…Шесть лет. Шесть лет, с апреля 1975 года по декабрь 1980 года меня привлекали по линии Поисково-спасательной службы ВВС для обслуживания космических полетов. В основном, запусков и спусков космонавтов. Привлекали, наряду с другими, в качестве врача-десантника. Из двадцати одного запуска за это время мне пришлось пропустить только три.

В октябре 1976 года (Зудов–Рождественский: «Союз–23»); в июле 1978 года (Коваленок–Иванченков: «Союз–29»–«Салют–6»; Климук–Гермашевский: «Союз–30»–«Салют–6»).

В этих командировках мне приходилось встречаться и с нашим земляком (почему-то до сих пор в Туле не стоит его бронзовый бюст, как положено человеку, имеющему две Золотые Звезды Героя?), космонавтом Поляковым Валерием Владимировичем, в то время также принимавшим участие как врач в поисково-спасательных работах. К сожалению, с ним мне приходилось быть в разных точках дежурств. Встречались исключительно мельком. Ни я его, ни он, тем более, меня не помним.

Начну эти воспоминания о странных, невероятных совпадениях.

Первое совпадение. Один и тот же человек входил в экипаж как первого (неудавшегося, завершившегося аварийным спуском полета – об этом дальше), так и декабрьского восьмидесятого года полета (не поднимается рука – «последнего»), в обеспечении которых мне приходилось участвовать, бортинженер Олег… Макаров…

Второе совпадение. В том же декабре восьмидесятого командиром «Ми-8», на котором я летал, был человек с инициалами… МНА. Мозговой Николай… Алексеевич. Мало? Дежурили мы тогда на военном аэродроме «Домбаровский» в Оренбургских степях. Экипаж «Союза-3-М» (Кизим–Макаров–Стреканов) совершил посадку 10 декабря. Нас из-за непогоды и позднего времени не выпустили на Кустанай. Одиннадцатое декабря. Мозговой и я (естественно, со всем экипажем) отмечали… наши дни рождения, равняющиеся, аккурат, возрасту Христа… Оба мы, Стрельцы, появились на свет в год Кабана, 11 декабря 1947 года.

Третье совпадение. Помните, нелепой гибелью трех космонавтов (Добровольский–Волков–Пацаев) завершился полет «Союза–11» в июне 1971 года. Первым, кто оказался у спускаемого аппарата и открыл крышку люка был врач-десантник (первого или второго выпуска Томского военмедфака) по фамилии… Дураков. Взявшего после этого фамилию жены…

Итак. Первая моя «работа». 5 апреля 1975 года. Запуск космического корабля «Союз–18-1» с космонавтами Лазаревым В. Г. и Макаровым О. Г. Позывной – «Урал».

Для меня всё было ново, незнакомо, жутко интересно, престижно, в конце концов. Стоять, пусть и не у истоков, но почти на переднем крае того, чем мы «были впереди планеты всей».

На борту «Ан-24» мы (я и подчиненные мне, прапорщик и два солдата из ПСС ВВС) летели встречным параллельным курсом траектории запуска на высоте где-то шести тысяч метров в сторону Космодрома «Байконур». Прапорщик и солдаты (ветераны ПСС) мирно дремали в грузовом отсеке. Парашюты и наше снаряжение лежали в сумках. Не расчехлённые, упакованные для транспорти – ровки. Я переходил от иллюминатора к иллюминатору, заглядывал в кабину к летчикам, лез ко всем с разными вопросами.

Шутки-прибаутки. Штурман подтрунивает надо мной, над моей любознательностью. Экипаж занят привычной, рутинной работой. Очередной раз, подойдя к иллюминатору, удивляюсь, что земля резко накренилась влево, и самолёт стал разворачиваться на противоположный курс. Ничего не понимая, думая, что всё, работа на этом окончена, и мы летим на аэродром взлёта, оборачиваюсь к борттехнику с каким-то пустяшным вопросом.

Он отмахнулся. Затем выругался трехэтажным.

Вот те раз – приплыли!

В это время из кабины выходит командир и сразу на повышенных тонах, заглушая шум двигателей.

– Вы, таку и таку мать, почему без парашютов? Быстро приготовиться к десантированию!

Вначале я подумал, что это розыгрыш, обычная подначка.

– Авария – у них. – Со вздохом, обычным голосом добавил он. – Наверное, придётся вам прыгать.

