Для большинства детворы века двадцать первого задумываться о карьере военного лётчика или карьере военного моряка, мягко говоря, не престижно, не актуально. Что тогда говорить о карьере метеоролога: для уточнения – военного метеоролога; мало того – карьере военного метеоролога ВВС ВМФ (ВВС ВМФ – Военно-воздушные силы Военно-морского флота)?..

После окончания в 1967 году Алексинского гидрометео – рологического техникума, затем – курса молодого бойца и курса младших офицеров в Камышине Николай Козлов в погонах младшего лейтенанта и петлицах в якорях начинает службу синоптиком в полку морской авиации Северного флота.

Меня же почему-то – вернее, не почему-то, а потому, что и я в своё время не избежал этого мероприятия – заинтересовал небольшой эпизод из его армейской жизни как-то: прохождение курса молодого бойца до принятия Присяги.

– Какой там – курс? – Смеётся мой тёзка. – Два раза съездили на стрельбище, а остальное время «извлекали кубические корни» на даче у адмирала Горшкова под Москвой. Да, и сам курс-то прошли ускоренным темпом, в половину положенного срока.

Синоптик, старший инженер-синоптик полка, начальник метеослужбы полка, старший инженер-метеоролог ВВС Северного флота – вот неполный перечень служебной лестницы от младшего лейтенанта до подполковника Николая Козлова. Вначале в городе Лахта Архангельской области, затем – в посёлке Сафоново – названного именем нашего земляка дважды Героя Советского Союза Бориса Феоктистовича Сафонова – Мурманской области.

И – командировки.

Гвинея: 1977–1978 годы – старший техник-синоптик 30-й опера – тивной бригады плюс нештатный замполит группы обеспечения полётов.

Сирия: 1984 год: по 20–25 дней, по мере необходимости.

Ангола: 06.08.1985–30.03.1988 – старший техник-синоптик 30-й оперативной бригады плюс нештатный замполит группы обеспечения полётов.

– Из «ангольских воспоминаний»? – Николай Михайлович улыбается вместе с Николаем Николаевичем Мельниковым, в кабинете которого мы находимся. – С Коль Количем в Сафоново жили в одном доме не один год, а познакомились с ним лишь в Анголе – парадокс больших многоквартирных домов. Что ещё? Случился очередной партийный съезд МПЛА и нашу, советскую делегацию возглавлял Гейдар Алиев, в то время или кандидат в члены или член Политборо КПСС. Из нас, группы обеспечения полётов, было создано два караула (одним караулом приказали командовать метеорологу), которые денно и нощно несли службу вокруг самолёта и прилегающих окрестностей, опасаясь налёта местных «басмачей». Съезд не на шутку затянулся, но на наше и не только на наше счастье, налёта на самолёт делегации так и не произошло. Ещё? В Анголе со мной были жена и сын. Недолго, правда. Посол всех жён с детьми приказал отправить в Союз, по случаю вспышки холеры у местного населения.

Ну, а о службе военного метеоролога я знал не понаслышке. Шесть лет за свою службу приходилось присутствовать при постановки задачи на предстоящие полёты, где первым всегда докладывает обстановку именно метеоролог. И если, не дай Бог, метеоролог ошибётся с прогнозом…

– Самолёт может и не долететь до назначенного пункта, – поясняет Козлов. – Особенно, когда самолёт летит из Гаваны в Лусаку или обратно над Атлантикой на высоте 11–12 тысяч метров, а атмосферные тропические фронты бушуют на высоте до 16 тысяч.

И крайний, не последний вопрос.

– Медаль «За боевые заслуги»?

– Учения «Запад – 81».

В Тулу подполковник запаса переехал на постоянное место жительство после увольнения из рядов Российской (Советской) Армии (1993) в 2002 году.

Март 2012 года,

Тула.

ВОСПОМИНАНИЯ АРТИЛЛЕРИСТА–ЖИВОТНОВОДА

Колесников Юрий Сергеевич,

родился 11.11.1949;

Сомали.

У подполковника запаса Юрия Колесникова нет удостоверения «Участника боевых действий». И в личном деле никаких записей о его заграничных командировках не имеется. Естественно, и никаких льгот ему не полагается.

– Самозванец, как Гришка Отрепьев, – смеётся он вместе со мной.

