Мой собеседник Николай Сергеевич Березин… Хотя, нет: для меня он – Николай Березин, или ещё проще – Николай, Колька, Сергеич. Чтобы друг к другу обращаться официально по имени-отчеству – такого никогда и не было и не будет. Итак, он – заместитель декана факультета ФКСиТ (в простонародии – спортивный факультет) по учебной и методической работе ТулГУ (в простонародии – Политех).

– Ты закончил Политех и военный советник в Йемене – каким образом?

– В семьдесят первом окончил машиностроительный факультет…

– Попутно став, – перебиваю его, перебирая грамоты, дипломы, медали и жетоны, – бронзовым призёром чемпионата страны по волейболу и шестикратным чемпионом Российского «Буре – вестника».

– На следующий год меня и пригласили за этим в нашу Артуху, – оно тогда называлось «Тульское артиллерийское командное училище», – чтобы создать волейбольную команду.

– И ты не только создал, но и стал шестикратным чемпионом Московского военного округа.

– Дальше всё пошло-поехало по накатанной: служба в училище, командировка в Южный Йемен, но не советником, а на три года преподавателем «Эксплуатации ракетно-артиллерийского вооружения в условиях жаркого, влажного климата» в Объединённом колледже в Адене.

– Вернёмся к началу разговора.

– У арабов начались междуусобные разборки и нас – колонию советских специалистов – предупредили, чтобы мы за территорию этой самой колонии никуда не выходили. Еду, питьё и всё прочее, исключая спиртное, привозили по очереди воюющие стороны. К нам относились, опять же – обе стороны, вполне доброжелательно. Но семьи с началом конфликта были срочно эвакуированы…

– Естественно, что оставалось делать здоровенным мужикам, оставшимися без женского проницательного взгляда.

– А – что? Жара – под пятьдесят. Поставил бачок с соответствующими продуктами на пару дней в песок и напиток готов. И, представляешь, больше – никакой экзотики.

– Мы с тобой познакомились в девяносто пятом, когда тебя через год после увольнения из Армии пригласили в Политех для организации и создания спортфака.

– Меня пригласил мой бывший, – Березин задумался, – по большому счёту бывших настоящих тренеров не бывает. Значит, пригласил меня Фризен, Царствие ему небесное, – он опять задумался. – С тех пор и сижу в этом кабинете.

При этих словах в дверь постучали. Березин посмотрел на часы.

– Пришли согласовывать расписание на второе полугодие…

Декабрь 2009 года,

Тула.

ВЬЕТНАМСКИЕ БУДНИ

Борковский Анатолий Васильевич,

родился 08.03.1937

в Одессе;

Вьетнам.

– До сих пор не могу понять, – разводит руками Анатолий Васильевич, – зачем приезжала во Вьетнам рисоводка с Кубани, Герой Социалистического Труда? Как нам объяснили, якобы, для обучения вьетнамцев правильному выращиванию риса. Это кого же она приезжала обучать? Людей, которые в год собирают по три-четыре урожая? Да…

Из воспоминаний подполковника в отставке Анатолия Борковского:

«...В Москве, на военном вещевом складе нас переодели в гражданскую одежду. По документам мы были работниками сельского хозяйства.

До Вьетнама добирались поездом. Вначале «телепались» почти семь суток до Благовещенска. Переплыли через Амур, и впереди замаячила столица Поднебесной.

В Пекине – остановка на неделю. От Пекина до границы – опять поездом. Проездные, прогонные, верстовые, командировочные 50 юаней (как их не называй) испарились, улетучились, исчезли (как ни называй) ещё на китайской территории. А 25 рублей – наш НЗ, наша гарантия от голодной смерти на обратной дороги из Вьетнама – нагло хотели забрать китайские пограничники, прекрасно осведомлённые и о нашем НЗ, и о нашей принадлежности к сельскому хозяйству.

