла не одна рота, останки которых ещё не найдены.

15 декабря 2006».

Нет Женьки Коновалова с нами, но с нами живут его песни.

Ноябрь 2009 года,

Тула.

ПРАВДА О ВОЙНЕ

О Женьке Коновалове – афганском барде – можно говорить и рассказывать много и долго, что делается и будет делаться пока живы его друзья и товарищи.

В Вооружённых Силах страны прослужил 22 года. С сентября 1986 года по февраль 1989 года – служба в 345-м отдельном гвардейском парашютно-десантном полку в Баграме (Афганистан).

Принимал участие более чем в 20 боевых операциях.

Награждён орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени, медалью «За отвагу», другими медалями.

В этой книге, с разрешения его вдовы Лены Коноваловой, я привожу рассказ о той, сейчас уже далёкой войне.

С одобрительного умолчания моих товарищей, людей знатных и значимых, окружённых почётом и уважением, и ещё тех, кого жизнь вычеркнула из своих списков, – алкоголиков и наркоманов, всех тех, с кем в другой жизни и в другом месте мы делили тяготы и лишения армейской жизни.

Правда – понятие сугубо индивидуальное. У каждого – своя правда, и отстаивать её он будет до последнего вздоха. Но из многочисленностей правд рождается то, что называют Истиной.

Ночь. Тёмная комната. Через окно, сквозь щель в шторах, пробирается, словно клинок кинжала, лунный свет. Сквозь сумрак, у самой стены самой стандартной «хрущёвки» стоит кровать, далее, за дверью – книжный шкаф, у противоположной стены – стол, два кресла и телевизор. На кровати, выпростав руки из-под одеяла, лежат двое – мужчина и женщина. Мужчина переворачивается на правый бок и сетка под ним жалобно скрипит, словно жалуясь на свою тяжкую долю. Женщина просыпается на секунду и бормочет что-то невнятное, затем успокаивается и тихо сопит, чему-то улыбаясь в своём сне. Опять тишина. И только полная луна пытается пробиться сквозь шторы в комнату…

– Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три – кольцо! Тфу, чёрт! Пятьсот четыре барана, пятьсот пять быков, пятьсот шесть верблюдов, пятьсот семь слонов, пятьсот девять пингвинов, пятьсот десять… Нет, так больше нельзя, – думает мужчина и переворачивается на другой бок. Сетка вновь устало вздыхает, сочувствуя хозяину.

Мужчина целует жену в плечо и тихонько, чтобы не разбудить, встаёт. Надевает халат и в темноте выходит на кухню.

Не зажигая свет, на ощупь берёт зажигалку и вытряхивает из пачки сигарету. Садится на стул у окна и прикуривает. В темноте вспыхивает огонёк от затяжки. Мужчина смотрит в окно. Над соседним домом, улыбаясь весёлой рожицей, висит луна. Полная луна.

– Вот и тогда она была точно такой же. Только больше и ярче, – думает мужчина, устремив взгляд в эту весёлую рожицу луны…

В небе ярко светит огромная луна, окружённая миллиардами звёзд, совсем не похожих на наши. В её свете чётко вырисовываются горы и предгорья окрест. Это – Афганистан, провинция Баглан. Из части, что дислоцируется в Баграме, ещё затемно в сторону «духовских» кишлаков идёт колонна боевой техники. Двигатели БМПешек кряхтят и плюются в ночи клубами солярки, словно боясь обнаружить своё присутствие. Траки гусениц лязгают по каменистой тропе, покачивая броню на больших валунах. Ночь. Холод.

На одной из машин сидит в окружении бойцов тот самый мужчина, но без седины и на пятнадцать лет моложе. Широкие штаны на завязках заправлены под длинную рубаху с вырезом на груди. На рубашке – «лифчик», из которого торчат магазины для автомата. Зябко кутаясь в «духовский плед», он подносит ко рту зажатую в ладонь сигарету. Огонёк от затяжки выхватывает на секунду нижнюю часть лица, напряжённую до предела, впрочем, как и всё тело под «духовской» одеждой.

