…Шесть лет. Шесть лет, с апреля 1975 года по декабрь 1980 года меня привлекали по линии Поисково-спасательной службы ВВС для обслуживания космических полетов. В основном, запусков и спусков космонавтов. Привлекали, наряду с другими, в качестве врача-десантника. Из двадцати одного запуска за это время мне пришлось пропустить только три. В октябре 1976 года (Зудов–Рождественский на «Союзе-23») и в июле 1978 года (Коваленок–Иванченков на «Союзе-29»–«Салюте-6» и Климук–Гермашевский на «Союзе-30»–«Салюте-6»).

В этих командировках мне приходилось встречаться и с нашим земляком (почему-то до сих пор в Туле не стоит его бронзовый бюст, как положено человеку, имеющему две Золотые Звезды Героя?), космонавтом Поляковым Валерием Владимировичем, в то время также принимавшим участие как врач в поисково-спасательных работах. К сожалению, с ним мне приходилось быть в разных точках дежурств. Встречались исключительно мельком. Ни я его, ни он, тем более, меня не помним.

Начну эти воспоминания о странных, невероятных совпадениях.

Первое совпадение. Один и тот же человек входил в экипаж как первого (неудавшегося, завершившегося аварийным спуском полета – об этом дальше), так и декабрьского восьмидесятого года полета (не поднимается рука – «последнего»), в обеспечении которых мне приходилось участвовать, бортинженер Олег… Макаров…

Второе совпадение. В том же декабре восьмидесятого командиром «Ми-8», на котором я летал, был человек с инициалами… МНА. Мозговой Николай… Алексеевич. Мало? Дежурили мы тогда на военном аэродроме «Домбаровский» в Оренбургских степях. Экипаж «Союза-3-М» (Кизим–Макаров–Стреканов) совершил посадку 10 декабря. Нас из-за непогоды и позднего времени не выпустили на Кустанай. Одиннадцатое декабря. Мозговой и я (естественно, со всем экипажем) отмечали… наши дни рождения, равняющиеся, аккурат, возрасту Христа… Оба мы, Стрельцы, появились на свет в год Кабана, 11 декабря 1947 года.

Третье совпадение. Помните, нелепой гибелью трех космонавтов (Добровольский–Волков–Пацаев) завершился полет «Союза-11» в июне 1971 года. Первым, кто оказался у спускаемого аппарата и открыл крышку люка был врач-десантник (первого или второго выпуска Томского военмедфака) по фамилии… Дураков. Взявшего после этого фамилию жены…

Итак. Первая моя «работа». 5 апреля 1975 года. Запуск космического корабля «Союз-18-1» с космонавтами Лазаревым В. Г. и Макаровым О. Г. Позывной – «Урал».

Для меня всё было ново, незнакомо, жутко интересно, престижно, в конце концов. Стоять, пусть и не у истоков, но почти на переднем крае того, чем мы «были впереди планеты всей».

На борту «Ан-24» мы (я и подчиненные мне, прапорщик и два солдата из ПСС ВВС) летели встречным параллельным курсом траектории запуска на высоте где-то шести тысяч метров в сторону Космодрома «Байконур». Прапорщик и солдаты (ветераны ПСС) мирно дремали в грузовом отсеке. Парашюты и наше снаряжение лежали в сумках. Не расчехлённые, упакованные для транспортировки. Я переходил от иллюминатора к иллюминатору, заглядывал в кабину к летчикам, лез ко всем с разными вопросами.

Шутки-прибаутки. Штурман подтрунивает надо мной, над моей любознательностью. Экипаж занят привычной, рутинной работой. Очередной раз подойдя к иллюминатору, удивляюсь, что земля резко накренилась влево и мы стали разворачиваться на противоположный курс. Ничего не понимая, думая, что всё, работа на этом закончена и мы летим на аэродром взлёта, оборачиваюсь к борттехнику с каким-то пустяшным вопросом.