Впереди – переправа. Так мы и поплыли по реке Красной на пароме на вьетнамскую сторону в кромешную темень экваториальной ночи. Цикады стрекочут на всю округу, эхо взрывов от американских бомб где-то вдали салютует нашему прибытию. Заждались, видимо, зажрались америкосы без наших ракет. Ну, ничего, всё – впереди.

…Что бы вы думали?

Хотя, если взглянуть непредвзятым глазом, то ничего противоестественного и не произошло. Вьетнамцы вправе были устроить нам этакое подобие испытательного тестирования – как ни как, а надо было им знать с кем «идти в разведку». В первый же день мне предложили провести регламентные работы с оборудованием, на котором предстояло работать. При нормативе в 4 часа 20 минут специалисту первого класса – чего скромничать-то? – за глаза хватило 2-х часов.

Потом мне предложили отведать хлебного дерева – хорошо, меня предупредили заранее, что, пройдя этот ритуал, ты становишься своим в доску вьетнамцем. Ем, значит, кусок этого дерь… то есть дерева – мыло, сплошное хозяйственное мыло пополам с замазкой, давлюсь, но ем, ем, нахваливая невиданный – век бы его не видеть, а тем более, не ням-ням кушать – экзотический вьетнамский деликатес. Съел и даже – не подавился.

...Климат?

Климат – как климат. Летом ночью в тени (?), а мы в тень-то и не лезли, – плюс тридцать, естественно, по Цельсию. Мы же – не дураки, мы же работали в кабинах, где ни ниже, ни выше плюс пятидесяти градусов, естественно, опять же по Цельсию, температура не опускалась и не поднималась.

Какие кондиционеры? Без них сбивали их «Фантомы». По первости, одной ракеты хватало на три самолёта, когда ракета взрывалась среди группы самолётов, летящих на бомбардировку. А так, обычно три наших ракеты считалось приемлемым вариантом на один их самолёт. Пустишь ракету на цель и… только успевай смазывать пятки – иначе получишь ответный удар. В Союзе норматив по свёртыванию батареи ПВО после пуска ракет составлял около четырёх с половиной часов. Вьетнамцы покидали позиции через – внимание!!! – через полтора часа. Передвигались только ночью. Где мы едем, куда едем мы абсолютно не знали, но приезжая на новое место, нас всегда ждала полностью оборудованная позиция, готовая для стрельбы – ха-ха-ха – для стрельбы с лошади стоя.

Кстати, о лошадях: единственной тягловой силой вьетнамцев, кроме, понятное дело, – самих вьетнамцев, были буйволы. Так они в суровую вьетнамскую зиму при плюс 12 (двенадцати) градусов по Цельсию элементарно, грубо говоря, дохли. А мы – балдели от такой температуры. Каждому, одним словом, – своё.

...Быт?

Жили в пагодах.

Пагоды – это наподобие наших храмов (только из бамбуковых стеблей и пальмовых листьев), где через посредников общаются с Богом. И эти самые пагоды американцы – засланные казачки и среди вьетнамцев имелись, такие, значит, Павлики Морозовы вьетнамского розлива – не бомбили, зная наверняка, что в пагодах жили русские специалисты сельского хозяйства. В этих пагодах кишмя кишели крысы, в нашей – тоже. Мы предложили настоятельнице – или, как там её, эту посредницу при общении с вьетнамским Богом, ещё называть – в один момент избавиться от непрошенных соседей, которые чуть ли не изо рта вырывали ложку.

– Что вы! – С неподдельным ужасом воскликнула она. – Хо Ши Мин сказал, что крысы – это наш стратегический резерв животного белка и просто так их, то есть крыс, убивать и, тем более, кушать категорически запрещено. Под страхом смерти.

Во, как – Хо Ши Мин сказал!

Это – что?

Угостили, еле упросили детей этой самой настоятельницы пагоды взять у нас пару пряников. Что тут началось! Мать наорала на детей, те в слезах приносят нам обратно гостинцы, мать следом бежит – низя, мол, категорически низя попрошайничать, брать подарки у кого-то ни было. А если взял, то отчитайся перед их деревенским комиссаром на вечерней исповеди у него, значит, а подарки сдай в общий котёл. И, вообще, каждый вьетнамец каждый вечер должен отчитываться перед этим самым наместником вождя. И попробуй, что утаи – немедленная кара.