– Из сосны, берёзы ли саван мой соструган. Ни к добру закатная эта тишина, – тихо бормочет мужчина слова давно полюбившейся песни в промежутке между затяжками.

– Товарищ прапорщик, мы вас точно с брони сбросим. И придётся следом своими ногами бежать, – говорит кто-то из бойцов.

– Тьфу, чёрт! Всё, мужики, всё! – Сигарета вновь вспыхивает в зажатой ладони от доброй затяжки и пропущенный через лёгкие дым уносится утренним ветерком в тыл колонны.

– Из сосны, берёзы ли…

– Товарищ прапорщик, точно выбросим!

– Во, блин, привязалась…

Сигарета переходит к другому бойцу и так же неторопливо раскуривается в кулаке. Большая и яркая луна, полная, словно улыбающаяся рожица, освещает колонну, кишлаки и снежные вершины Гиндукуша…

Утро. У заставы «красных» стоит броня прибывшей колонны. Механики-водители неторопливо проверяют её готовность к предстоящей «войне». «Пехота» построена в две шеренги, и молодой капитан проводит «крайний» инструктаж. Из бойницы заставы смотрят два солдата 108-й пехотной дивизии. Лица их мяты ото сна и удивления.

– Че, они действительно хотят лезть в «зелёнку»?

– А хрен их знает…

– Ну, «духи» сегодня навалят «десантуре»!

– Да! А вытаскивать их нам придётся…

Капитан ходит перед строем десантников, одетых в трофейную одежду, вернее в то, чем могли обрядить в части. Тёмные и светлые рубахи навыпуск, разномастные штаны всевозможных покроев и оттенков, куртки, кроссовки и армейские ботинки. На лицах трёхдневная щетина – маленькая военная хитрость, чтобы ввести противника в заблуждение. Зрелище ещё то… Хотя под этим маскарадом – лёгкие бронежилеты, а поверх, в «разгрузках» по два боекомплекта патронов. У офицеров и прапорщиков – 9 мм пистолеты (родные ПМ) и ножи – не в гости собираются.

– Напоминаю ещё раз: минная обстановка неизвестна. Порядок выдвижения следующий – в колонну по одному: сапёры, за ними – основная группа в соответствии со своими «боевыми тройками». В замыкании для прикрытия и поддержания огнём 3-й парашютно-десантный батальон. Двигаться на расстоянии прямой видимости. Маршрут движения: прямо до ближайшего края дувала, затем – вдоль правой стороны – до разлома. Там – рекогносцировка. Дальше действуем по обстоятельствам. Основную задачу все знают. Сигналы оповещения – прежние. Сапёры – вперёд! Остальные – направо, в колонну по одному – марш!

– С Богом, – шепнул кто-то в строю.

– И – с Аллахом, – пошутил кто-то рядом.

Группа из восемнадцати человек, собранная из бывших спортсменов, в основном офицеры и прапорщики, – исключение составляли солдаты и сержанты срочной службы, узбеки и таджики, которые являлись переводчиками, да один санитарный инструктор, – выходит из прикрытия заставы и двигается в указанном направлении. А под ногами – поле, усеянное маленькими красными тюльпанами. Такое впечатление, что поле густо оросила алая кровь всех тех, кто пролил её на этой земле.

Идут шаг в шаг – иначе нельзя. Впереди сапёр со щупом. Это всё, что у него есть, кроме автомата, да ещё собачий нюх на мины, которыми за семь с лишним лет войны в огромном изобилии усеяна эта земля. А мины сидят в ней, в этой земле, на этом поле.

И ждут своего мгновенья, своей кровавой жатвы. Такова реальность. И те, идущие по полю, прекрасно знают об этом. Красота алых тюльпанов сегодня не для них.