Он отмахнулся. Затем выругался трехэтажным.

Вот те раз – приплыли!

В это время из кабины выходит командир и сразу на повышенных тонах, заглушая шум двигателей.

– Вы, таку и таку мать, почему без парашютов? Быстро приготовиться к десантированию!

Вначале я подумал, что это розыгрыш, обычная подначка.

– Авария – у них. – Со вздохом, обычным голосом добавил он. – Наверное, придётся вам прыгать.

Да, первая работа и сразу в пекло. Но, прыгать, так прыгать. Первый раз, что ли? Затем нас, врачей-десантников и прикомандировывают к лётчикам, что с нашей квалификацией у них нет таких врачей-прыгунов.

Помогая друг другу экипироваться для десантирования, мы (группа ПДГ – парашютно-десантная группа – из четырех человек: я – с медицинской сумкой неотложной помощи и ключами от крышки люка спускаемого аппарата; прапорщик с какими-то приборами и пистолетом; солдаты с имуществом и автоматами) не заметили, как самолет снизился до тысячи метров. На земле уже стояла ночь, хотя на высоте и светило солнце.

Подойдя к нам, борттехник прицепил карабинчики вытяжных наших парашютов к тросу.

– На боевом! Скоро прыгать!

Загорелся красный плафон. Разошлись створки люка, из которого в тепло салона самолета дохнуло… чем, вот там дохнуло-то?

– Аккуратней при приземлении! – борттехник нас перекрестил. – С Богом!

И… створки люка захлопнулся. Красный плафон фонаря погас.

– Москва запретила прыгать. – Пояснил командир. – Космонавты обнаружены. Вроде пока у них всё в порядке, без травм. Не хватало ещё десантуру угробить. Внизу – ночь, горы, ветер под двадцать метров.

Самое интересное, драматическое, трагическое и комичное началось с раннего утра следующего дня…

Все силы, участвовавшие в спасении космонавтов были сосредоточены на аэродроме города Семипалатинска. Среди них – несколько групп ПДГ с врачами-десантниками. Самолеты «Ан-12», «Ан-24», вертолеты «Ми-6», «Ми-8». Всю ночь с космонавтами, совершившими аварийную посадку, поддерживалась устойчивая связь. Над местом, где они находились, постоянно на большой высоте кружился один из самолетов-ретрансляторов, обеспечивая связь с Москвой. На спускаемом аппарате работал радиомаяк и световой маяк, вроде большой ГАИшной мигалки.

На КП военных летчиков всю ночь шла непрерывная кропотливая работа по выработке решения, как спасать космонавтов. Под утро командующий ВВС военного округа (как тогда назывался округ – не помню, то ли Средне-Азиатский, то ли ещё как, не суть важно) оглашает перед всеми участниками предстоящей работы решение.

– Первыми к космонавтам прыгает ПДГ с такого-то вертолета. Как только рассветет – готовность к взлету. Вопросы есть?

Не надо ходить в театр. Не надо смотреть Николая Васильевича. Его финала бессмертного «Ревизора». Когда на вопрос командующего ВВС прозвучал ответ старшего лейтенанта медицинской службы Сашки Рубановского, врача нашего Тульского батальона связи, которому предстояло первому оказаться у космонавтов, совершив парашютный прыжок во главе своей ПДГ. Для этого, для подобных случаев, нас (ВДВшников) и привлекали в Поисково-спасательную службу (ППС ВВС).

– А наши парашюты (Д-1-8) не приспособлены для прыжков с вертолетов «Ми-8»!!!

Немая сцена (вот, он – «Ревизор»). Все в шоке. Командующий ВВС, наполовину поднявшийся со стула, так и застыл в непривычной, неудобной позе. Полковники Чеканов и Леонов, старшие военные медики из штаба ВВС страны разглядывают Рубановского, готовые живьем тут же проглотить его. Тишина, мёртвая тишина стоит пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд.