Подарил я однажды своему водителю старенькие-престаренькие часы «Маяк» – хорошие, стало быть, наручные часы. Через день, весь измордованный, он попросил у меня справку с гербовой печатью, удостоверяющей, что он не украл эти часы, а получил от меня в подарок. Пришлось выдать ему сертификат оный. Даже командиру полка вьетнамского ПВО выдали справку, когда на день рождения подарили тоже часы, правда «Командирские», которые он скромно попросил, когда мы узнали о его именинах.

...О праздниках?

На 7 ноября – Годовщина Великой Октябрьской Революции (кто забыл или не помнит) – случилось более 150 налётов американцев на Ханой. На Новый год и Рождество, наоборот, ни одной бомбы на город не упало. Ханой, практически весь лежал в руинах. Целыми, невредимыми, этакими сиротами стояли Драматический театр, здание электростанции и пагоды. Почему не бомбили театр – не знаю, пагоды – говорил об этом ранее, здание электростанции – в нём держали пленных американцев. И стоило однажды вывести пленных в баню, на обед или куда ещё, то, в сей же миг электростанция была разбомблена – засланные казачки и здесь сказали своё веское слово. Правда, электростанцию вскоре восстановили и больше из неё пленных американцев никуда не выводили.

...О пленных?

Интересный такой фортель получается. Разбомбят американцы какой-либо мост и предлагают вьетнамцам за такого-то и такого-то пленного за три дня восстановить разрушенный мост. По рукам? По рукам – водное перемирие: и вьетнамцы освобождают пленных, и американцы восстанавливают мост. А через три дня – ровно через три дня – мост опять разбомблен. Мочало? Да, опять начинай сначала.

Но разбомбленные дороги вьетнамцы восстанавливали сами. Асфальтовая дорога и справа, и слева от неё, уходящие за горизонт рисовые поля: воронки, месиво от американских бомб никак не обойти, не объехать, но... Но к утру, ни к понедельнику, ни к началу месяца, ни, тем паче, к началу квартала, а именно к завтрашнему утру – дорога восстановлена, какой бы искорёженной она не была».

На том мы и расстались.

Краткая биографическая справка:

– в 1941 году с родителями переехал в Винницу;

– в 1966 году – призван Полтавским ГВК в ряды Советской Армии;

– в 1956–1959 годах – срочная служба в Киевском военном округе (от рядового до старшего сержанта) инструктором радиотехнического оборудования самолёта Ту-16;

– в 1959–1962 годах – учёба в Житомирском Краснознамённом радиотехническом училище войск ПВО страны;

– в 1962–1986 годах – служба в различных частях ПВО страны;

– 27.03.1986 – уволен из рядов Советской Армии в звании подполковника;

– в Туле с 1980 года;

– награждён орденом Красной Звезды (29.11.1968), медалями, вьетнамской медалью «За дружбу» (22.07.1968).

Ноябрь–декабрь 2012 года,

Тула.

МОЙ КОМБАТ

Буй Анатолий Филиппович,

родился 05.03.1949

в селе Новосёловка

Пологовского района

Запорожской области

Украинской ССР;

Эфиопия.

Биографическая справка:

Гвардии полковник в отставке.

В 1966 году окончил среднюю школу, в 1969 году – Одесское военное артиллерийское училище, в 2005 году – Международный юридический институт МЮ РФ. С 1972 по 1982 год прошёл путь от командира взвода до командира батальона в 51-м гвардейском парашютно-десантном полку 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии.

С 19.01.1982 по 22.03.1985 год – советник командира парашютно-десантного батальона в Эфиопии, участник боевых действий.

