Пообщавшись с Львом Бимбирековым всего каких-то тридцать минут, я пребывал в глубочайшем сожалении, что не был знаком с ним раньше. Всего каких-то тридцать минут оказалось достаточно, чтобы я проникся его искромётным юмором, его эрудицией, а больше всего – потрясающей мудростью его рассказов-притч из своей жизни.

«...Буквально, на днях, придя в Центральный парк играть в большой теннис, увидел, что на площадке идёт баталия в мини-футбол. Расстраиваться из-за таких пустяков – не в моём характере, благо рядом стояли столы для настольного тенниса. Натянул сетку над одним столом и подошёл к двум девчушкам, сидящим на ближайшей скамейке. Естественно, приветствовал их по всем правилам этикета, представился, предложил составить мне компанию. В ответ гробовое молчание, без следов заинтересованности на их прекрасных личиках. Обращаюсь теперь то к одной, то к другой. Опять гробовое молчание и недоумённые взгляды: типа, ты, что, старый, совсем сбрендил? Тут и матч футбольный закончился. Судья объявляет, что победила такая-то команда такого-то интерната для глухонемых. Меня как током ударило: девушки, наверное, тоже из этого интерната.

Вновь подойдя к неразговорчивым девушкам, мимикой и жестами всё-таки «разговорил» их, познакомился и сыграл по очереди с ними, вдруг ставшими такими мне близкими, по сету в настольный теннис.

Видел бы кто их радостные, сияющие после игры лица, слышал бы кто их смех – чудо, настоящее чудо произошло с ними. Со мной – тоже, наверное.

Никогда не упускаю случая делать людям, пусть и маленькие, но чудеса...».

Не чудо ли произошло с самим десятилетним Лёвкой в сорок первом?

Начало войны его с бабушкой застало в Севастополе в гостях у дяди-лётчика морской авиации. С последней оказией дядя успел втиснуть своих родственников во вторую кабину По-2, летящего с секретными документами в Москву. Как летели, где делали промежуточные посадки, Бимбиреков не помнит. Помнит только, что посадку производили на какой-то водоём – самолёт-то был морского базирования – в Москве. Лётчик высадил их из кабины с напутственными словами: «До Тулы добирайтесь самостоятельно».

«...Прибыли в Тулу, но и немец «не дремал». Пришлось в срочном порядке на полуторке с мамой и бабушкой эвакуироваться в Кострому. Ехали долго с многочисленными остановками. На одной остановке в какой-то глухой деревушке в костромских лесах наша колонна беженцев встретилась с огромными стадами коров, овец и свиней. Эти стада пастухи гнали из Белоруссии, чтобы не достались оккупантам.

Да, это – хорошо, что не достались оккупантам, но и оставшихся наших советских людей оставили без провианта. Как они жили, вернее, выживали? Об этом-то вот и не пишут нигде.

Отвлёкся.

Так эти пастухи всю дорогу обжирались мясом, а других продуктов у них и не было. Не было ни ниток, ни иголок, ни спичек, ни табака-махорки. И они наловчились обменивать молочных поросят на, грубо говоря, на всё что можно. Как в таких не то что в нечеловеческих условиях, но, пожалуй, даже в скотских условиях умудрялись приносить приплод свиньи, до сих пор не пойму. Нам по этому бартеру досталось три молочных поросёнка. Ни до, ни после я такого мяса не ел.

Это я к чему? К тому, что наш человек нигде ни при каких условиях не пропадёт. В общем, где русскому хорошо... и далее по тексту...».

Немного задумавшись, Лев Евгеньевич продолжал.

«...Кстати, о свиньях.

Подхожу как-то в парке к корту, возле которого стоят трое мужчин. Останавливаюсь рядом и присоединяюсь к их разговору – а поговорить, пообщаться с людьми – меня мёдом не корми. Предлагаю сыграть в теннис хотя бы сет. Один нехотя, с какой-то ленцой, с неприкрытой неприязнью и снобизмом, прущих из всего его существа, соглашается. С показушным – не показным – мастерским превосходством отбивает мои мячи, и наше пребывание на корте заканчивается банальной разминкой.

Игра – не самоцель для меня, а одно из средств общения с интересным (если повезёт) человеком. Поэтому во время игры я, обычно, разговариваю на разные темы. А этот, так сказать, партнёр упрекнул меня:

– Вы, по-моему, очень любите поговорить?