Да, отчубучил, Санек. Позор на все ВДВ. На всех врачей-десантников. Надо спасать наше высокое реноме. Поднимаюсь с места и безапелляционно заявляю (энтузиазма, наглости, бесшабашности, молодости – девать некуда):

– Старший лейтенант Макаров. Воздушно-десантные войска! Готов прыгать!!!

Поднялся невообразимый гвалт. Все с облегчением вздохнули. Рубановский смотрит на меня как на смертника.

– Доктор, бери машину, – это голос командующего ВВС округа, – перевози своё имущество с самолёта на вертолёт. Пойдёшь с ПДГ своего… коллеги. Тьфу, твою мать.

На всё про всё ушло около часа. Пока я вернулся со стоянки «Ан-24», было принято совсем другое решение. Космонавтов поднять лебёдкой, зависнув одному вертолёту над ними. ПДГ Рубановского, также зависнув, на лебёдке десантировать (есть такой способ десантирования – «с вису») с другого вертолёта неподалеку. Москва дала «добро».

Все вертолёты, один за одним, поднялись в воздух. Всё начальство разместилось на «Вышке». «Ан-12» кружил на восьми тысячах метров. «Ан-24» находился на стоянке. Моя ПДГ осталась не у дел, удобно разместившись на стульях в помещении, где совсем недавно бурлили страсти о принятии судьбоносного решения.

Так что всё дальнейшее, все этапы спасения космонавтов проходили на моих глазах. Вернее сказать, о всех этапах, о всех действиях, о всех разговорах по рации я слышал. Громкоговорящую связь никто не удосужился отключить.

Итак. Началось. Внимание! Приготовились?

Докладывает командир эскадрильи «Ми-8» полковник (или подполковник?) Кондратьев, первым подлетевший к месту предстоящей работы.

– Вижу объект! Лежит на крутом склоне горы. Купол зацепился за деревья. На спускаемом аппарате сидят: один, два… три исследователя, (это так в открытом эфире называли космонавтов – конспирация, однако) и курят.

Вначале всё внимание и здесь на КП, и в Москве было обращено на последнее (помните, Штирлица?) слово: «Курят!». Откуда у космонавтов сигареты в космическом корабле? Может, ещё и водку пьют? Затем разом до всех дошло: «Трое!?»

Откуда? Кто? Белены вы там, тра-та-та, объелись? Запускали-то двоих? Уточнить, тра-та-та! Доложить, тра-та-та! Может это – Снежный человек? Может китайский шпион? Граница-то рядом. Может сбежавший ЗэК? Кто там ещё может третьим быть? Забыли, забыли самый народный вопрос: «Третьим – будешь?»

Докладывает командир второго вертолёта.

– ПДГ десантировали лебёдкой в пятистах метрах от объекта.

Докладывает Кондратьев.

– Все вертолёты, – (а их было пять или шесть), – летают вокруг скалы с объектом, на котором сидят три исследователя. Что делать?

Опять: откуда трое? Тра-та-та. Паника, да-да, настоящая паника в эфире, на КП аэродрома Семипалатинска, в Москве. Везде – паника. И никто, ни на КП аэродрома Семипалатинска, ни в Москве, никто не принимает решения, как же всё-таки эвакуировать исследователей (космонавтов то есть; трёх космонавтов, сидящих на спускаемом аппарате и раскуривающих, чего они там курят, ожидающих помощи. Не май месяц и не Сочи – холодно).

Вертолёты продолжают кружить вокруг этой чёртовой скалы, в ожидании команды для непосредственной работы. Которой всё нет и нет. Космонавтам-то – что? Подождут! А ты попробуй, прими какое-то решение! Снимать, как раньше планировалось, лебёдкой зависнув над ними? Склон слишком крутой! Мало ли что экипажи вертолётов самые опытные во всем округе, все мастера или первого класса. Своя-то попа ближе. И роднее. Ни Семипалатинск, ни Москва не могут решиться отдать чёткий приказ об эвакуации двух… все-таки трех исследователей.