…В начале семьдесят пятого года прошлого века вызывают лейтенанта-артиллериста в надлежащие органы и инстанции и предлагают командировку в страну с очень жарким и очень влажным климатом. Беседы, инструктажи, медицинская комиссия, прививки от всяческой тропической заразы.

– Знал, что лечу в Африку, но в какую страну конкретно мне сказали только в ЦК КПСС, – продолжает вспоминать Колесников. – Партия вам доверяет оказать помощь молодой африканской стране Сомали, вставшей на путь строительства социализма. А Вы, товарищ Колесников, зря поспешили вступить в кандидаты члена КПСС (Справка: кандидатский стаж на время командировок по линии ЦК КПСС прерывался – членские взносы-то некому платить).

– Приплыли, как говорится. Однажды моя беспартийная принад – лежность… – хотя, об этом чуть позже. Сдал Кандидатскую книжку, сдал Удостоверение офицера, все документы, касающиеся моей принадлежности к Вооружённым Силам Советского Союза, сдал. Взамен получил… «ксиву», в которой недвусмысленно было написано, что в Сомали направляется один из лучших специалистов по африканскому сельскому хозяйству в области животноводства. И документ выдали вдогонку первому, что данный молодой специалист ко всему прочему – активный член (а как же – без членства-то обойтись?) Профсоюза сельхозработников. А если этот самый, долбанный животновод, будет уличён международными наблюдателями в чём-нибудь предосудительном (например, в обучении аборигенов в меткости стрельбы из пушек, а не в увеличении поголовья верблюдов и страусов), то этот гад ползучий пусть рассчитывает только сам на себя и на других таких же гадов ползучих, кои в изобилии представляют фауну страны. И контракт – в зубы: даже маковой росинки в эти самые зубы не было оговорено в этом контракте. Посоветовали брать пример с чукчей: они, что увидят, о том и поют; а так как вы и петь-то толком не мастаки, то, что увидите и добудете, то и будет вам и первым, и вторым, и третьим, и какавом с чаем.

– Пошли мы получать спецодежду в спецраспределитель, – он заразительно смеётся. – Представляешь? И нам выдают… тройки из чистой шерсти и зимние пальто. Инструкция, понимаешь. Вдруг там, в Сомали, резко, без разрешения и утверждения свыше, наступит Ледниковый период – и кто нам, бедолагам, тогда поможет (Справка: вся эта гражданская одежда не от щедрот высшего органа партии, а в замен, полагающейся по нормам вещевого довольствия, военного обмундирования. Поэтому по возвращении из Африки «животновод» донашивал ещё один срок лейтенантскую, выданную в училище по выпуску, протёртую чуть ли не до дыр, форму одежды).

Всё когда-то кончается. Кончились и у нашего героя предотлётные мытарства. С такими же специалистами по сельскому хозяйству он в самолёте Аэрофлота на пути в Могадишо – столицу Сомали, будущей его родины. Посадка в Каире на дозаправку.

– Выходим из самолёта и… мордой – по бетонке. Вокруг вооружённые до зубов арабы. Невозмутимые, как их достопримечательный Сфинкс. Обращаюсь к ближайшему по-арабски с тульским акцентом – знал пару десятков фраз на их тарабарщине: «Что же вы, сукины коты, забыли семьдесят третий, забыли войну Судного дня, когда мы вам, сукиным котам, помогали?». Залопотал, сукин кот, в ответ: «Камарада, без обид, ничего, мол, личного, политика, едрит твою под корень: сегодня дружим с вами, завтра – с другими, а послезавтра – хрен его знает с кем. Без обид».

Первое лирическое отступление.

В 1973 году, через три каких-то месяца после окончания Тульской «Артухи», молодой лейтенант в октябре оказывается в гуще грандиозного танкового сражения, по масштабам не уступающее битве на Курской дуге 1943 года. Лучшим из лучших шестерым советским лейтенантам-ракетчикам (под охраной и прикрытием шестисот коммандос – элиты египетской армии) приказано произвести испытательно-боевой пуск из секретных, на то время, трёх ракетных установок, залп по движущейся колонне израильских танков. Стрелять не абы куда, стрелять не по площадям – вот вам, салажня, снимок из космоса в реальном времени, вот, вам, салажня, через полчаса, второй снимок из космоса. А это – вам, дорогие израильские господа хорошие, три выпущенные ракеты: в начало, середину и арьергард колонны. Более семидесяти уничтоженных танков – салажня и не на такое способна, вот, вам ещё через полчаса тому подтверждение на снимке из космоса.