Да, первая работа и сразу в пекло. Но, прыгать, так прыгать. Первый раз, что ли? Затем нас, врачей-десантников и при – командируют к лётчикам, что с нашей квалификацией у них нет таких врачей-прыгунов.

Помогая друг другу экипироваться для десантирования, мы (группа ПДГ – парашютно-десантная группа – из четырех человек: я – с медицинской сумкой неотложной помощи и ключами от крышки люка спускаемого аппарата; прапорщик с какими-то приборами и пистолетом; солдаты с имуществом и автоматами) не заметили, как самолет снизился до тысячи метров. На земле уже стояла ночь, хотя на высоте и светило солнце.

Подойдя к нам, борттехник прицепил карабинчики вытяжных наших парашютов к тросу.

– На боевом! Скоро прыгать!

Загорелся красный плафон. Открылся люк, из которого в тепло салона самолета дохнуло… чем, вот там дохнуло-то?

– Аккуратней при приземлении! – борттехник нас перекрестил. – С Богом!

И… люк захлопнулся. Красный плафон фонаря погас.

– Москва запретила прыгать. – Пояснил командир. – Космонавты обнаружены. Вроде пока у них всё в порядке, без травм. Не хватало ещё десантуру угробить. Внизу – ночь, горы, ветер под двадцать метров.

Самое интересное, драматическое, трагическое и комичное началось с раннего утра следующего дня…

Все силы, участвовавшие в спасении космонавтов были сосредоточены на аэродроме города Семипалатинска. Среди них – несколько групп ПДГ с врачами-десантниками. Самолеты «Ан-12», «Ан-24», вертолеты «Ми-6», «Ми-8». Всю ночь с космонавтами, совершившими аварийную посадку, поддерживалась устойчивая связь. Над местом, где они находились, постоянно на большой высоте кружился один из самолетов-ретрансляторов, обеспечивая связь с Москвой. На спускаемом аппарате работал радиомаяк и световой маяк, вроде большой ГАИшной мигалки.

На КП военных летчиков всю ночь шла непрерывная кропотливая работа по выработке решения, как спасать космонавтов. Под утро командующий ВВС военного округа (как тогда назывался округ – не помню, то ли Среднеазиатский, то ли ещё как, не суть важно) оглашает перед всеми участниками предстоящей работы решение.

– Первыми к космонавтам прыгает ПДГ с такого-то вертолета. Как только рассветет – готовность к взлету. Вопросы есть?

Не надо ходить в театр. Не надо смотреть Николая Васильевича. Его финала бессмертного «Ревизора». Когда на вопрос командующего ВВС прозвучал ответ старшего лейтенанта медицинской службы Сашки Рубановского, врача нашего Тульского батальона связи, которому предстояло первому оказаться у космонавтов, совершив парашютный прыжок во главе своей ПДГ. Для этого, для подобных случаев, нас (ВДВшников) и привлекали в Поисково-спасательную службу (ППС ВВС).

– А наши парашюты (Д-1-8) не приспособлены для прыжков с вертолетов «Ми-8»!!!

Немая сцена (вот, он – «Ревизор»). Все в шоке. Командующий ВВС, наполовину поднявшийся со стула, так и застыл в непривычной, неудобной позе. Полковники Чеканов и Леонов, старшие военные медики из штаба ВВС страны разглядывают Рубановского, готовые живьем тут же проглотить его. Тишина, мёртвая тишина стоит пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд.

Да, отчубучил, Санек. Позор на все ВДВ. На всех врачей-десантников. Надо спасать наше высокое реноме. Поднимаюсь с места и безапелляционно заявляю (энтузиазма, наглости, бесшабашности, молодости – девать некуда):

– Старший лейтенант Макаров. Воздушно-десантные войска! Готов прыгать!!!

Поднялся невообразимый гвалт. Все с облегчением вздохнули. Рубановский смотрит на меня как на смертника.

– Доктор, бери машину, – это голос командующего ВВС округа, – перевози своё имущество с самолёта на вертолёт. Пойдёшь с ПДГ своего… коллеги. Тьфу, твою мать.

На всё про всё ушло около часа. Пока я вернулся со стоянки «Ан-24», было принято совсем другое решение. Космонавтов поднять лебёдкой, зависнув одному вертолёту над ними. ПДГ Рубановского, также зависнув, на лебёдке десантировать (есть такой способ десантирования – «с вису») с другого вертолёта неподалеку. Москва дала «добро».