Докладывает командир второго вертолёта.

– ПДГ находится от объекта в полутора-двух километрах!

Колоссальное достижение: всего тридцать-сорок минут назад они от объекта были в пятистах метрах. Прогресс на лицо.

Вдруг в эфир врывается чужой голос:

– Посторонись! Не мешай работать!

С паническими нотками голос Кондратьева:

– Неизвестный вертолёт «Ми-8», нарушая наши ряды, буром (!) подлетел к объекту. Завис! Снимает!!! Первый космонавт (какая, к черту конспирация, когда из-под носа нахально умыкают какие-то самозванцы их спасаемых) поднят!..

– Второй поднят!!! Третий поднят!!!

Всё-таки была надежда, теплилась в головах начальников и командиров всех рангов, что сведения о третьем «космонавте» – массовая галлюцинация, ну, в крайнем случае, затянувшаяся первоапрельская шутка. Но если подняли, если третий космонавт уже в вертолёте. Неизвестно каком, правда, вертолёте. Неизвестно куда, правда, улетевшим. Ищи теперь их, свищи.

Ребус на ребусе. Шарада на шараде. Головоломка на головоломке… Пойди, разберись.

В это время из Москвы прилетает «Ту-134» или «Як-40» (не помню) с генеральским усилением. Космонавт Леонов – был. Космонавт Шаталов – был. Береговой? (Не помню).

Махнув рукой на доклад командующего ВВС округа, вся группа усиления (контроля-разноса) поднялась на «Вышку», откуда, обматерив (как только умеют материться лётчики и космонавты) оконфузившихся горе-спасателей, также минут через десять улетела в неизвестном направлении.

«Контора Глубокого Бурения» доложила чётко, кратко, недвусмысленно.

«Третий космонавт» – лесник из «Ми-4», их же лесничего вертолёта, рано по утру летевшего куда-то по своим лесничим делам. Заинтересовавшись неизвестным природным явлением, они высадили для выяснения пожароопасности одного своего коллегу. А не сообщили по одной, вернее, по двум причинам: полёт был слегка пахнущий «левацким» отклонением от курса, плюс ко всему второй месяц рация на вертолёте барахлила.

«Буром» снявший космонавтов вертолёт «Ми-8» оказался из ведомства «стратегов» (Войск ракет стратегического назначения), летевшего то ли на «точку», то ли с «точки», то ли по каким-то своим амурным делам. Видя нерешительность ВВСников, решили «утереть им нос». Что и проделали виртуозно и мастерски, имея всего второй класс мастерства.

Докладывает командир второго вертолёта. Про которого в этой суматохе все забыли.

– ПДГ пропала из вида. Координаты неизвестны!

Об этом, конечно, в Москву докладывать не стали, обнаружили и «спасли» в этот же день, к вечеру…

…По траектории запуска космонавтов от Байконура до Караганды существовали ППКП (передовые передвижные командные посты), в состав которых входили множество всяческих подразделений. В том числе и наши, десантные ПДГ. До предыдущей, аварийной посадки восточнее Караганды поисковиков обычно не посылали. Учитывая печальный апрельский опыт, двух врачей-десантников решают перебросить (и перебросили) самолетом «Ан-12» в Семипалатинск. Один врач остаётся в Семипалатинске, второй – на «Ми-4» перелетает дальше, восточнее, в Усть-Каменогорск. Меня назначают старшим (в Армии таков порядок: если двое, то один из них обязательно старший) группы.

Высаживают нас на аэродроме Семипалатинска через грузовой люк, не глуша двигателей. Мы стоим на бетонке, пересчитывая свои вещи: личный баул – на месте; парашютная сумка с основным и запасным парашютом – на месте; вещмешок с ключами и десантной формой – на месте, медицинская укладка (более 30 кг) – на месте. Всё? Вроде, всё!