Через две недели пребывания на израильско-арабской войне Судного дня шестерым молодым лейтенантам, стоящих по стойке «смирно» перед высоким начальством из Москвы дают команду:

– Коммунисты, шаг вперёд!

Не оказалось среди них таковых – одна комса недозрелая. Поэтому советниками после окончания войны вместо них в Египте остаются подполковники и полковники старой партийной закалки, закваски и розлива.

– На таможне в Могадишском аэропорту трясут беспощадно: два блока сигарет и две бутылки спиртного. Ни крошки табака лишнего, ни лишней капли спиртного. – Продолжаются воспоминания. – А у меня, наряду с другими вещами, два огромных чемодана: один под завязку набит бутылками с водкой, другой – блоками сигарет. С кем они, эти сомалийские папуасы, вздумали тягаться, с потомками Левши? Содержимое этих чемоданов со всех сторон было упаковано плотной портяночной тканью, а сразу под крышкой каждого чемодана, на виду, без упаковки, во всей первозданной красоте, лежало по огромному шмату копчёного хохляцкого – пальчики оближешь – сала. Наш пролетарский ответ их мусульманским предрассудкам.

– Экзотика навалилась с первого дня. Мне сразу выдали стек, которым полагалось наказывать за нерадивость и тупорылость всех обучающихся в их Учебном центре, кроме одного – начальника этого Центра. Приходила группа – привозили образцы пушек, и через отведённое для обучения время каждый попадал с расстояния в километр в дерево. Приходила другая группа – привозили другие марки пушек, и процесс обучения продолжался. Однажды попросил меня их один высокий начальник перевести наше Наставление по топографии и геодезии объёмом в триста с лишним страниц на какой-нибудь другой язык, но чтобы наставление для их армии уложилось на десяти страницах. А лучше – на пяти. В идеале – на одной странице. Перевёл им с русского на русский, но на десяти страницах. Или, другой случай – прислали нам опытные сверхсекретные по тем временам четыре установки «Град». Через неделю отлучаюсь в Могадишо по служебным делам на два дня. Приезжаю – меня чуть кондратий не хватил – нет одной машины. В ходе расследования выяснилось, что сомалийцы не смогли её завести и с помощью дюжины верблюдов оттащили на свалку. Да, дело, явно, было не в бобине. Зачистил клемму на аккумуляторе (песок попал) и пригнал машину обратно своим ходом.

Второе лирическое отступление.

В Могадишо старший лейтенант артиллерист-ракетчик Юрка Колесников встретился со старшим лейтенантом медицинской службы провизором Стасом Рагулиным. Вторая их встреча произошла ровно через двадцать лет в 1995 году в Туле, куда их привели неисповедимые армейские пути-дороги. Узнали, узнали они сразу друг друга через столько лет. Сейчас дружат семьями, помогая друг другу в нелёгкое наше сегодняшнее время.

– Еду и воду добывали сами. Основной пищей были бананы – с тех пор на бананы даже смотреть не хочу. Охотились за страусиными яйцами. Выслеживали в бинокли, где страусиха сделала кладку. Два-три дня хронометрировали её поведение. С подветренной стороны километров с четырёх перебежками продвигались ближе, а последние четыреста метров передвигались исключительно по-пластунски. Быстрее паровозного свиста выкапывали из песка по яйцу, опять закапывали кладку. И, что было сил, удирали обратно. Однажды наши проделки все-таки засекла мамаша-страусиха и кинулась за нами в погоню. Всегда охотились вчетвером (нас и в команде-то было только четыре человека – советских спецов) – трое несут по яйцу, а четвёртый прикрывает с карабином. Выстрел – мимо, выстрел – мимо, выстрел и мы успеваем укрыться в машине. Но никто из нас, даже под страхом быть насмерть забитой разъярённой мамашей, не бросил свою драгоценную добычу. Нет, страусиного мяса мы не ели – за убитого страуса полагалось по сомалийским законам вплоть до высшей меры. Охотились за кабанами, ловили рыбу в Индийском океане, не брезговали и змеями. О холодильниках и электричестве и не мечтали. Спали на земле на соломенных тюфяках, раздевшись догола – накрывались пологом из противомоскитной сетки и вокруг нашего пристанища раскладывали верёвку из овечьей шерсти от змей. Самый большой дефицит у нас считалась ложка и вилка. Это всё – лирика. Дальше – проза.