Исходя из того, что человек от остальных Божьих созданий разнится тремя качествами: речью, юмором и чувством стыда, говорю ему:

– Молодой человек, а вы знаете, что свинья мало, чем отличается от человека? Я не вас имею в виду.

Он вроде как обиделся, но не ушёл, а продолжал слушать, что ему поведует этот назойливый старик.

Хотя, какой я ещё старик?

Опять отвлёкся.

– Как вы знаете, – продолжаю образовывать этого, так сказать, «хозяина жизни», – у человека одна голова, и у свиньи – одна, человек ходит по земле и свинья – тоже... Уйма, одним словом, сходств между человеком и свиньёй. Но у свиньи имеется завитушка хвоста, а у человека этого нет. И если отбросить все сходства, то останется в остатке человеческий интеллект против крючочка поросячьего хвостика.

Вначале мой визави хотел жутко обидеться, но когда до него дошёл весь смысл сказанного, он рассмеялся, крепко пожал мне руку.

– Благодарю, дед!..».

В сорок четвёртом ученик пятого класса Лев Бимбиреков поступает в Тульское Суворовское военное училище – первый набор и первый выпуск. И через год, 24 июня 1945 года, участвует в коробке суворовцев в знаменитом Параде Победителей на Красной площади в Москве. С его слов, участников того Парада, в Туле он осталось трое.

«...Спрашивают всех и вся.

Спортсменов. Что вы чувствовали, когда стояли на верхней ступеньке пьедестала?

Рабочих. Что вы ощущали, побив Стахановский рекорд?

Меня. Какие самые-самые впечатления от Парада сорок пятого? В лучшем случае зададут – имеются ещё у нас эрудиты – видел ли я живого Сталина?

...За две недели до Парада нас, суворовцев, привезли в Москву. Тренироваться на бетонке аэродрома в Быково и на набережной Москвы-реки у парка Горького. Жили мы в госпитале для командного состава ВВС. Один из корпусов освободили для нас. Палаты – по шесть человек. Подъём в четыре ноль-ноль. В пять ноль-ноль – посадка на машины и выезд к местам тренировок-репетиций.

Сигнал «Подъём» и вдруг: открывается дверь...

До сих пор помню это неописуемое, до сих пор ни с чем не сравнимое, ощущение какого-то неземного, сказочного счастья.

Открывается дверь и появляется Ангел и опять же ангельским голосом – нет, не произносит – поёт:

– Ребятки, вставайте!

Перед дюжиной вмиг открывшихся суворовских глаз предстаёт красавица в белом переднике с подносом в руках, на котором стоят шесть чашечек с горячим какао – аромат! – и шесть разрезанных булочек с большим куском сливочного масла между ломтиками этой неповторимого вкуса булочки.

Вот, оно – счастье-то...».

Денег суворовцам не выдавали, но кормили по послевоенным временам довольно-таки сытно и вкусно. Седьмого ноября – новый Парад. Первого мая следующего года – очередной Парад на Красной площади. На этот раз тульских суворовцев поселили в освободившемся крыле военного госпиталя для лётчиков. За оградой территории госпиталя – кладбище подбитых наших и немецких самолётов.

«...Дырку в заборе обнаружили на следующий день. И пошли незапланированные и запрещённые экскурсии на это кладбище. Чего там только мы не находили. В том числе – и запалы от ручных гранат, которые по инструкции хранились отдельно от самих гранат и которые просто по забывчивости оставляли в кабине самолётов.

Вначале просто выдёргивали чеку, бросали запальную трубку и ждали взрыва. Затем стали взрыватели помещать в различные емкости, затем...

Затем, на третий день мой товарищ Толян Витушкин – о нём потом подробно расскажу – просит меня подержать взрыватель в руке, а сам он найденной увеличилкой сфокусирует солнечный луч на капсюле взрывателя. Эксперимент, понимаешь, такой. Держу взрыватель минуту, вторая пошла, Витушкин никак не добьётся нужной фокусировки. Добился наконец – облако закрыло солнце.

В это время откуда-то с верхнего (?) этажа раздаётся команда громоподобным голосом, неземным каким-то: «Бимбиреков, ко мне!».

Поднимаю голову – никого. Облако начало сползать с солнца. Витушкин вновь начинает фокусировать на запале солнечный луч. Вновь нетерпеливый командный голос: «Бимбиреков, ко мне!».