С мая по октябрь 1985 года и с июля 1988 года по декабрь 1992 года – старший помощник начальника оперативного отделения дивизии, с октября 1985 года по июль 1988 года – заместитель командира 51-го гвардейского парашютно-десантного полка. В 1993 году уволен в запас.

Награждён орденами Красной Звезды, «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу на пожаре», другими медалями.

В настоящее время является заместителем председателя Центрального Совета «Союза десантников России».

Отрывок из книги «Записки батальонного врача»:

«…Буй. Анатолий Филиппович Буй. Гвардии подполковник. Мой крайний, перед моим уходом в медсанбат, командир батальона в 51 полку. Мой ровесник. Мой друг. Мой товарищ. И…

…Батальонные стрельбы на полигоне. Дневные стрельбы. Вдруг перешедшие в ночные. А жена не предупреждена – обещал вернуться к вечеру: сын только месяц назад родился: то да сё, короче – вагон и маленькая тележка неотложных домашних дел. И стрельбище не покинуть. Нет такого права. Черным по белому написано (в краткой интерпретации): стрельбы без дежурного врача проводить запрещено!

Ночные стрельбы плавно переходят опять в дневные. Так что домой появляюсь к вечеру вторых суток. И начинается тихий (ребенок спит) разбор «полетов».

Где? С кем? Был?! Доброжелателей-то у нас полным-полно во все времена были, есть и будут. На мои попытки оправдательных словес (честных оправдательных) – никакой реакции. Тебя, дескать, видели в городе. В той-то квартире. В такое-то время. С такой-то бабой (то есть с женщиной). И т. д. и т. п. Пошло мочало – начинай сначала.

Пришлось привозить комбата, замполита, начальника штаба батальона, а заодно – и купленное пианино дочери (на лошади, на телеге!), чтобы прекратились женские инсинуации в мой адрес…

…Моё дежурство по полку – суточное. С девяти утра. До девяти утра следующего дня. И где-то около десяти вечера, в конце рабочего дня (а раньше и не заканчивал свои трудовые, вернее, военные бдения) ко мне в медпункт заходит комбат, подполковник Буй. И между делом, т. е. разговорами за рюмкой чая, сообщает о том, что завтра он «со сранья», с раннего утра, то бишь, поднимает батальон по учебной тревоге. А за тобой (т.е. за мной) он зайдет в пять утра. Чтобы вместе посмотреть на свои войска. Как они будут действовать по сигналу, а главное – как четко и слаженно пройдет это учебное мероприятие. На том и разошлись. Напоследок я его предупредил.

– Филиппыч! Тебе утром сдавать анализы натощак, так что в твоих кровных интересах разбудить меня завтра в пять утра…

Как обычно, на дежурстве, я просыпаюсь в полшестого утра. Чтобы идти в столовую. Контролировать приготовление солдатского завтрака. Выхожу из медпункта. Иду в столовую. И вижу… Вижу в середине плаца комбата с двумя секундомерами и его непонимающий, слегка обескураживающий взгляд в мою сторону. Сориентировался он моментально.

– Братан, извини! Забыл! Пулей к дежурному по части. Звони домой. К тебе посыльный вот-вот должен подойти.

В трубке раздается заспанный голос жены и, не успев ей ничего сказать, слышу в трубке трели дверного звонка и ее слова:

– Кто-то звонит такую рань – пойду, посмотрю…

Жду. И слышу её голос. Не заспанный. С нержавеющим металлом в каждом слове.

– Там, за тобой посыльный пришел. У вас – тревога! И на каком же, интересно, это ты дежурстве?

Опять с комбатом, замполитом, начальником штаба (но теперь, ясное дело, без пианино) и шампанским едем ко мне…

Вот так на пустом месте, из ничего и рушатся ненадежные семьи. Если нет надежных командиров и начальников. Если нет надежных товарищей.

…В полку появился тренажер, на котором обучаются пускам ПТУРСов (ПТУРС – противотанковый управляемый реактивный снаряд). И что-то у солдат никак на этом тренажере учебные пуски не «пошли». Мимо. Опять мимо. И у офицеров почти такой же результат. Тогда Буй, в то время еще командир батареи этих самых ПТУРСов в сердцах и говорит:

– Да, я одной левой… ногой завалю этот танк на экране.