Начинает пригревать солнце. Ветерок теребит края чужой, так непривычной одежды. Шаг в шаг. Прямо по тюльпанам. Впереди – спина товарища и его хриплое дыхание. Сказывается напряжение ожидаемого первого выстрела, первой очереди.

Метров через сто, а может и больше, начинает выдвигаться батальон. И точно так же – по следам группы, шаг в шаг. Вдали, со стороны кишлаков, слышен одиночный выстрел. Очевидно, стрелок предупреждает своих о неизвестных, идущих в их сторону.

Но он пока сам не знает, кто это и чего лезут на чужую территорию. Судя по одежде – свои, по численности – тоже. Но почему – со стороны заставы, где сидят за толстыми сиенами «шурави» – непонятно?

Адреналин подскакивает в крови и начинает выделяться через пот. Похоже, что сегодня будет «жарко».

Разлом в стене дувала – место сбора всей группы и батальона. За первой стеной – вторая, образующая коридор в полтора метра. Но с ближайшего кишлака группу уже засекли и встречают дружным огнём. Но поздно, все успевают заскочить в разлом, здесь – «мёртвая зона» и пули не страшны.

Сердито жужжа, словно стая рассерженных шершней, они лупят в противоположную стенку, обдавая сидящих на корточках десантников мелкой пылью. Стрельба со стороны кишлака заставляет батальон двигаться быстрее. Они втягиваются в разлом, под защиту стен, разбегаются в разные стороны и начинают вялую перестрелку с ещё не видимым противником. Так, для поддержки собственного тонуса и чтобы супостат знал, что здесь не пехота, а ВДВ.

Командир комендантского взвода прапорщик Коля Мисюревич, в прошлом борец-вольник, роста далеко не исполинского, но весом килограммов под сто, обматерившись, мол, достали, гады, встаёт из-за стены и, прижав к себе ПК, даёт в сторону кишлака длинную очередь. От такой наглости даже «духи» обалдели. В течение тридцати секунд стоит гробовая тишина, которая разрывается какофонией выстрелов. И пули-шершни летят уже не рассерженной стаей, а табуном озверевших мамонтов, стараясь смести со своего пути и стенки дувала, и «шурави», что засели под ней. С другой стороны становится ясно, что гранатомётов и другого тяжёлого вооружения у них нет, иначе там, за стенкой пришлось бы не очень… Значит, увидеть здесь десантников не предполагалось. Может, оно и к лучшему.

– Коля, ну тебя – на фиг! Присядь, пока башку не снесли, – говорит прапорщик азартно палящему в сторону кишлака Мисюревичу.

Стрельба разгорается с обеих сторон. Десантники в три сотни стволов щедро орошают свинцом строптивых защитников кишлака. Этим 18–20-летним парням удивительно, что «духи» не разбегаются по щелям и не прячутся, как это всегда было. Ответ прост: они в своём доме, а вы пришли к этому дому и пытаетесь согнать хозяев. Да и стены у них крепче, чем те, за которыми вы сидите и обстреливаете кишлак. Впрочем, сегодня первыми начали «хлебосольные хозяева».

Слева, вдоль цепи раздаётся крик: «Санинструктора!». Сержант, что сидел недалеко от группы, сплюнул себе под ноги и начал продвигаться от солдата к солдату в сторону крика. То, что он пусть маленький, но доктор, заметно по здоровенной сумке с красным крестом, болтающейся через плечо и бьющей в бедро при быстром передвижении. Медленно двигаться нельзя – там, в полосе огня, ждёт помощи раненый товарищ. Минут через 15–20 к группе, пригнувшись под огнём, подбежали раненый боец третьего батальона и сержант-санинструктор. Старший группы, тот самый капитан, начинает выяснять, что же произошло. Оказывается, солдат родился в рубашке и к тому же ещё и шёлковой. Левша. Стреляя с «неудобной», в нашем понимании, руки, он вылез из-за укрытия, и «духовская» пуля пробила ему левое плечо. Подоспевший сержант наложил жгут, ввёл промедол и доставил раненого к руководителю операции, то есть, до старшего группы. К счастью для всех, за той же стеной находился молодой и совсем не обстрелянный врач батальона. Это – его первая «война» и первый в жизни – трёхсотый.