Опять поднимаю голову – никого. Но не ждать же третьего оклика, не ждать третьей команды. Мы – кто? Суворовцы или ещё гражданские пацаны – команды привыкли за год выполнять быстро, беспрекословно. Отдаю запал Витушкину. Поворачиваюсь от него, в готовности рвануть на командирский, такой неприятный – у кого он может только быть? – голос, делаю три шага и... И взрыв за спиной.

Взорвался в левой руке Витушкина запал от сфокусированного солнечного луча – эксперимент удался. Удался?

Витушкин – без пальцев на левой руке, поражены глаза с полной потерей зрения и... Единственный суворовец за всю историю училищ, который слепым окончил это заведение. К тому же – с золотой медалью и стал всего-то на всего в 1968 году лауреатом Государственной премии, в 1991 году академиком Академии наук СССР, математиком с мировым именем...

Отвлёкся опять.

Пока раненому оказывали первую помощь, пока отнесли его в другое, функционирующее по своему прямому назначению, крыло госпиталя, пока я поднялся на последний этаж, обладатель того голоса бесследно исчез. А может его, таинственного обладателя, того громоподобного голоса и не было. В физическом понимании этого феномена?

Мистика? Чудо?..».

Много чего рассказал мне Лев Евгеньевич: остальное – до следующего раза. Как у Владимира Владимировича:

«…На «ты»

мы с ним, совсем освоясь.

И скоро,

дружбы не тая,

бью по плечу его я…».

Краткая биографическая справка.

– 1944–1949 годы – учёба в Тульском суворовском военном училище;

– 24.06.1945 года – участие в Параде Победы на Красной площади в Москве;

– 1949–1951 годы – учёба в Московском военном училище имени Верховного Совета РСФСР;

– в 1951–1955 годах – служба в Белорусском военном округе;

– в 1956–1959 годах – служба в Сибирском военном округе;

– в 1960–1969 годах – служба в Туркестанском военном округе;

– в 1969–1978 годах – служба в Московском военном округе (военком Зареченского райвоенкомата, Донского городского военкомата);

– в 1978 году уволен из рядов Советской Армии в звании подполковника;

– награждён 19-ю медалями, в том числе – медалью «За службу Родине в детстве» и Кадетским Крестом 2-й степени.

Июнь 2013 года,

Тула.

Прочитав книгу «Суворовцы Тулы», Лев Бимбереков сделал мне критические замечания (отдать ему должное – без занесения в грудную клетку) и вручил мне рукопись дополнений для второго издания книги с напутствием:

– Своих исправлений – в меру.

– По рукам…

«Вторая моя встреча с доктором Макаровым произошла в храме на праздновании Дня рождения святого благоверного Великого князя Александра Невского. Николая удивило, что я сидел по левую руку от настоятеля храма отца Виктора. На его вопрос о причинах столь почётного места, рассказал о своём пути к Богу, об утверждении в православной вере.

На путь к Богу меня подвигло изучение своей родословной. Моя бабушка Елена Александровна происходит из рода Ляпидевских. К этому роду принадлежал и митрополит Московский и Коломенский Сергий, имеющий большие заслуги перед православной церковью. На свои средства построил храм Сергия Радонежского в Туле, рядом с которым я сейчас живу. Мой дед Бимбиреков Николай Дмитриевич окончил Тульскую духовную семинарию, в последствии – настоятель одного из храмов в Заречье.

В стенах этой семинарии в 1944 году было создано Суворовское училище, куда я поступил при первом наборе.

По материнской линии у нас были военные. Мой дядя капитан второго ранга Новиков Юлий Николаевич – командир полка морской авиации Черноморского флота – участвовал в обороне Севастополя, Одессы и Новороссийска. Таким образом, в моей жизни две ветви – православная вера и военная служба – тесно переплетены.

В памяти сохранился целый ряд случаев, когда глас Божий спасал меня от смерти, увечий, позора. О некоторых из них я рассказал отцу Виктору, а также при неоднократных встречах – митрополиту Тульскому и Ефремовскому Алексию. Его Высокопреосвященство и отец Виктор благословили меня на публичное выступление с этими историями о моём пути к Богу.

В мире не происходит ничего случайно: при третьей встрече с писателем Макаровым – писателем, писателем, нечего скромничать – отдал ему рукопись своих воспоминаний для второй его книги о тульских суворовцах.