Приезжают проверяющие из Москвы.

– Почему нет наглядной агитации? Почему нет плакатов?

Ну, как, как им было доказать, что о какой может быть наглядной агитации, если у них в стране нет даже письменности. На каком языке им всё наглядно агитировать. И – за что агитировать?

Третье лирическое отступление.

По возвращении из Сомали в октябре 76-го Колесникова вызывает к себе начальник политотдела ракетной бригады и требует предъявить законспектированные гениальные работы дорогого Леонида Ильича и сдать по этим работам зачёто-экзамен. Доказывать, что газеты и письма от родных приходили к ним с полугодовой задержкой, было бесполезно. И что, в конце концов, там надо было выполнять боевую задачу, а не заниматься всякой галиматьёй. В результате его политической отсталости и безграмотности начальник политотдела приказал начальнику отдела кадров без высокого соизволения не носить к командиру бригады документы на подпись об очередном воинском звании. Пока этот, эфиоп его мать, не сдаст ему лично надлежащий зачёто-экзамен. На полгода было тогда задержано присвоения очередного звания.

– О местном колорите расскажи – что тебя больше всего поразило?

Он призадумался.

– Сомалийки – очень красивые женщины. Высокие, тонкогубые, с правильными чертами лица, стройные. Очень храбрые – каждая сомалийка может одна с ножом пойти против льва. И чаще побеждает именно она. Но, к сожалению, они все – фригидные женщины. Им с детства удаляют клитор, а в возрасте восьми-десяти лет зашивают большие губы, оставляя небольшое отверстие. Так сказать – двойная девственная плева… За сбитую машиной бездомную женщину (бомжиху, по нашему, а таких – большинство населения) штрафуют на 20 сомалийских шиллингов, за такого же бездомного сомалийца – на 40 шиллингов, за задавленного осла – на 100 шиллингов… Вообще, сомалийцы очень храбрые и воинственные люди. Недаром они гнали эфиопов, как наши шведов под Полтавой. Конечно, и наша выучка пришлась им кстати. В уличении сомалийца в трусости опускало его до уровня женщин. Нет, его не переделывали в «голубого» – об него просто после каждой еды (еду брали исключительно только руками) все вытирали руки… В стране – сухой закон. Мусульмане, что с них взять, ни водку не пьют, ни сало не едят. За спиртным ездили в соседнюю Кению – доедешь до первого бара и затаривайся сколько душе угодно.

– На исходе семьдесят шестого года нас (всех советских специалистов по сельскому хозяйству) объявили персонами Нон грата и приказали покинуть страну в сорок восемь часов. И только благодаря военным морякам и батальону морских пехотинцев мы благополучно, через пакистанский Карачи, добрались до Шереметьева. Выезжая из аэропорта, попросил таксиста остановиться у первого гастронома. Вылез. Купил круг «краковской» колбасы, батон, литр молока. И всё в одночасье, с огромным ностальгическим аппетитом умял на ближних подступах к столице.

– И ни какой награды у тебя ни за Египет, ни за Сомали нет?

– Какая награда? Там же наших военных специалистов не было. – Он опять заразительно смеётся. – А медаль «За освоение целинных земель» специалистам по животноводству не полагалась.

Нет, не потерял чувство юмора подполковник запаса Юрий Сергеевич Колесников, артиллерист-ракетчик, по совместительству иногда исполнявший обязанности специалиста по животноводству…

АРТИЛЛЕРИСТЫ, НАДЕНЬТЕ ОРДЕНА!

Май 2009 года,

Тула.

КРОХИ ИНФОРМАЦИИ

Коновалов Владимир Геннадиевич,

родился 22.06.1946

в Туле –

погиб 19.11.1982 в Анголе,

похоронен в Туле.