Но какой-то неприятный осадок на душе остаётся. Всё на месте, а чего-то не хватает.

«Ан-12» в воздухе: обратным курсом на Караганду. За нами подходит автобус, чтобы отвезти на местное КП. Загружаем свой багаж. Всё? Вроде бы всё! Да, не всё. Только сейчас мы осознаём, что оставили в самолете, в гермокабине кислородные аппараты «Горноспасатель» для искусственного дыхания. Которыми обеспечили всех врачей-десантников в Рязани (вся наша экипировка происходила на базе Рязанского парашютно-десантного полка Тульской дивизии).

Забыли! Т. е. – приплыли!!! Есть такая картина у Репина.

На КП находим старшего врача местного полка лётчиков. И я прошу его помочь: сгонять быстренько в областную больницу (у них, наверняка, такие аппараты имеются в наличии) и попросить парочку всего на сутки. Он округливает глаза, уставившись на нас, как баран на новые ворота.

– Да, вы что – ребята? Если бы у нас были эти «Горноспасатели», вас бы сюда и не прислали.

Ситуация!!! Да, ещё: моё время вылета в Усть-Каменогорск – через десять минут.

Ситуэйшен!!!

Слыша наш разговор о забытых каких-то «Горноспасатетелях» в самолёте, к нам обращается солдат в тёплом свитере, сидящий за столом, уставленный приборами, микрофонами разными.

– Забыли чего?

– «Горноспасателей» в самолёте забыли, – пояснил им местный военный эскулап.

– Проблем нет! Сейчас вернём самолёт!

Мы на этого солдата уставились как Волька ибн Алёша на старика Хоттабыча, увидев его чудеса впервые. Солдат-диспетчер (потом выяснили), что-то переключает, щёлкает тумблер и по громкой связи слышим разговор.

– Машка, привет! Верни-ка обратно наш «Ан-12», который только что взлетел. Передай им, что в самолете забыли горноспасателей.

Через несколько долгих, ох, каких долгих секунд, раздался голос этой неизвестной Машки:

– Они говорят, что всех горноспасателей только что высадили.

Солдат-диспетчер смотрит на нас в недоумении. Я ему разъясняю быстро, что «Горноспасатели» – это такая аппаратура в алюминиевых маленьких чемоданчиках. Которые стоят, вернее, которые мы забыли в гермокабине самолета.

Он тут же передал эти сведения невидимой Марине и через двадцать минут самолет возвращается обратно. Борттехник, буквально на ходу в грузовой люк выбрасывает наши забытые «Горноспасатели», сквозь шум работающих моторов, обещая разобраться с нами по всей строгости революционной беспощадности в Караганде. По нашему возвращению.

Быстро пересев на «Ми-4» улетаю в Усть-Каменогорск. Мой «подчиненный» остаётся в Семипалатинске. Старт 24 мая 1975 года «Кавказов» (Климук П. И. и Севастьянов В. И.) проходит штатно!..

На следующий день за нами прилетает вновь «Ан-12», чтобы лететь в Караганду. Меня одолевают грустные, тягостные расчёты. Сколько же с меня «сдерут» (кроме, естественно, единственной шкуры) за тот расход горючки, что истратил самолет по моей вине (старший отвечает за все!), за его незапланированное возвращение с забытыми «Горноспасателями»? Во что это мне выльется?..

Выливается это всё для меня в ноль семьдесят пять «Трёх семёрок» для экипажа «Ан-12». Недостающее чуть-чуть количество до дюжины бутылок экипаж выставляет сам…

…Захожу в книжный магазин. Целый стеллаж заставлен страшным дефицитом. В зеленой, изумрудной обложке на шести полках стоял… Сименон (!!!). Никакой давки у этих полок не было. Вообще не было никого у этих полок (!!!). Десять, ровно десять беру книг и подхожу к кассе, на ходу доставая деньги.