...1936 год, 19 декабря – Никола зимний.

Мне 5 лет. Бывший уездный город Крапивна. Отец – землемер: проводит размежевание земель района. Лёгкие сани, запряжённые рысаком (в санках – я и папа), подъехали к РайЗО (районный Земельный отдел): бывший барский особняк с парадным входом, высокое крыльцо. Я в заячьей шубе и тонкой, связанной бабушкой, шапке. Выходим из саней, навстречу мужик с огненно-красной лисьей шапкой в руках. Пристал к отцу: «Купи, мол, да купи эту шапку. Спасёт, дескать, она его. Тем более, что у него сегодня – День рождения». Отец отказывался, ссылаясь на отсутствие в данный момент денег. Мужик не отставал: «В любой день отдашь, я часто здесь хожу к храму».

Я посмотрел на стоящую невдалеке церковь и услышал голос (как мне показалось, исходящий с колокольни храма и обращённым прямо ко мне): «Проси папу купить шапку».

На мою просьбу, папа взял шапку и нахлобучил её на меня. Незнакомец поклонился нам и быстро куда-то ушёл. Папа поспешил в здание своей конторы. Я один остался на улице и начал кататься по перилам высокого крыльца. В какой-то момент не удержался и упал назад на ступеньки входа в подвал, сильно ударившись головой (я потом приезжал на это место – высота метра четыре).

Закончив свои дела и выйдя из конторы, папа нашёл меня лежащим без сознания. Поднял, осторожно положил меня в санки и помчал к доктору. Осмотрев безжизненное тело ребёнка, вынес вердикт: «Если к утру придёт в сознание, значит, шапка спасла его».

Утром сознание вернулось ко мне. Отец все следующие дни искал этого мужика. Не нашёл. И никто его ни до того, ни после нигде не видел.

...Третий месяц Войны.

Введена карточная система. Улицы перегорожены баррикадами. В стенах угловых домов проделаны амбразуры. Жителей вывозят за пределы Тулы для строительства оборонительных рубежей, копания противотанковых рвов. Школы отданы под госпитали. Часто раздаются сигналы воздушной тревоги, жители спускаются в бомбоубежища. На чердаках дежурят организованные группы борцов с зажигательными бомбами. Оборонные предприятия работают круглосуточно. Места работников, ушедших на фронт, занимают их жёны, дети. Станки, оборудование и сырьё грузят на платформы. Вместе с оборудованием отправляют и необходимое количество рабочих – эшелоны идут на восток.

Отец – на фронте. Бабушка, мама и я готовимся к эвакуации. На каждого человека разрешено взять по одному чемодану или вещевому мешку. Двенадцать семей – в основном женщины и дети – размещают в крытой грузовой машине-полуторке.

Тяготы и героизм эвакуированных ещё ждут своего летописца.

Немцы занимают Щёкино. Мы отправляемся в путь. До Костромы едем больше месяца. В пути делаем остановки для заправки и починки автомобиля, отоваривания продовольственных карточек, ночёвок и иногда – для горячего питания.

Казалось, с собой взяли всё необходимое, кроме... валенок. Ибо, в Кострому прибыли в декабре. Нас разместили на окраине города в частных домах, без согласия их владельцев. Хозяев обязали обеспечить нас кроватью, посудой. Постельного белья не было, спали, укрывшись верхней одеждой. Меня прикрепили к школе в третий класс. Пропустив два месяца занятий, я, естественно, отстал от программы.

С удивлением встретил особенности костромского говора – слова произносили о-кая, как в поговорке: «В Костроме на той стороне все дрова градом побило». Одноклассники дразнили меня, что говорю неправильно: «Масква, старана, карова». Девочки с интересом и недоверием слушали мои рассказы о море (что не видно другого берега), о метро и лесенке-чудесенке в нём, о Мавзолее, где, как живой, лежит Ленин. На переменах присоединялись ученики и старших классов. Внимание ко мне девочек, спор о правильности произношения слов, мои рассказы, считавшиеся враньём, злили пацанов. Назревал конфликт.

Надо же, опять – 19 декабря.