В моей жизни невероятных совпадений и случайностей – то есть, конечно же, непознанных закономерностей – большой воз и маленькая тележка. Но – по порядку…

Во-первых: разыскивая туляков-ангольцев, в самый последний момент, вроде бы походя (и где, главное – в городской Афганской организации), натыкаюсь в списке вдов военнослужащих на ФИО Коновалова Ольга Павловна и в скобках напротив (Ангола), рядом – телефон. Дальше – просто: звонок, встреча, разговор и крохи (к сожалению, к большому сожалению), крохи информации…

Во-вторых: 15 февраля этого года (в годовщину вывода советских войск из Афганистана) в Тульском Доме науки и техники проходила презентация книги «Мы помним…», в первом томе которой опубликован мой очерк «Об отце», а во втором томе – сочинение внучки Владимира четырнадцатилетней Коноваловой Татьяны «Сохрани!».

В-третьих: 5 лет, пятилетка, цифра «5» – с самого рождения в неразрывной связи с самим Владимиром Коноваловым. Ровно через пять лет, день в день после начала Войны он сделал свой первый вдох. И смена мест службы у него, кроме последнего – нет, не крайнего, а именно, последнего – происходила через пять лет. После окончания (трёхгодичного) Тульского артиллерийского училища в 1967 году служба в Забайкальском военном округе (командир взвода, командир батареи ПТУРС) до 1972 года; затем до 1977 года – в Группе советских войск в Германии (командир батареи ПТУРС); с 1977 года по 1982 год – Ивано-Франковск, Западная Украина (начальник штаба артиллерийского дивизиона).

1982 год – Ангола…

– Какие ангольские фотографии? Я даже до сих пор не знаю, в какой должности был в Анголе муж. – Горько усмехнулась моя визави. – Правда, перед отъездом Володя показывал какие-то документы, в коих он значился агрономом.

– Конспирация, понимаешь. – Не удерживаюсь от сарказма.

– Да, что там, должность? Хотя, подполковника ему присвоили в Анголе. – К её горечи в словах прибавилась обида. – Нам даже не сказали причину его смерти, привезли «цинк» на девятый день. И только лет через двадцать по телевизору – не помню, по какому каналу передавали – кто-то обмолвился, что в ноябре восемьдесят второго в Анголе был подбит наш самолёт, перевозивший командный состав то ли в вышестоящий штаб на совещание, то ли – с совещания. Даже орден Красной Звезды не знаю, за что ему вручили.

– Заслужил, значит, – не за красивые глаза…

Совсем забыл про четвёртое совпадение: и вдова Коновалова, и ваш покорный слуга – военные медики. Ольга Павловна, куда бы её ни забрасывал «военный туризм» мужа, всегда работала медицинской сестрой в военных лечебных учреждениях, благо окончила в том же 1967 году Тульское областное медицинское училище.

Апрель 2012 года,

Тула.

ДОПУСК ПО ФОРМЕ № 1

Корпалёв Владимир Александрович,

родился 18.11.1954

в селе Кострово

Алексинского района

Тульской области;

Сирия, Эфиопия.

Окончил сельскую школу – что дальше?

Завод в Туле – что дальше?

Армия – что дальше? Какие пути-дороги, какие перекрёстки-перепутья впереди?

Стоп, стоп, стоп – отмотаем чуточку назад: в армии-то – что?

– Окончил «учебку», – буднично, как-то флегматично, где-то даже, безразлично начал гвардии майор в отставке Владимир Корпалёв, – «учебку» полевого узла связи Генерального штаба…

– Чего-чего? – я чуть со стула не упал.

– Генерального штаба. – Его невозмутимости любой может позавидовать. – После школы-то я трудился слесарем-механиком сборочных работ на «почтовом ящике» – на заводе «Арсенал». Сам знаешь, что делали тогда на всяких разных «почтовых ящиках», и у меня был оформлен допуск для работы с секретными документами по первой форме…

Какие же надо проверки и перепроверки пройти, чтобы оформить такой допуск. Помню, меня для привлечения в поисково-спасательные работы на запуски-спуски космонавтов и оформления допуска по второй форме, проверяли-просвечивали больше года. Ну, да – ладно.

– Шесть месяцев «учебки», ефрейторские лычки и… Сирия. В семьдесят третьем году.