Опять скептики (где их только нет!):

– Вот, если бы из настоящего ПТУРСа…

Вскоре представилась и такая возможность. Стрельба из ПТУРСа штатным снарядом по движущемуся танку Т-34, еще военного выпуска.

– Ящик коньяка… и одной левой… ногой уделаю этот танк.

И уделал. И без ящика коньяка бы уделал…

…Сейчас Буй, Анатолий Филиппович Буй (июль 2007) работает в правительстве Москвы. Два-три раза в год мы с ним встречаемся. По телефону общаемся ежемесячно. И всегда вспоминаем нашу молодость, наш первый гвардейский десантный батальон…».

Постскриптум.

Сколько раз просил Филиппыча рассказать про Эфиопию, а он отсылал меня… к Быстрову, с которым почти три годы бороздили просторы Африки.

Ноябрь 2009 года,

Тула.

О МОЁМ ЗЕМЛЯКЕ И ТЁЗКЕ

Быстров Николай Алексеевич,

родился 23.05.1951

в Тамбовской области;

Эфиопия.

За год до своего «дембеля» волею случая, а может волею провидения «занесло» гвардии подполковника Николая Быстрова во Францию. На пару недель. Старшим от дивизии. На совместные учения десантников: наших и, естественно, их, французских…

Мы с ним почти ровесники, тёзки на две третьих; чуть-чуть, каких-то пять-шесть месяцев, вместе служили в 106-й; нам с ним близкая родня «тамбовские волки» – по прямой наши сёла отделяет не более тридцати километров в соседних районах Тамбовской области; мало того: в семьдесят первом наши пути пересеклись (естественно, без общения) в Фергане, где он «трубил» срочную в сапёрной роте, а я проходил месячную стажировку после пятого курса, но, тем не менее, он постоянно обращался ко мне на «вы», пока я ему не объяснил популярно о разнице «ты» и «вы». С самого начала нашей встречи я пытался разговорить его об отличиях французского и русского десантника, но он, вот, что значит – штабной работник, постоянно начинал «от печки». То есть, раскладывать всё по, ему только ведомым, полочкам, начиная со времён лейтенантской юности.

– В семьдесят шестом окончил Рязанское десантное и взводным – в Болградскую дивизию.

– Это в 98-ю, которая сейчас – в Иваново? – Уточняю у него.

– Через год получаю роту. Самую худшую роту – 5-ю роту в 219-м полку. Ещё через год рота становится лучшей и меня, старшего лейтенанта, назначают заместителем командира батальона. В семьдесят девятом участвую в учениях «Щит–79» в Венгрии.

– И как Европа, пусть и социалистическая в то время?

– Простора у них мало. Десантировались в поле – пшеница по пояс. И огромные стаи куропаток повсюду.

– Про Францию, про Францию давай.

Быстров меня «не слышит».

– В восьмидесятом – самым молодым ротным и по возрасту, и по званию – на «целине»: в четырёх украинских областях убирали урожай с июня по декабрь.

– Надеюсь, к ордену представили?

– Представляли, не отпираюсь, но нужно было начальству в Одессу отвезти пару мешков картошки.

– Но ты проявил принципиальность?

– Какая, на х…, принципиальность? Напутственные слова этого самого начальства были: «Если попадёшься с этой картошкой, выпутывайся и выкручивайся сам, мы тебя не знаем и знать не желаем, но накажем по всей строгости военного времени за мародёрство и воровство». И это – из-за каких-то двух мешков картошки – подумать только: двух мешков картошки на Украине! – так рисковать. Я и высказал всё этому начальству, невзирая на лица, прямо в лицо.

– А Франция?

Во – Сфинкс!

– В восемьдесят втором на три года, стечением невероятных обстоятельств (о них, этих обстоятельствах – как-нибудь в другой раз, да, и не интересно это), отправили меня военным советником командира парашютно-десантного батальона аэромобильной бригады в Эфиопию.