На перемене я услышал разговор одноклассников со старшими ребятами, которые собирались засунуть меня в сугроб. Решив избежать этой участи, дождался окончания последнего урока и стремглав выбежал на улицу. Поздний вечер, фонари не горят – светомаскировка. От снега расчищена только узкая дорожка – бегу по ней, сворачиваю налево. Луна заходит за тучу. Натыкаюсь на заборчик. Перелезаю через него и по пояс утопаю в сугробе. Снег мигом проникает в ботинки и рукава. Тихо. Постепенно замерзаю.

Наверное, так и закончилась бы моя жизнь, но откуда-то сверху раздался голос: «Лёва, кричи!». Что и кому кричать, не пойму. Хотел свистнуть, но губы не слушались. Снова тот же голос: «Кричи громче!». Набрав полную грудь воздух, издаю то ли крик, то ли стон: «А–а–а!..».

Вдруг, в нескольких метрах от меня открывается дверь, в освещённом проёме возник, как мне показалось, белоснежный Ангел. Потом понял, что это – девушка в белом полушубке, белой шали, белых бурках с фонарём «летучая мышь» в руке. Спросила: «Кто ты? Что тут делаешь?».

Нынче ответил бы ей: «Раков ловлю!». Тогда ничего не мог произнести – так замёрз.

«Иди сюда». Как идти-то – ноги совсем не слушались. Видя моё состояние, она схватила меня за рукав, выдернула из сугроба, и я вполз на крыльцо, затем – в дом.

Тепло. «Раздевайся!». Не могу расстегнуть пуговицы – пальцы не слушались. «Ты где живёшь-то?». «У Жаровых, на Зелёной улице». Помогая раздеться, указала на огромную русскую печь: «Полезай внутрь...». Тут же пришла на ум сказка, в которой баба-Яга на лопате сажала Иванушку-дурачка в печь. Теперь в роль Иванушки пришлось выступать мне. Створки печи раздвинулись, лезу. Внутри, на поду – солома, ушат с водой. Створки задвинулись. Стало темно и жутко. Ощупываю свод над головой, покрытый густым слоем сажи. Я этого, конечно, не вижу. Пот катился градом, вытираю его измазанными руками. Хлопнула входная дверь. Слышу голос бабушки: «Где же мой внук?».

«Да, вот – он, красавец!». Открылись створки и из печи вылезаю я: голый и черномазый. «Свят, свят, свят, Господи, кто – это?». Потом узнав: «Лёвочка, что ты там делал?».

Затем – умывание, одевание. «Как ты пойдёшь в мокрых ботинках в мороз?». Моя спасительница принесла опорки. Мы с бабушкой отправились домой. Удивительно, но благодаря жару русской печи и Божьей помощи, я не заболел. Утром пошёл в школу. Бабушка рассказала там о моих приключениях. Девочки меня жалели, с мальчишками я подружился.

Только весной я осознал, каким чудом было моё спасение благодаря гласу Божьему и Ангелу в образе девушки. Долго и тщетно искал тот дом за забором, прекрасную девушку. Очень хотелось отблагодарить её. Она часто потом являлась мне во сне. С тех пор старался эту благодарность перенести на всех встречаемых женщин. Что с удовольствием делаю и по сю пору.

...1953 год – год смерти Великого Сталина.

В стране идёт процесс над врачами-евреями.

Я – лейтенант, командир взвода одной из частей 120-й гвардейской дивизии Белорусского военного округа на политзанятиях рассказывал о кознях врачей-сионистов.

Однажды заступил начальником караула по охране военного объекта. Отправив караульную смену на посты, дождался возвращения предыдущей смены. Разводящий – сержант Соколов (фамилия изменена) – доложил, что на постах всё в порядке; оружие составили в пирамиды в оружейной комнате; караульные пошли отдыхать. Я вернулся в комнату начальника караула. Через некоторое время услышал окрик часового у караульного помещения: «Стой! Кто идёт?». В ответ: «Дежурный по части капитан Фридман (фамилия изменена)». Часовой: «Начальник караула, на выход!». Приказав часовому пропустить дежурного, я вернулся вместе с капитаном Фридманом в комнату начальника караула. Ожидая, когда подойдёт время разводить следующую смену, и мы с капитаном пойдём проверять посты, сели играть в шахматы. Фридман – участник войны, награждён орденами и медалями – очень переживал, что ему, еврею, на политзанятиях приходится разоблачать «врагов народа в белых халатах», врачей-евреев.