Что ни фраза, что ни слово – держись крепче на стуле.

– На Голанских высотах обеспечивал закрытой связью нашего главного военного советника, генерал-полковника.

Владимир замолк.

– Всё что ли?

– Воевали чуток.

Ничего себе – «чуток»?

И под бомбёжками держал связь – шесть пробоин в машине от осколков одной бомбы: на пару-тройку метров упади бомба ближе и… от расчёта связистов осталось бы одно мокрое место…

И атаки супостата из израильской армии приходилось отбивать не единожды совместно с сирийской охраной. Порой до рукопашной, казалось, дойдёт дело…

И… А что – «И»? На груди младшего сержанта за Сирию – Красная Звезда, должность прапорщика, «получка» – аж, 39 (тридцать девять) рублей плюс внешторговские чеки.

– В семьдесят четвёртом новая командировка – в Эфиопию.

Ну-ну: теперь-то меня голыми руками не возьмёшь – будто прилип к стулу, крепко сижу, не свалюсь.

– Тоже война, тоже обеспечиваем связью главного военного советника, тоже на наш узел связи ходит в атаки супостат, правда – чернокожий на сей раз супостат.

Тоже-то – тоже, да совсем – не тоже. Ранение в голову в одном из боёв получает сержант Корпалёв, защищая вверенное имущество, защищая, в конце концов, себя и товарищей, чтобы не попасть в плен, а там, глядишь, кому и на обед.

– Медаль «За боевые заслуги», «дембель», месяц отпуска и дальнейшая служба в сто шестой гвардейской.

Вначале гвардии прапорщик Корпалёв служил на дивизионных складах, затем – с его-то допуском и знаниями – в батальоне связи на узле опять же закрытой связи. Тут и восемьдесят четвёртый год подоспел неожиданно и Корпалёв, после сдачи экстерном экзаменов в Рязанском десантном училище, автоматически становится гвардии лейтенантом и благополучно в звании гвардии майора в 1992 году увольняется из рядов Советско-Российской Армии.

– Занимаюсь частной трудовой деятельностью в своём родном селе, – и, опережая мой вопрос, – живность не держу. Так – небольшой сад, небольшой огород, баня. Приезжай в любое время – попарю от души.

Естественно, теперь-то он от меня не отвертится.

Август 2012 года,

Тула.

ОН ПО-КИТАЙСКИ ШПРЕХАЕТ

Кравченко Александр Михайлович,

родился 09.06.1954;

Афганистан, Руанда.

Кто из нас знает, что у каждого генерала армии США имеется своя личная наградная медаль, которой он имеет право направо и налево награждать не только своих подчинённых? Ещё меньше знатоков найдётся, кому известно, что главный сержант сухопутных войск армии тех же США приравнивается к генералу: по крайней мере, по вопросам награждения своей личной медалью. Вот, так.

А наш земляк, гвардии майор запаса Александр Кравченко – десантник, разведчик, бегло говорящий на английском и разговаривающий с запинками на китайском, да просто хороший парень – награждён вышеупомянутым сержантом своей медалью за № 812. Вот, так.

Из Югославии Кравченко «привёз» кроме этой, с щедрого плеча штатовского сержанта, медали ещё и Грамоту командира 101-го разведывательного батальона армии США подполковника Ровиньё (фамилия – в русской транскрипции) «За спасение солдатских жизней», ООНовскую медаль «На службе миру» и наш, Российский орден «За военные заслуги».

– И сколько ты жизней спас? – задаю вопрос Сашке Кравченко (для меня он: Сашка – вместе служили целых восемь лет в одной дивизии и потом неоднократно пересекались наши гражданские пути-дороги) – И, главное, чьи жизни?

– Сербы стреляли по американцам, албанцы стреляли по русским. Посадил на наши БТРы американцев и они спокойно, без потерь патрулировали с нашими солдатами по сербской территории. И наоборот – вот и весь секрет.

– Ты входил в состав штаба миротворческих сил ООН. Случались какие-то – как бы помягче выразиться – нестыковки с нашими «заклятыми друзьями»?