Все вертолёты, один за одним, поднялись в воздух. Всё начальство разместилось на «Вышке». «Ан-12» кружил на восьми тысячах метров. «Ан-24» находился на стоянке. Моя ПДГ осталась не у дел, удобно разместившись на стульях в помещении, где совсем недавно бурлили страсти о принятии судьбоносного решения.

Так что всё дальнейшее, все этапы спасения космонавтов проходили на моих глазах. Вернее сказать, о всех этапах, о всех действиях, о всех разговорах по рации я слышал. Громкоговорящую связь никто не удосужился отключить.

Итак. Началось. Внимание! Приготовились?

Докладывает командир эскадрильи «Ми-8» полковник (или подполковник?) Кондратьев, первым подлетевший к месту предстоящей работы.

– Вижу объект! Лежит на крутом склоне горы. Купол зацепился за деревья. На спускаемом аппарате сидят: один, два… три исследователя, (это так в открытом эфире называли космонавтов – конспирация, однако) и курят.

Вначале всё внимание и здесь на КП, и в Москве было обращено на последнее (помните, Штирлица?) слово: «Курят!». Откуда у космонавтов сигареты в космическом корабле? Может, ещё и водку пьют? Затем разом до всех дошло: «Трое!?»

Откуда? Кто? Белены вы там, тра-та-та, объелись? Запускали-то двоих? Уточнить, тра-та-та! Доложить, тра-та-та! Может это – Снежный человек? Может китайский шпион? Граница-то рядом. Может сбежавший ЗэК? Кто там ещё может третьим быть? Забыли, забыли самый народный вопрос: «Третьим – будешь?»

Докладывает командир второго вертолёта.

– ПДГ десантировали лебёдкой в пятистах метрах от объекта.

Докладывает Кондратьев.

– Все вертолёты, – (а их было пять или шесть), – летают вокруг скалы с объектом, на котором сидят три исследователя. Что делать?

Опять: откуда трое? Тра-та-та. Паника, да-да, настоящая паника в эфире, на КП аэродрома Семипалатинска, в Москве. Везде – паника. И никто, ни на КП аэродрома Семипалатинска, ни в Москве, никто не принимает решения, как же всё-таки эвакуировать исследователей (космонавтов то есть; трёх космонавтов, сидящих на спускаемом аппарате и раскуривающих, чего они там курят, ожидающих помощи. Не май месяц и не Сочи – холодно).

Вертолёты продолжают кружить вокруг этой чёртовой скалы, в ожидании команды для непосредственной работы. Которой всё нет и нет. Космонавтам-то – что? Подождут! А ты попробуй прими какое-то решение! Снимать, как раньше планировалось, лебёдкой зависнув над ними? Склон слишком крутой! Мало ли что экипажи вертолётов самые опытные во всем округе, все мастера или первого класса.

Своя-то попа ближе. И роднее. Ни Семипалатинск, ни Москва не могут решиться отдать чёткий приказ об эвакуации двух… все-таки трех исследователей.

Докладывает командир второго вертолёта.

– ПДГ находится от объекта в полутора–двух километрах!

Колоссальное достижение: всего тридцать–сорок минут назад они от объекта были в пятистах метрах. Прогресс на лицо.

Вдруг в эфир врывается чужой голос:

– Посторонись! Не мешай работать!

С паническими нотками голос Кондратьева:

– Неизвестный вертолёт «Ми-8», нарушая наши ряды, буром (!) подлетел к объекту. Завис! Снимает!!! Первый космонавт (какая, к черту конспирация, когда из-под носа нахально умыкают какие-то самозванцы их спасаемых) поднят!..

– Второй поднят!!! Третий поднят!!!

Всё-таки была надежда, теплилась в головах начальников и командиров всех рангов, что сведения о третьем «космонавте» – массовая галлюцинация, ну, в крайнем случае, затянувшаяся первоапрельская шутка. Но если подняли, если третий космонавт уже в вертолёте. Неизвестно каком, правда, вертолёте. Неизвестно куда, правда, улетевшим. Ищи теперь их, свищи.

Ребус на ребусе. Шарада на шараде. Головоломка на головоломке… Пойди, разберись.

В это время из Москвы прилетает «Ту-134» или «Як-40» (не помню) с генеральским усилением. Космонавт Леонов – был. Космонавт Шаталов – был. Береговой? (Не помню).