Кассирша (я в начале не понял почему) ехидно так улыбается и задают мне вопрос:

– А вы на казахском языке умеете читать?..

…3 сентября 1978 года. Посадка «Ястребов» (Быковский В. Ф. и Йен 3. – ГДР), проведших в космосе 8 суток на «Союзе-31»–«Салюте-6»–«Союзе-29». Т. е. взлетевших на «Союзе-31», а посадку произведших на «Союзе-29», в районе Джезказгана. Жара – далеко за тридцать.

Сразу после приземления космонавт Быковский просит:

– Ребята, закурить найдётся?

– Как же врачи, ваши, Московские?

Жадно затягиваясь солдатским термоядерным «Памиром», все мокрые от пота, зайдя за спускаемый аппарат, они с наслаждением смакуют первые клубы дыма.

– Обойдутся! Их бы – туда!..

…Сумгаит. 1988 год.

Рязанский полк с группой офицеров штаба дивизии десантируется посадочным способом через три дня после начала событий на аэродром «Насосный». Неподалеку от Сумгаита. И сразу, прямо с самолетов мы оказались в гуще событий. Событий, непривычных для десанта. Вообще, непривычных для военных. Выполнять функции полицейских! До чего дожили, до чего докатились…

С «листа», как говорят музыканты, приходилось вникать в обстановку, принимать решения. Наиболее целесообразные для каждой сложившейся ситуации.

Хотя в Сумгаит раньше нас прибыла дивизия внутренних войск. И в этой дивизии были раненые (были ли убитые – не помню).

Жители Сумгаита и окрестностей на второй день после нашего прибытия почувствовали, что прибыла настоящая Власть, настоящая сила. С которой необходимо считаться и, самое главное, бояться её. Что было продемонстрировано в ближайшую же ночь.

Пьяная «золотая» молодежь из местных (так и хочется назвать их туземцами) пыталась на навороченной иномарке миновать по полю наш блок-пост. И что? Миновали. Благополучно. Но плохо учили (или, совсем не учили) в школе физику. Радиоволны-то скорость имеют чуть-чуть больше, чем их крутая до беспредела иномарка. Значит, вырули они опять на трассу; скорость – под двести. Надо ещё было такому случиться, что вдруг откуда ни возьмись, посреди дороги у них на пути, появилась наша БМД. По чистой случайности легковушка не врезалась в броню. Чего не скажешь о сидящих в ней. Которые были выдернуты, как морковки, из машины и… и размазаны по броне, вдобавок изрядно прочувствовав областью своих почек «нежность» солдатского сорок последнего размера обуви.

Эта «золотая» молодежь оказалась детьми и знакомыми местных заправил. Что не помешало им (детишкам) побыть под стражей на хлебе и воде.

Пара-тройка таких случаев и всё… Тишь да гладь… Советская власть восстановлена. Полностью. Пусть и на незначительном кусочке одной шестой (тогда – одной шестой) части суши.

И никто ни разу за месяц нашего пребывания в Сумгаите десантника не тронул и пальцем. Одни улыбки, везде радушное гостеприимство. Никакой национальной вражды. Мир и дружба.

Всё почему?

Потому что мордой не по асфальту. Мордой – по броне. Это намного больнее и намного доходчивей. Для непонимающих или не желающих понять.

К сожалению, брони для руководителей Державы тогда не нашлось. А сейчас, это броня интересно, есть для наших Российских рулевых?..

…Третье Баку до сих пор всё не могу вспоминать без содрогания. Здесь была настоящая война.

Костромской полк, где командиром был подполковник Савилов Евгений Юрьевич (за эту «блестящую военную операцию» получивший орден и «полковника» досрочно) брал штурмом Бакинский морской порт. Местные (непонятно только кто?) ожесточенно отстреливались с катеров, ушедших в море. По катерам вёлся огонь из всего табельного оружия полка.