Молоденький, только что из Союза, старлей, лопоча себе под нос, срезал рукав «песчанки» вместе с тельником и трясущимися от страха и возбуждения руками стал обрабатывать рану. Перетянутая жгутом рука выглядела мраморно-белой и ужасно толстой. Сквозное отверстие от пули, не задевшей кость, слегка сочило сукровицей. Сержант – «таблетка» (так иронично-любовно называли санитарных инструкторов) – дело своё знал и выполнил на «отлично». Впрочем, и «док» оказался на высоте.

Пока вокруг раненого была некоторая возня, группа получила возможность позавтракать, как говорится, чем Бог послал. И состояла эта «посылка» из сухпайка, в расчёте один – на три человека. Сидя под охраной и обороной стены, группа достала ножи и смачно стала вскрывать банки сухого пайка. В таких условиях нож заменяет и открывалку, и ложку, и вилку, в зависимости от его размеров и ширины клинка.

Капитан:

– Солдат, есть будешь?

– Угу, – знать промедол действует и действует хорошо. Раненый неуклюже, правой рукой достаёт котелок, и ему высыпают банку перловой каши. От жары жир в каше подтаял, но теплее каша от этого не стала и отваливалась большими и аппетитными кусками. Самое то, если с утра в желудке ничего не было.

Солдат зажимает котелок между коленей и начинает ковырять кашу, которая упорно сваливается с лезвия штык-ножа.

– Всё, помрёт боец, – говорит прапорщик.

– Да, ты что, обалдел? Ранение-то пустяковое, – возражает кто-то.

Все смотрят на солдата. Он чувствует на себе эти взгляды, и ёжится. Ещё бы, в эту группу солдату было не попасть. Офицеры и прапора, да узбеки с таджиками. Тут у них почти родной язык – дари и пушту. Не зря ротный инструктировал – не дай Бог, группу поубивают, тогда и нам всем – хана…

– Да не от раны – от голода помрёт. Он же – левша и даже ложку в правой руке держать не умеет, – гогочет прапорщик.

Все начинают улыбаться, включая раненого. Рука увереннее и загребуче начинает вытаскивать из алюминиевого котелка ту самую перловку, которая на гражданке даже с котлетами не лезла в рот. Всю эту идиллию прерывают два солдата из батальона поддержки: «Товарищ капитан, ротный приказал раненого отправить в тыл. Разрешите забрать!». Раненый солдат смотрит на всех, кто рядом, а они не него – будь здоров, боец…

Раненого отправляют через пролом под защиту той самой «красной» заставы. Отрезанный рукав зарывается под стену дувала, чтобы «духи» не знали, что у нас есть, пусть и временные, но потери.

Стрельба затихает.

– Влево – вперёд! – Группа, разбившись на свои «боевые тройки», начинает движение. Вперёд, так – вперёд! И дальше – выполнять свою задачу: этот кишлак не входил в нынешнюю сферу интересов десантуры.

Пройдя около километра без приключений и катаклизмов, десантники сталкиваются на узкой тропе с тремя «бородатыми». Это проводники «дружественной» банды. Переводчики пытаются завести разговор, но словарного запаса явно не хватает. Ладно, разберёмся в ходе действия. Главарь сам на встречу не вышел, но слово своё сдержал – вот, они – проводники. Они проведут через мины и укажут на те здания в кишлаках, где живут «плохие духи». В их понимании это ИПА – Исламская партия Афганистана. Руководитель партии – Гульбетдин Хекматьяр – непримиримый оппозиционер, отсиживающийся в Пакистане, а его люди пакостят всей 40-й армии. Правда, не брезговали, при случае, обобрать и соседний кишлак.