Махнув рукой на доклад командующего ВВС округа, вся группа усиления (контроля-разноса) поднялась на «Вышку», откуда, обматерив (как только умеют материться лётчики и космонавты) оконфузившихся горе-спасателей, также минут через десять улетела в неизвестном направлении.

«Контора Глубокого Бурения» доложила чётко, кратко, недвусмысленно.

«Третий космонавт» – лесник из «Ми-4», их же лесничего вертолёта, рано по утру летевшего куда-то по своим лесничим делам. Заинтересовавшись неизвестным природным явлением, они высадили для выяснения пожароопасности одного своего коллегу. А не сообщили по одной, вернее, по двум причинам: полёт был слегка пахнущий «левацким» отклонением от курса, плюс ко всему второй месяц рация на вертолёте барахлила.

«Буром» снявший космонавтов вертолёт «Ми-8» оказался из ведомства «стратегов» (Войск ракет стратегического назначения), летевшего то ли на «точку», то ли с «точки», то ли по каким-то своим амурным делам. Видя нерешительность ВВСников, решили «утереть им нос». Что и проделали виртуозно и мастерски, имея всего второй класс мастерства.

Докладывает командир второго вертолёта. Про которого в этой суматохе все забыли.

– ПДГ пропала из вида. Координаты неизвестны!

Об этом, конечно, в Москву докладывать не стали, обнаружили и «спасли» в этот же день, к вечеру…

…По траектории запуска космонавтов от Байконура до Караганды существовали ППКП (передовые передвижные командные посты), в состав которых входили множество всяческих подразделений. В том числе и наши, десантные ПДГ. До предыдущей, аварийной посадки восточнее Караганды поисковиков обычно не посылали. Учитывая печальный апрельский опыт, двух врачей-десантников решают перебросить (и перебросили) самолетом «Ан-12» в Семипалатинск. Один врач остаётся в Семипалатинске, второй – на «Ми-4» перелетает дальше, восточнее, в Усть-Каменогорск. Меня назначают старшим (в Армии таков порядок: если двое, то один из них обязательно старший) группы.

Высаживают нас на аэродроме Семипалатинска через грузовой люк, не глуша двигателей. Мы стоим на бетонке, пересчитывая свои вещи: личный баул – на месте; парашютная сумка с основным и запасным парашютом – на месте; вещмешок с ключами и десантной формой – на месте, медицинская укладка (более 30 кг) – на месте. Всё? Вроде, всё!

Но какой-то неприятный осадок на душе остаётся. Всё на месте, а чего-то не хватает.

«Ан-12» в воздухе: обратным курсом на Караганду. За нами подходит автобус, чтобы отвезти на местный КП. Загружаем свой багаж. Всё? Вроде бы, всё! Да, не всё. Только сейчас мы осознаём, что оставили в самолете, в гермокабине кислородные аппараты «Горноспасатель» для искусственного дыхания. Которыми обеспечили всех врачей-десантников в Рязани (вся наша экипировка происходила на базе Рязанского парашютно-десантного полка Тульской дивизии).

Забыли! Т. е. – приплыли!!! Есть такая картина у Репина.

На КП находим старшего врача местного полка лётчиков. И я прошу его помочь: сгонять быстренько в областную больницу (у них, наверняка, такие аппараты имеются в наличии) и попросить парочку всего на сутки. Он округлят глаза, уставившись на нас, как баран на новые ворота.

– Да, вы что – ребята? Если бы у нас были эти «Горноспасатели», вас бы сюда и не прислали.

Ситуация!!! Да, ещё: моё время вылета в Усть-Каменогорск – через десять минут.

Ситуэйшен!!!

Слыша наш разговор о забытых каких-то «Горноспасатетелях» в самолёте, к нам обращается солдат в тёплом свитере, сидящий за столом, уставленный приборами, микрофонами разными.

– Забыли чего?

– «Горноспасателей» в самолёте забыли, – пояснил им местный военный эскулап.

– Проблем нет! Сейчас вернём самолёт!

Мы на этого солдата уставились как Волька ибн Алёша на старика Хоттабыча, увидев его чудеса впервые. Солдат-диспетчер (потом выяснили), что-то переключает, щёлкает тумблер и по громкой связи слышим разговор.

– Машка, привет! Верни-ка обратно наш «Ан-12», который только что взлетел. Передай им, что в самолете забыли горноспасателей.