Ночь. Тихо и снаружи и в караульном помещении. Вдруг слышу голос, как бы из-за двери: «Лев, выходи!».

Очень удивился, так как никто из подчинённых назвать меня по имени не мог. Распахнув дверь, вижу прямо напротив открытую дверь оружейной комнаты. Сделал два шага внутрь: разводящий сержант Соколов с автоматом в одной руке и магазином к нему – в другой. Увидев меня: «Товарищ лейтенант, как я вам уже докладывал, когда я подвёл смену к складу ГСМ, то увидел, что трое врагов в белых халатах лезут под колючую проволоку. Скомандовал смене: «Ложись! Открыть огонь!». Двоих мы уничтожили, а третий побежал в сторону караульного помещения. Сейчас я его вижу – он за вашей спиной.

За моей спиной стоял бледный Фридман. Сержант Соколов вставил магазин в автомат и передёрнул затвор. Палец сержанта – на спусковом крючке. Всё! Всё? Как бы не так.

Спокойно говорю: «Сними автомат с предохранителя». Сержант, забыв, что передёрнуть затвор можно только со снятым предохранителем, отводит ствол чуть в сторону. И этого «чуть» самбисту-суворовцу, то есть мне, хватило чтобы, оттолкнув Соколова, вырвать из его рук автомат. Приказал подоспевшим караульным связать сержанта и привязать к скамье. На его губах выступила пена, и он потерял сознание.

При «разборе полётов» оказалось, что сержант страдал очень редким заболеванием с припадками, искажённо воспринимая действительность. Был комиссован из армии по болезни. Капитан Фридман отделался «лёгким испугом». Меня очередной раз спас мой Ангел-хранитель...

Честь имею!».

Начало апреля 2014 года,

Тула.

Каждый раз, встречаясь со Львом Бимбирековым, жду от него новых и новых рассказов – очень, кстати, поучительных и весьма познавательных. В очередной раз наряду с его неизменными шутками-прибаутками он вручил мне свою рукопись, которую привожу полностью, без исправлений (кроме грамматики и пунктуации) и сокращений.

«Знаешь, а ведь ты зря так скептически, с иронией относишься к моим рассказам о «гласе Божьем», который в трудные моменты моей жизни спасал меня от смерти, предостерегал от увечий, травм, тюрьмы. Говорю условно «глас Божий» – может, это глас моих предков?».

Лев Евгеньевич, заявляю категорически: все твои рассказы воспринимал и воспринимаю со всей серьёзностью, без доли скепсиса.

«Оба мои деда – Николаи (один из них – священник, окончивший Тульскую духовную семинарию, в здании которой я учился в СВУ). К тому же, я родился в Николин день – 19 декабря.

При моих неоднократных встречах с Его высокопреосвещенством митрополитом Тульским и Ефремовским Алексием я спрашивал Владыку:

– Чем же я заслужил такое благоволение Господне?

– Так Господь через живых и упокоившихся праведников часто указывает пути людям, предостерегает от роковых ошибок на жизненном пути. Но не всем дано их услышать, а, тем более, следовать им. Вот ты (то есть – я) иногда им следовал, помнишь о них и рассказываешь другим. Этим ты и заслужил дальнейшее внимание к тебе свыше.

Кстати, о «взаимоотношениях» живых и умерших есть такая вот притча.

...Три гимназиста оканчивали учёбу, разговорились о религии и удивлялись, почему же праведно жившие родственники, ушедшие в мир иной, никогда не являются к потомкам, не помогают им советами. Гимназисты поклялись жить по заветам Господа, а если попадут на «небо», явиться к оставшимся и дать нужные советы и необходимую помощь.

Прошло двадцать лет.

Михаил стал офицером, воспитал троих детей. Проявил себя на службе: заботился о солдатах, научил подчинённых дорожить офицерской честью, содействовал достойным продвижению по службе, справедливо наказывал вставших на скользкий путь, пользовался любовью подчинённых, уважением начальства, увенчан наградами Императора (забыл сказать, что это происходило до семнадцатого года). Эпоха была жутчайшая, время было мерзопакостное. Правда, Вера у людей ещё была. Однажды на балу другой офицер оскорбил его жену. Защищая честь жены, Михаил вызвал нахала на дуэль, и был убит.

Второй гимназист – Алексей – стал купцом, основал своё дело. Сам стал богатым и другим помогал. Сам не воровал и другим не давал. Принёс пользу городу: построил приют и храм. Воспитал троих детей в строгости и Вере.