Впервые, с начала нашей встречи, я забыл про Францию.

– Первые дни в Эфиопии чуть не завершились международным скандалом и тюрьмой. Вышли на берег озера, а там до воды метров сорок-пятьдесят – сплошная дичь: от фламинго до банальных чирков. Ты же знаешь Буя – мгновенье и выстрел из пистолета заваливает огромного гуся.

– Из-за гуся, что ли международный скандал?

– Из-за него родимого: выдернули перья, выпотрошили, поставили котелок на огонь. И приплыли, вернее на джипе пожаловало всё командование бригады с их, так называемыми, егерями. Нам просто погрозили пальчиком и пожурили, сказав, что если бы мы были предупреждены о «браконьерстве», то сидеть нам по два года в их тюрьме за этого убитого гуся.

– Что – с первых дней так оголодали?

– Как тебе сказать? Наши «великие» стратеги из посольства отказались от дополнительного питания для советников, от дополнительной экипировки. Они же, то есть мы – все идейные, все партийные, коммунисты, большевики и им, то есть нам излишества совсем, совсем ни к чему.

– И выход – какой?

– Раз в месяц на джипе делегация выезжала в Адисс-Абебу на базар за продуктами. За одно и повидать семьи, пересчитать детей у кого они имелись.

– Наверное, отрывались по полной в таких поездках?

– В эфиопских барах спиртное за один раз из бутылки выливалось в стакан по тридцать грамм.

– Что для нашего брата категорически противопоказано.

– Обычно фирменный «трюк» проделывали перед отъездом из столицы. Просили налить джина – самый крепкий напиток в тридцать градусов – грамм двести, выпивали, расплачивались, остальные пять-шесть стаканов оплачивали местные завсегдатаи, восхищаясь от зависти нашими русскими организмами. Местным один наш гранёный стакан – смертельная доза.

– А кубинцы как?

– Нет, кубинцы – крепкие ребята, пили наравне с нами, не уступая. Хотя в корне отличались своим поведением. Приходили в любое питейное заведение, бросали пистолет на стол и их обслуживали не только без очереди, но и совершенно бесплатно. Нам в город запрещалось носить оружие.

– Это в столице, а в поле?

– На «зимних» квартирах охотились на кабанов, ловили сомов в озере – какой ни какой, а подручный этот харч нас очень выручал. На боевых – совсем другое дело. Порой несколько дней подряд всё питание сводилось к одному-двум початкам кукурузы в день. Чаще – в сыром виде. Иногда меняли значки с изображением Ленина у местных мальчишек на два варёных початка всё той же кукурузы. А экипировка чего стоила! Одно одеяло, одна плащ-палатка и одна американская фляга с водой на троих. На меня, на Буя и переводчика. И в такие дни вопрос стоял не какое количество выпить воды, вопрос стоял о том, как будем решать – жребием или голосованием – один или полтора колпачка от фляги воды принять на душу населения.

– Войска как обходились?

– Они в своей пустыне находили какие-то болота, какие-то лужи и притаскивали «цинк» – это где-то ведро воды с осадком ила в половину объёма – и нам первыми давали пить. Пьёшь эту жижу, зная, что она на всё подразделение, и каких усилий стоило оторвать губы и зубы, да, да зубы, которые мёртвой хваткой вцеплялись в край «цинка». Выжили.

– Чем вы-то там конкретно занимались?

– Готовили правительственные войска воевать «настоящим образом». Из Союза каждый тащил всяческие устаревшие наставления, учебники, уставы, разработки. Отрывали крышки, первые страницы – по ним и учили местный контингент. Но привезти нужную литературу оказалось мало: по каждой теме должны быть написаны конспекты. Эти конспекты – на бумаге с водяными знаками! (я такую бумагу в Союзе и в глаза-то не видел) – мы «верхнему» военному советнику сдавали на вес.

– На вес?