Через несколько долгих, ох, каких долгих секунд, раздался голос этой неизвестной Машки:

– Они говорят, что всех горноспасателей только что высадили.

Солдат-диспетчер смотрит на нас в недоумении. Я ему разъясняю быстро, что «Горноспасатели» – это такая аппаратура в алюминиевых маленьких чемоданчиках. Которые стоят, вернее, которые мы забыли в гермокабине самолета.

Он тут же передал эти сведения невидимой Марине и через двадцать минут самолет возвращается обратно. Борттехник, буквально на ходу в грузовой люк выбрасывает наши забытые «Горноспасатели», сквозь шум работающих моторов, обещая разобраться с нами по всей строгости революционной беспощадности в Караганде. По нашему возвращению.

Быстро пересев на «Ми-4» улетаю в Усть-Каменогорск. Мой «подчиненный» остаётся в Семипалатинске. Старт 24 мая 1975 года «Кавказов» (Климук П. И. и Севастьянов В. И.) проходит штатно!..

На следующий день за нами прилетает вновь «Ан-12», чтобы лететь в Караганду. Меня одолевают грустные, тягостные расчёты. Сколько же с меня «сдерут» (кроме, естественно, единственной шкуры) за тот расход горючки, что истратил самолет по моей вине (старший отвечает за все!), за его незапланированное возвращение с забытыми «Горноспасателями»? Во что это мне выльется?..

Выливается это всё для меня в ноль семьдесят пять «Трёх семёрок» для экипажа «Ан-12». Недостающее чуть-чуть количество до дюжины бутылок экипаж выставляет сам…

…О двух курьёзных случаях в Караганде. В той далекой семьдесят пятого года Караганде, во время полета «Кавказов» и стыковки «Союз»–«Аполлон».

…Захожу в книжный магазин. Целый стеллаж заставлен страшным дефицитом. В зеленой, изумрудной обложке на шести полках стоял… Сименон (!!!). Никакой давки у этих полок не было. Вообще не было никого у этих полок (!!!). Десять, ровно десять беру книг и подхожу к кассе, на ходу доставая деньги.

Кассирша (я в начале не понял почему) ехидно так улыбается и задают мне вопрос:

– А вы на казахском языке умеете читать?..

…Полет «Кавказов» растянулся более чем на два месяца и ко мне во время отпуска на несколько дней прилетела жена. Пошли с ней в центральный универмаг, в отдел «Ковры» (каких там только ковров не было – в России мы такого изобилия ковровых изделий никогда не видели!). Народу… – никого! Выбрали подходящий, под цвет обоев, три на четыре. Взвалив ковер на плечо, подхожу с женой к кассе. Опять та же ехидная улыбка.

– А у вас Карагандинская прописка имеется? Талончик на ковер имеется?..

…Это – послеполетная история.

На сборах, на самых первых сборах, когда нас обучали всем премудростям поисково-спасательной службы, нас информировали, что в Рязани (в Рязанском парашютно-десантном полку собирались все врачи-десантники со всех дивизий, чтобы дальше разлетаться по своим точкам), наряду с другим имуществом нам будет выдаваться и медицинская укладка. Укладка, в которой обязательной сдаче после возвращения подлежит только аппаратура, инструментарий и сильнодействующие препараты (даже таблетки от кашля с кодеином не входили в этот список). А всё расходное имущество списывается медицинской службой ВВС. И этим, расходным медицинским имуществом мы можем распоряжаться, как хотим (!).

Однажды, после очередной командировки, этого самого расходного имущества, у меня по разным причинам не оказалось совсем. Сдавал в аптеку медпункта в Рязани чехол-сумку, тонометр, фонендоскоп, инструменты, сильнодействующие препараты, пустую флягу от спирта. Всё, что положено сдавать, то и сдал.

Надо отметить, что медицинская служба полка на этих самых сданных расходных материалах, принадлежащих ВВС и списанных заранее, что-то естественно, имела. А здесь, здрасте, облом у них со мной вышел.

Начальник медицинской службы полка, старший лейтенант Володька Зубрицкий (на год раньше меня закончивший Томский факультет) начал на меня наседать, угрожая устроить весёлую жизнь.

Чуть ведь не устроил.

Через пару недель приходит депеша из Рязани начальнику медицинской службы дивизии полковнику (получил в связи с 30-летием Великой Победы) Крапивному, что старшим лейтенантом Макаровым Н. А. утеряны медикаменты и перевязочный материал. Подпись. Печать. Гербовая. Список утерянного прилагается.