Третий гимназист – Борис – пошёл по учёной части. Стал профессором университета, сеял доброе и вечное в души своих студентов. Имел много учеников, вместе с ними сделал важные открытия. Троих своих детей воспитал в строгости и правдивости, награждая и наказывая, вывел их в люди.

Через двадцать пять лет, в юбилей окончания гимназии они встретились, вспомнили клятвы своей юности.

Вскоре они умерли. Господь за праведную жизнь призвал их к себе. В назначенный день – 19 октября – они встретились, обнялись и решили исполнить своё обещание посетить Землю и помочь своим близким словом и делом.

Офицер Михаил посмотрел на Землю, а там не поминки и плач о нём, а бал. На балу вдова радостно танцует с офицером, который убил его.

Купец Алексей смотрит, а его сотоварищи поминают его и говорят: «Хорошо наш дурак умер, а то бы он ещё храм построил и, узнав, что мы воруем, разорил бы нас. А теперь-то без него нам и его денежки пригодятся».

Профессор Борис смотрит, а его ученики пьянствуют на поминках и говорят: «Хорошо, что умер Борис, а то он всё учил, учил нас. Говорил, что взятки давать, и брать грешно и не этично. Теперь мы дали на «лапу» кому надо и уже – доктора наук».

Собрались опять вместе умершие друзья и резюмируют: «Поняли мы, почему наши предки нам с Небес советов не дают»...

Притча в цифрах.

История ленинизма состоит из 12-летних циклов:

– 1893 год – Ленин основал предтечу РСДРП – Союз борьбы за освобождение рабочего класса;

– 1905 год – Первая русская революция;

– 1917 год – Великая Октябрьская революция;

– 1929 год – лишение людей последней частной собственности; всеобщая коллективизация и уничтожение кулачества, как класс;

– 1941 год – начало Великой Отечественной войны;

– 1953 год – смерть (убийство) Иосифа Виссарионовича Сталина;

– 1965 год – снятие Н. С. Хрущёва, последнего из ленинцев.

Ещё о цифрах: «1» и «9» – судьбоносные в моей биографии:

– 19.12.1931 – дата рождения (четыре «1», две «9»). Сумма цифр – «9»;

– 1939 года (две «9», одна «1») – начало учёбы в школе;

– 1941 год (две «1», одна «9»);

– 1949 год (две «9», одна «1») – окончание Тульского СВУ;

– 1951 год (две «1», одна «9») – стал офицером;

– 1959 год (две «9», одна «1») – свадьба;

– 1961 год (две «1», одна «9») – родился сын Роберт;

– 1969 год (две «9», одна «1») – возвращение в Тулу;

– 1971 год (две «1», одна «9») – присвоено звание «майор», должность – военный комиссар;

– 1979 год (две «9», одна «1») – первый слёт СВУ; окончательный уход на пенсию; расставание с первой женой;

– 1981 год (две «1», одна «9») – предложение Ольге.

Теперь – ещё одна история из моей жизни с эпиграфом:

«Если дорога не ведёт к Храму – не стоит по ней идти».

...В военном училище заканчивался период летних лагерей. Часть курсантов вернулись в казармы. Тем более, что у нас казармы находились в полукилометре от лагеря. Оставшиеся курсанты занимались консервацией лагерной инфраструктуры. Это касалось и туалета, который представлял собой яму два на десять метров, сверху накрытую «сараем» на десять персон с дырами в полу. Курсанты рыли новую яму, на которую переносили «сарай», а старая яма засыпалась листвой и землёй.

Ещё не были закрыты летние умывальники: стальной куб на полторы тысячи литров, от которого отходила труба с кранами.

Привожу такие подробности, потому что они тесно связаны с дальнейшими событиями, эпиграфом к которым может служить фраза:

«Не ищи дорогу, которая ведёт к Храму».

В завершении лагерного периода обучения традиционно проводились соревнования по различным видам спорта (все соревнования выигрывала наша, суворовская рота). Оставался смотр художественной самодеятельности. Мы готовили танцы: вальс, мазурку, чардаш – наш главный козырь на конкурсе. Но – где взять партнёрш?

Убедив политотдел, заручившись письмом, мы – два курсанта – едем в хореографическое училище. Там падаем в ноги руководительнице, просим её отпустить четырёх начинающих балерин к нам на смотр, клятвенно обещая доставить их обратно в целостности и сохранности.