– Приносили наши опусы к нему в кабинет. Он протягивал руку, и мы на ладонь осторожно водружали эти экзотические листы бумаги с водяными знаками и нашими записями. Начальство многозначительно взвешивало, не читая, и если вес не соответствовал его представлению о качестве написанного, оно, то есть – начальство, возвращало конспект на доработку.

– Воевали эфиопы?

– Посылаешь в ночную разведку, утром приходят выбритые, выглаженные, на чистых ботинках роса – всё понятно, где были эти разведчики. Буй, тоже советник командира парашютно-десантного батальона, он подполковником был в то время, разрабатывает план боевой операции с высадкой ночного вертолётного десанта в глубокий тыл сепаратистов. План великолепный во всех отношениях, верх военного тактического искусства, а эфиопы, эфиоп иху мать, банально трусят и отказываются от этой операции. Да, что там, операции – почти каждую ночь двое-трое с нашей стороны уходили к противнику. Или другой пример: целый день эти вояки из пушек пытались сбить пулемётчика сепаратистов с господствующей высоты и всё без толку. Буй, вспомнив своё артиллерийское прошлое, предварительно произведя расчеты, с первого залпа накрыл пулемётчика.

– Николай, хватит африканской экзотики – пора «листать» французскую страницу. Хотя бы в общих чертах, двумя-тремя штришками – главные отличия.

– После проживания в нашем палаточном лагере, специально для них приготовленного, какой и не снился нашим солдатам, французы заявили, что их бросили на выживание. Эстеты, понимаешь, европейцы. У них же на территории части идеальная чистота, травка каждый день газонокосилками равняется, в казармах всё на всевозможных датчиках устроено. Поднёс руку к крану – полилась вода, поднёс к сушилке – тёплый воздух, хлопнул в ладони – свет погас, хлопнул второй раз – свет зажёгся. В нашей палатке после неоднократного хлопанья, после разбойничьего свиста лампочка и не подумала гаснуть. Не найдя банального выключателя, французы позвали нашего дневального, который поставил под лампочку табуретку и одним мановением руки решил проблему освещения. В физической и огневой – наши, естественно, на голову выше. На штурмовой полосе на метровой высоте у французов обязательная двойные страховочные лямки, наши и на двухметровой высоте понятия не имеют ни о какой страховке, и на трёхметровой. Наш взводный – мастер на все руки, без балды – всем дисциплинам военной науки обучит своих подчинённых. Простой пример у них – один только втягивает стремянку в самолёт, второй – пристёгивает карабинчики вытяжного тросика, третий – открывает дверцу в самолёте, четвёртый – выпускает десантников. Сплошная специализация. У нас – каждый десантник укладывает парашют себе сам. У них на все воздушно-десантные войска Франции парашюты укладывает специальное подразделение парашютоукладчиков.

– Вояки!

– Перед отъездом повезли нас всех на море: воздух – плюс 20, вода – плюс 20. Они формы своей не снимают – холодно, а мы в одних плавках резвимся в их Средиземном море.

– Да, для них, вздумай НАТО рыпнуться к нам, и генерал Мороз не нужен.

– Это – точно. С другой стороны, все десять дней, что мы были во Франции, командира полка видели только два раза: в день приезда он встречал нас и в день отъезда, когда провожал нас. Всё остальное время – на прыжках, на совместных учениях, на отдыхе, одним словом, везде – из офицерского состава было всего два человека: капитан, командир роты и старшина роты. Всё!

– Представляю, сколько всякого начальства было с нашей стороны во время визита французов к нам.

– Не поверишь: всё командование полка, всё командование дивизии, из ВДВ, из Министерства обороны.

– Это – как раз и ещё аргумент в пользу того, что НАТОвцам у нас ничего не светит, в принципе.

– НАТОвцам – ясное дело, но не забывай – китайцев.

– Вот, заканчиваем на грустном.

– В следующий раз закончу рассказывать на весёлой ноте.

– Ловлю на слове.

Декабрь 2009 года,

Тула.

« назад