Вызвав меня и вручив этот самый список, Крапивный напутствовал:

– Иди к снабженцам, они подсчитают ущерб.

Снабженцы подсчитали. Если по правилам, учитывая каждую таблетку, каждую ампулу, каждый бинт – сумма выходила в четыре моих месячных оклада, плюс звание, плюс надбавка. Если по «понятиям», т. е. учитывая только номенклатуру (название) и взяв всё по одной единице учёта, получилось всего сорок рублей. Всё равно по тогдашним временам приличная для старшего лейтенанта сумма.

На такую сумму (сорок рублей) мне и выписали квитанцию, чтобы я у себя в полку в кассе финчасти оплатил надлежащим порядком.

Всё равно удрученный, перед тем, как после обеденного перерыва идти на службу, захожу в аэропорт. В буфете у стойки вижу начальника финансовой службы полка капитана Саратовского Николая Самсоновича и двух прапорщиков.

– Доктор, иди к нам! – протягивает мне стакан с одной четвёртой частью ноль семьдесят пять «Трёх семёрок», – чего грустный-то?

Объясняю. Он берет у меня квитанцию. Даёт деньги. Говорит:

– Иди, возьми ещё одну!

Иду. Приношу ещё одну ноль семьдесят пять «Три семёрки». Прапорщик разливает. А Самсоныч, начфин рвёт мою квитанцию со штрафными санкциями, и клочки выбрасывает в урну. Пораженный до глубины души, я еле мог выдавить:

– А как же?..

– Ты пей-пей! Штраф, считай, уже заплачен. И отправлен в Рязань! – под смех прапорщиков, поднимаем стаканы.

– Да, кстати, зайди в финчасть. Распишись. И получи. Пришёл приказ из ВВС, как лучшего поисковика дивизии поощрить тебя пятьюдесятью рублями. С вычетом подоходного налога…

…25 февраля 1977 года. Посадка «Тереков» (Горбатко В. В. и Глазкова Ю. Н.), проведших в космосе 18 суток на «Союзе–24»–«Салюте–5». За окном буран, как у Пушкина в «Капитанской дочке». Первый виток – буран. Второй виток – полный штиль. Мягкое приземление в районе Целинограда. Штатная управляемая посадка. Третий виток – буран (разъяснение: управляемая посадка космических спускаемых аппаратов проводится только в первый, второй и третий суточный виток; в остальные – пятнадцать витков – происходит неуправляемый баллистический спуск).

Космонавт Горбатко спрашивает:

– Доктор, где я тебя раньше видел?

– В семьдесят четвертом в Туле я у вас брал интервью…

– Помню!.. Помню!..

…3 сентября 1978 года. Посадка «Ястребов» (Быковский В. Ф. и Йен 3., ГДР), проведших в космосе 8 суток на «Союзе–31»– «Салюте–6»–«Союзе–29». Т. е. взлетевших на «Союзе–31», а посадку произведших на «Союзе–29», в районе Джезказгана. Жара – далеко за тридцать.

Сразу после приземления космонавт Быковский просит:

– Ребята, закурить найдётся?

– Как же врачи, ваши, московские?

Жадно затягиваясь солдатским термоядерным «Памиром», все мокрые от пота, зайдя за спускаемый аппарат, они с наслаждением смакуют первые клубы дыма.

– Обойдутся! Их бы – туда!..

…1975 год. Вторая моя «работа» – обеспечение полёта «Союза–18» состыкованного с «Салютом–4»: П. Климук и В. Сево – стьянов (24.05–26.07.1975). И вдогонку – «Союз–19»–«Аполлон»: А. Леонов и В. Кубасов плюс трое американских астронавтов (15–21.07.1975).

Всё шло по заранее намеченному и утверждённому плану. В Рязани нам выдали наряду с командировочными удостоверениями на тридцать пять суток столько же талонов на пропитание в лётной столовой (завтрак–обед–ужин). Тридцать пять суток – это по плану время полёта «Союза–18» (по плану). Но, видимо, космонавтам понравилось находиться в «Салюте», да и командировочные, не в пример нашим, им шли не хилые, они и «попросили» ещё месяц полетать. Они там, в космосе, на всём готовеньком, им всё на «Прогрессах» доставили. У нас же – у всей группировки, в том числе и дислоцирующейся в Караганде закончились деньги. Плюс в Караганде в то время не было лётной столовой и мы – шестеро «карагандинцев» – питались кто как и где может.