– Какие там нестыковки? Хорошо, пара случаев. Мы, русские, называли, не знаю, откуда это пошло, всех американцев «пиндосами». Однажды их бригадный генерал просит меня, чтобы я сказал командиру русского батальона о прекращении обзывания их солдат непереводимым и непонятным, но от этого не менее оскорбительным, словом. Командир строит батальон и командным с нашим национальным ненормативным колоритом громовым голосом вещает: «С этой минуты чтобы этих пиндосных пиндосов пиндосами не называть!». Или, другой случай. Американцы – ребята простые. В армию призывают, как и у нас, с восемнадцати лет, а пиво разрешают продавать только достигшим двадцать один год. Я им и говорил: «Умирать разрешается в восемнадцать лет, а пиво пить в двадцать один – где же ваша хвалёная демократия, где логика?». Всё, с этих пор стали меня звать в переводе на русский «Создающий трудности».

– Югославская ООНовская медаль у тебя – вторая, а первая?

– В самом центре Африки расположена маленькая страна, размером с нашу Тульскую область…

– Знаю: Руанда называется.

– В этой стране мне пришлось находиться в составе наблюдателей ООН с девяносто четвёртого по девяносто пятый, почти два года с паспортом и статусом дипломата. Умора с этими неграми: вначале они – два враждующих племени – вырезали на круг миллион человек, затем – стали стрелять друг в друга.

– В чём фишка?

– Стреляли, не высовывая головы из окопов строго с шести до девяти утра. Потом, как по команде выпрыгивали из своих укрытий, садились к противнику спиной и начинали утреннюю трапезу. И это – на расстоянии приблизительно около четырёхсот метров. Вечером такая же процедура, после трёхчасовой стрельбы, повторялась. Знаешь – за какое вознаграждение воевали обе стороны: за две (ДВЕ!!!) банки по 0,7 пива. Не привезут пива – они и не стреляют.

– Вояки, понимаешь.

– Вояки-то вояками, но раньше Руанда была бельгийской колонией, а умники из ООН в составе миротворческих сил прислали и батальон бельгийских десантников. Тогда-то я и поседел: всех белых приравнивали к бельгийцам, а наблюдателям ООН оружия не полагалось. Даже – рогатки.

– Понятно.

– За продуктами ездили в соседнюю Уганду – границы существовали только теоретически в то время. В первом попавшемся «чепке» отоваривались на неделю. И так – каждое воскресение: у нас – выходной и у сидящих в окопах – выходной.

– Это ты к чему рассказываешь?

– В очередной вояж за покупками в соседнюю страну захожу в такой «чепок», а за прилавком стоит не негр, а смуглый, со смоляной бородой, явно мусульманин. Спрашиваю его, как он здесь оказался, в самом центре Африке.

Оказывается, у него жена – негритянка, а сам он из Афганистана, пуштун. Говорю, что сам тогда-то и тогда был в его стране. Он на меня как-то странно посмотрел и говорит, что тоже в это самое время был там, участвовал в боях на Панджшере. У них – у мусульман всего мира – считалось священным долгом (благо такие «турпоездки» были оплачены миллиардерами из Саудовской Аравии, или откуда ещё) пострелять на их исторической родине в неверных. Теперь пришла моя очередь огорошить, ответив, что значит, это его на Панджшере видел в оптический прицел снайперской винтовки, но в последний момент пожалел, предвидя теперешнюю встречу.

– О, добрались и до Афганистана.

– В восьмидесятом, сразу после выпуска, дав тридцать суток отпуска, меня направили в Баграм, в 345-й полк на должность помощника начальника разведки.

– Подожди, подожди – я что-то не понял: ты же закончил Военный Краснознамённый институт Министерства обороны.

– И, как знаток китайского языка, сразу попал в Афганистан. Хотя китайским языком ни разу в Афганистане не воспользовался.

– Знаю – про Афганистан ты скажешь, что воевал как все, ничего, мол, интересного, обычные будни войны. И награды у тебя «обычные»: орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Но всё же?

Кравченко малость задумался.