В разгар перестрелки раздается крик:

– На пароме – раненый! Наш!

Вокруг нас (меня и Володьки Мартьянова, начальника медицинской службы полка) сразу образовался вакуум. Только что стояли врачи, фельдшеры, санинструкторы. И сразу – никого. «Санитарка» без водителя и два БТРД с командованием полка и представителями штаба ВДВ.

С брони на нас смотрят десяток пар глаз, в растерянности не зная, что сказать, что приказать. Мартьянов хватает сумку неотложной помощи и вприпрыжку устремляется по открытому месту к парому.

На броне вздыхают с облегчением. Перестрелка набирает обороты. Новый крик, ещё страшнеепервого.

– Раненый! В «зеленке»!

Опять десяток пар глаз, в которых было больше растерянности и непонимания происходящего.Вакуум (уже только вокруг меня) и не наполнился.

Хватаю сумку неотложной помощи и сквозь кусты несусь на крики (без «бронника» – не знаю почему, но бронежилеты игнорировал, за всю кампанию так ни разу и не надев). Вот он! Лежит. Истекая кровью, гвардии сержант Воздушно-десантных войск.

Делаю обезболивающее. Накладываю тугую повязку на раненого. С помощью его товарищей под непрекращающуюся стрельбу с обеих сторон, вытаскиваем его к санитарной машине. Где Мартьянов первому раненому (своему раненому) наладил капельницу и ждёт меня.

Всё происходящее – на глазах командования полка и офицеров штаба ВДВ.

Моему раненому, положив его на вторые носилки, поставлена капельница. Заведён мотор «санитарки». Под конвоем БМД с отделением солдат направляюсь в госпиталь. Начальник медслужбы полка остается с личным составом, продолжающим неизвестно с кем воевать, расстреливая весь боекомплект…

В госпитале нас ожидает сюрприз. Раненых ни под каким видом не хотят принимать. Не наши, мол, а «москали», вот и везите их в свою Москву. Это в приемном покое вольнонаемные азербайджанские врачи возмущаются.

Недолго думая, даю команду.

– Отделение! К бою!!!

Щёлкнули передёрнутые затворные рамки автоматов, и под прицелом оказался весь приёмный покой госпиталя.

В это «третье» Баку люди там понимали только силу. Боялись. Но и уважали. А настоящей-то команды из Кремля, команды «Фас»! так и не последовало…

Раненых прооперировали. «Крестник» Мартьянова выжил, после ранения поехал в отпуск. Мой «Крестник», к сожалению, вскоре умер в Тбилисском госпитале. Такие, вот, брат, дела…

А тогда?..

Тогда, возвратившись из госпиталя в Морской вокзал, где во всю хозяйничала десантура (считай мародерствовала), я попал к шапочному разбору. Всё было разграблено. Всё более-менее ценное распихано, рассовано по боевым машинам и машинам тыловой группы подоспевшей, аккурат, к окончанию стрельбы. Особенно пострадали продовольственные склады и кабинеты начальников.

Как не вспомнить великих полководцев древности: «Город на два часа ваш!».

Насилия, правда, не было. С этим – строго!

Когда весь сыр-бор утих, когда подсчитали потери, местные власти стали возмущаться и требовать компенсации. Кое-что возвратили. Кое-кому пригрозили (из местных). Кое-кого наказали (из своих). Всех участников героических событий поощрили: кому медаль, кому орден, кому звание досрочно, кому вышестоящая должность.

Нам с Володькой Мартьяновым, которые под пулями на глазах у всех вытаскивали вместо санинструкторов раненых, даже не сказали спасибо…

Бывает… Я ни на кого не в обиде. Живы… Целы… Солнце каждое утро встаёт… Что ещё надо? Чего не хватает?..

Державы, оказывается, не хватает…

…Но последний… т. е. крайний вопрос Ольги и мой ответ привожу полностью.

– О чём Вы жалеете?

– « назад