Выступление прошло отлично, мы победили. Восторги и зависть курсантов, благодарность политотдела. Мы счастливы.

Девушкам пора возвращаться. Нам выделили «Студебеккер» с тентом. Девушек благополучно проводили, а обратно нужно было добираться самостоятельно. Полночный троллейбус, электричка. Нужная станция. До училища – три километра пешком, но две дороги: первая – широкая мимо старинного храма, но долгая; вторая – короткая через лес и наш лагерь. Я выбрал дорогу к храму, а мой спутник – курсант Цыплаков – через лагерь. Я вернулся в казарму, счастливый уснул в своей кровати.

Шесть утра: подъём, физзарядка, туалет, побежали к умывальникам. Ребята открывают краны, чистят зубы, моются до пояса. Вдруг раздаётся крик:

– Что с водой? Она какая-то тухлая.

– Да, какая – тухлая? Прямо дерьмом воняет.

Полезли смотреть в бак, а там – о, ужас – плавают фекалии. Возмущение курсантов нарастало. Наиболее чувствительных вырвало.

Крики, вопли:

– Кто – эта сволочь? Его убить мало.

Прибежал дежурный по училищу. Пошли допросы. Стали вычислять отсутствующих в строю – нет Цыплакова.

Его поймали в лесу. Началось разбирательство.

Напомню – это 1950 год. Эпоха была... Время было... Иосиф Виссарионович, Лаврентий Павлович...

Другого, как минимум, исключили бы из училища, а то – и в лагеря под Магадан. Цыплакова просто перевели в другое училище. Я думаю: за «стук» начальству о своих, якобы, товарищах.

Что же произошло?

Восстановим, так сказать, ретроспективную картину. Мы с Цыплаковым побежали разными дорогами в лагерь: я – к храму, он – через лесопарк. Ночь. Темно. Лес. Изредка из-за туч пробивается луна. Цыплаков вбегает на территорию лагеря; уже видны фонари у казарм, смутный силуэт «сарая»-туалета. Цыплаков огибает его слева и... И проваливается, чуть ли не с головой, в выгребную яму. Туалет-то накануне перенесли, бывшую выгребную яму забросали листьями, а засыпать землёй не успели.

С трудом выбравшись из ямы, судорожно пытается очистить обмундирование. Не получается. Не придумав ничего лучше, бросается к умывальнику, залезает в одежде и обуви в бак с водой, пытаясь отмыться. Затем развешивает обмундирование на дереве, сам пробирается в одних трусах в казарму и в мучениях, наконец, засыпает.

Утром – подъём. Он первым выбегает, находит своё обмундирование и ждёт расплаты.

Но для меня эта история ещё не закончилась.

После окончания военного училища, я направлен в Белорусский военный округ. Получаю назначение в орденоносный гвардейский посадочно-десантный мотострелковый полк. Принимаю взвод. Мне девятнадцать лет, моим солдатам и сержантам – от восемнадцати до двадцати семи лет; ещё оставались солдаты, служившие по шесть–семь лет. Старшие офицеры, в основном, – фронтовики. Многие повышали образование в вечерней школе при ГДО. Только начал осваиваться в первой офицерской должности, как вызывают в штаб полка.

– Ты – молодой, полное военное образование, холост. Вот – предписание в штаб округа.

Прибываю в штаб округа. Курсы инструкторов – начальников снайперских команд. Руководитель – начальник отдела огневой подготовки округа полковник Гордон. Изучаю не только наши снайперские винтовки и оптические приёмы, но и трофейное оружие, а также – только поступившие на вооружение приборы и прицелы ночного видения с инфракрасным наведением. Оканчиваю курсы, прибываю в полк.

Наш полк курировал окружное стрельбище. Организую быт и подготовку снайперов дивизии. По штату того времени в каждой роте должно быть два снайпера. Всего набралось тридцать снайперов и три сержанта. Днём и ночью – напряжённые практические занятия, оборудование позиций, стрельба по бегущим и появляющимся мишеням, метание ручных гранат. Раз в неделю прибывает «Студебеккер» (тогда эти машины ещё стояли на вооружении), и снайперы отправляются в свои роты: баня, смена белья и т. п. Забегая вперёд, скаж<

« назад