– Старейшины кишлака Анава – до сих пор помню – попросили, чтобы мы через их селение без особой надобности не ездили на нашем «лёгкопрогулочном» транспорте типа УРАЛов, КАМАЗов и гусениц. Дескать, после каждой такой поездки пыль стоит над всем кишлаком по полдня. Мы же – не звери. Останавливаю раз машину на окраине и с переводчиком сержантом-таджиком, по его предложению, в сорок с лишним градусную жару направляемся в местную чайхану выпить холодной минералки. Зашли. Сели спиной к стене, лицом ко входу в дальний край чайханы, поставив автоматы за спину. И тут, мы не успели даже пригубить напиток, в чайхану входит заросший, весь в пыли громила и направляется к нам. За мгновенье перед глазами, не поверишь, пронеслась вся жизнь. Всё – думаю, вот оказывается, как приходит бесславный конец: сидим на полу (оттого и показался афганец громилой), до оружия быстро дотянуться невозможно. Мысленно успел со всеми попрощаться, а подошедший что-то тарабарит по своему. Мой таджик переводит, что этот самый чел благодарит меня за то, что месяц назад я его подвозил на своей машине в их больницу и тем спас жизнь. Благодарит и спрашивает, сколько он мне должен.

– Не знаешь, где соловки подстелить.

– На то они и неисповедимы – пути-дороги Господние.

– Сань, это каким же блатом нужно обладать, чтобы пареньку из глубинки Николаева города поступить в элитный военный институт?

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, дело – твоё. Абсолютно никакого блата. С первого класса учился в специальной школе с английским уклоном.

– Говоришь: не было блата?

– Дослушай. У нас соседка работала учителем английского в этой школе, а меня не с кем было оставлять дома – поэтому и начал учить заморский язык считай за два года до школы. И поступал именно в этот институт по воле случая. Принёс как-то взводный перед самым дембелем…

Прерываю его на полуслове:

– Перед каким дембелем?

– Срочную после школы служил в танковых войсках механиком-водителем. Принёс, значит, взводный «Красную Звезду», а там объявление о наборе в Военный институт. Всё бы – ничего, но по неопытности, по молодости лет написал в анкете всю правду, что изучаю английский с первого класса.

– Не понял.

– Что тут понимать-то. Не напиши этого, и изучать мне бы только английский, а так пришлось зубрить – нас так и называли, как Сталин называл Молотова, каменными задницами – второй язык.

– Хоть раз в жизни приходилось пользоваться китайской – чуть не сказал: Филькиной – грамотой?

– Ни разу.

Вторую медаль «За боевые заслуги» начальник разведки 51-го полка гвардии майор Кравченко получил, считай, на моих глазах. Разгорался Северный Кавказ. В начале девяностого года личный состав 106-й в третий раз – не считая Сумгаита и Тбилиси – «пожарничал» в Азербайджане. «Третье Баку» – на нашем сленге. Кравченко с подчинёнными войсками на границе с Ираном под Ленкоранью не давал уйти в соседнее государство мятежникам.

– Ты помнишь, что там творилось?

– А то!

– Какой-то умник из политрабочих с самого верхнего штаба инструктировал, чтобы с повстанцами, с этими басмачами недобитыми вначале вели переговоры. Типа, дружеских бесед – дескать, они же всё-таки жители пока ещё нашей страны. Как-то так оказалось, что молодой лейтенант командир взвода полковой разведроты Сашка Коноплёв 25 января 1990 года оказался без присмотра и воспринял слова вышестоящего начальства буквально.

– Помню: пошёл безоружным, с белым лоскутом в руке к дому, где засели, так называемые, повстанцы.

Кравченко на глазах посерел.

– Мне пришлось отвозить изрешечённое пулями тело гвардии лейтенанта Александра Ивановича Коноплёва на родину.

Мы долго молчим. Потом он тяжело вздыхает и заканчивает наш разговор.

– Меня в Югославию в девяносто девятом не хотели брать. На следующий день после моего сорокапятилетия в полку проходит строевой смотр убывающих в Югославию. Начальник строевой части разъясняет, с ехидной ухмылкой, что «дембелям» не полагается забугорный вояж. Вышел из строя и пошёл домой. А поздним вечером меня поднимают по «тревоге», дают три часа на сборы и «дембель» для меня «подкрался» только через четыре года, в третьем году.

– Понятно. – Опять вклиниваюсь в его монолог. – Кто из военных, как не ты, знает английский.

– На два батальона личного состава – один, ваш покорный слуга.

Ноябрь 2009 года,

Тула.

« назад