Солдат-узбек тихо шепчет:

– Эх, сейчас бы по ним – из автомата…

– Ты уверен, что после свои шкуры вытащим целыми, – отвечает прапорщик, пока капитан пытается выяснить у проводников обстановку.

Вроде, взаимопонимание достигнуто, хотя и не в полном объёме. Изначально группе обещано со стороны банды даже огневое прикрытие. Но что-то, видимо, изменилось. Это – то самое, что называется: «действовать в соответствии со сложившейся обстановкой».

– Вперёд, вперёд!

Группа, ведомая проводниками, идёт сквозь очередную «улицу» среди кишлаков, которые расположены друг от друга в 300–500 метрах, то есть – на реальной возможности поддержать соседа огнём своего оружия. Очередной поворот и очередной разлом в стене. Метров пять…

Первая боевая тройка устремляется тесной группой, больше напоминающей толпу, в сторону разлома. В этот момент по ним начинается «огневое воздействие», а сказать проще – обстреляли их, бедолаг, да так, что мало не показалось. Но пули летят выше.

Следующая тройка – тройка того, самого прапорщика.

И бежать что-то не очень хочется, зная, что враг тут держит разлом в стене под прицелом. Сержант-санинструктор кладёт руки на плечо сидящего на одном колене прапорщика. Прапор – старый и стрелянный воробей, ему уже тридцать три года, и он кое-что знает в этой армейской науке. Знает, что стрелок может держать цель на мушке не более трёх секунд. Потом необходимо или моргнуть, или перевести взгляд с целика на мушку. После опять совместить «ровную» мушку с целью. А цель – это тот самый прапорщик, который сидит за стенкой на одном колене.

– Погоди, через две секунды бегу я, но бегу – один. После того, как достигну другого разлома, по моему сигналу и ты беги. Я прикрою.

Сержант понятливо мотнул головой. И вот он – момент Истины! Прапор рванул, что было сил! Согнулся в три погибели и рванул. Всего – пять метров! Рывок и всё: за той, другой стенкой – безопасность.

Через два метра бега с левой стороны звучит злополучная очередь. Пули стригут волосы, и крошка с дувала справа бьёт в лицо. Ну… Блин, влип прапор! Кульбит. Автомат – перед собой: всё, как учили. И вот она – спасительная стена. Ну, гад, теперь держись! Быстро за стенку, оружие – к бою! Очередь по ближайшим кустам. И ещё, и ещё, перенося огонь дальше, вглубь, где может находиться противник.

Вроде – нормально. Давай, сержант, беги! Сержант бежит, виляя из стороны в сторону, но выстрелов по нему нет. Уф! Можно и дальше двигать. И опять – вперёд! Вперёд! Вперёд! Группа идёт вперёд, зная, что сзади целый батальон своих, которые не бросят и не дадут пропасть.

Вперёд! Группа идёт вперёд через заросли шелковицы и кусты виноградника. А идти вперёд уже невмоготу. Солнце поднялось почти до горизонта и жжёт своими мартовскими лучами совсем не по-детски. Но нужно идти вперёд. Нужно, иначе – смерть. И прёт группа вперёд. Несмотря на жару, на неизвестную обстановку, на «духа-наводчика», для которого всё, что здесь происходит, не более чем удивление: ну, чего им здесь нужно?

Потные и уже усталые войска прут всё дальше вперёд, оставляя за собой блок-посты. Иначе просто нельзя будет вернуться к своей броне.

Вперёд! Вдруг в ста метрах – стрельба. Группа рассеялась. Вернее, попадали кто в какую сторону. Мокрые от пота лица и раскрытые рты – это единственное, что выдаёт неимоверное усилие и нервную нагрузку.

Враг здесь! Огонь – и вперёд! Передовая тройка с колена простреливает ближайшие кусты. Минута стрельбы и тишина. Всего одна минута, всего шестьдесят секунд! Скорострельность автомата – 600 выстрелов в минуту. За секунду – 10 выстрелов. Кого эти 10 выстрелов разыщут за секунду? Кто скажет? Нет такой статистики. Всё зависит от того, как быстро сможет десантник за эту секунду укрыться, изготовиться к бою и ответить огнём своего оружия.

Но, вроде, всё нормально. Тихий свист – все живы! Группа сосредоточилась в одном месте, а передовая тройка, исполняя работу головной походной заставы, уже уходит дальше. Вот оно, место, где находился стрелок. Замаскировано неплохо, но ветви срезаны давно, и листья успели подвять. Ну, ребята, так никто не делает, тем более, что это ваш «секрет». И гильзы ещё тёплые. И растяжки нет. Явно, десантников здесь не ждут. Но к обороне готовы. От кого? Не от той ли заставы, что покинули утром? Да нет, это несерьёзно, «Красные» не полезут, это не их стиль.

Вперёд! И снова группа идёт вдоль тропы к едва заметному сквозь заросли кишлаку. Вот оно! До кишлака метров сто. Речка. Передовая тройка устремляется вперёд. Нет, наверное, не устремляется, а еле волочится к манящей прохладе речушки. Их здесь не ожидали увидеть, и, в отличие от других кишлаков, стрельба ведётся вялая и неуверенная. До кишлака всего сто метров! Бегом! Вот она, спасительная речушка. Даже не речушка, а ручеёк. Вода еле захлёстывает высокие ботинки и живительной влагой проникает внутрь. Боже, какое счастье…

Пули поднимают султанчики воды у самых ног. Но «духи», забирая женщин и детей, уходят, не оказывая серьёзного сопротивления и не принимая боя. Уходят по подземным переходам, которых здесь в изобилии. Впрочем, атакующим это, что называется, на руку. Ещё несколько султанчиков поднимают воду. Эх, сейчас бы упасть в этот ручей, лежать, широко раскинув руки и ноги, наслаждаться прохладой воды и пить её огромными глотками. А война – да провались она, на фиг! – все мысли прапорщика остановились на этой безумной мысли, а других в голове просто не было.

Вдруг, а может и не вдруг, но боец падает в этот ручей, широко раскинув руки и ноги. Нет, не ранен и не убит, он просто устал до смерти, которая рядом с ним буравит воду и рикошетит от камней на дне. Ему уже всё равно. Прапорщик подхватывает солдата за капюшон горного комбинезона и, матерясь, тащит к берегу. У самого сил осталось на то, чтобы дотащить расслабленное тело до берега и обматериться от души. Вытащить его он уже не мог просто физически. Всё, приплыли…

У самого берега обгоняют два бойца из его «тройки», хватают безвольно мотающееся тело под руки и волокут на берег. Прапор со злости, а может, от обиды на самого себя, пнул по заду вытаскиваемой субстанции и, тяжело сопя, выбрался на берег. Уж, какая тут война, самому бы отдышаться.

Отдышался. Стрельбы нет. На пригорке, возле самого кишлака, сидят уставшие бойцы. Всё, перекур! Буквально, в трёх шагах, под сенью травы, притаилась «лепестковая мина», но подойти к ней и расстрелять, просто нет сил.

Прапорщик добирается до своих и рукой – голос остаётся где-то сзади – просит закурить. Вот она, долгожданная затяжка… Вот, теперь хорошо. Сигареты-то «Охотничьи»… В части их зовут – «Смерть на болоте» или «Прапорщик в засаде».

На этикетке – среди камыша сидит охотник, а с другой стороны летят утки. Такие сигареты выдавали на продовольственном складе солдатам, сержантам и прапорщикам. При всей одинаковости на войне, в части офицеры получали «Яву». Нет, не современну

« назад