Естественно, нам тоже продлили командировки на месяц. Продлили-то продлили, но пока привезли из Рязани деньги и новые талоны, мы дней десять сидели на подножном корме.

И в это время…

В это время медсестра из московского БНХП (бригада неотложной медицинской помощи) надыбала в какой-то карагандинской аптеке для своей матери коробку растирки – спиртово-перцовую настойку.

Взяв по пузырьку настойки мы со старшим нашей группы капитаном Витькой Самойленко (мой друг и сослуживец по тульской дивизии), решили продегустировать эту алкоголь – содержащую жидкость.

Первым, не поморщившись, опорожнил пузырёк Самойленко, «закусив рукавом». Меня же терзали сомнения – первопроходец родом из южной Украины, и ему жгучий перец, что для меня обычный щавель.

– Не боись! – напутствовал он меня.

Вылив содержимое пузырька в стакан, одним махом и я проглотил этот огонь. Бросившись в ванную комнату, прильнул к крану с холодной водой – всё напрасно, жечь стало ещё сильнее и больнее.

К вечеру всё обошлось. Витька со своей подругой придумали перегонять эту настойку, освобождаясь от жгучего компонента, почти в чистый семидесятиградусный спирт.

На следующий день в Караганде не то, что из аптек, но и из аптекарских складов пропала эта, так называемая, растирка, которой хватило нам на неделю. Хватило так, что для радикулита матери медсестры не осталось и капли.

…В Караганде наша группа врачей задумала прыгнуть с парашютом. Так как наши парашюты для посторонних целях использовать категорически воспрещалось, то, договорившись с местным ДОСААФом, мы стали обладателями дюжины парашютов – по два парашюта Д-1-8 на брата.

Уложив с вечера парашюты, до двух ночи предавались воспоминаниям с нашими лётчиками. В четыре утра «эскулапы» из местного БНХП пришли проводить предпрыжковый медосмотр и, при повышенном артериальном давлении у пятерых (кроме Славы Охотникова – о нём речь пойдёт позже) нас, естественно, до прыжков не допустили.

Это – нас, офицеров ВДВ не допустили, нас – офицеров медицинской службы не допустили? Кошмар – с кем они, эти местные докторишки связались?

Достали чистый бланк – заранее запаслись – и вписали туда свои фамилии с резолюцией врача: «Здоров, к совершению парашютных прыжков годен». Подпись и печать – имелись у нас и свои, именные печати.

Оба прыжка совершали из самолёта Ан-24 ранним утром. По прибытии на базу сразу занялись укладкой распущенных парашютов при сорокоградусной жаре, которая практически не ощущалась при сильном ветре.

Этот ветер и сыграл со мной злую шутку. К окончанию укладки моя обнажённая спина превратилась в сплошной саднящийся ожог. В столовую по понятной причине идти не смог. Самойленко принёс мне два стакана сметаны и один аккуратно тонким слоем разлил на спину; второй стакан поставил на стул рядом с койкой. Дремоту мою нарушили частые жадные глотки чего-то жидкого. Приподнимаюсь и вижу – Слава Охотников пьёт сметану из моего второго стакана. Видя меня, он застыл соляным столбом. Не долго думая, вскакиваю с койки, хватаю его за горло и бросаю на его койку, начинаю молча душить. Нарочно, конечно, душить. Слава хрипит, но не просит снисхождения, знает «кошка чьё сало съела).

В это время в комнату входит Самойленко и разобравшись в чём дело, выносит резюме:

– Завтра утром чтобы спирт был у нас в комнате.

– Хорошо! – Охотников оказался в нокдауне.

Замечу попутно.

Слава Охотников – уникальная личность: начальник медицинского пункта (в то время) артиллерийского полка (город Ефремов) нашей дивизии. Часто привлекаясь в такие командировки, он умудрялся ещё в Рязани переливать выдаваемый для работы спирт в грелку и отправлять по почте домой, в родной Ефремов.

Но в этот раз почему-то взял спирт с собой. Нами же полученный спирт, после наполнения двух шприц-укладок выпивался ещё по дороге на «точки».

Вот, в этот самый день Самойленко с подругой и начали «переделывать» жгучую настойку в удобоваримую алкоголь – содержащую жидкость, которой вечером Витька «сравнял» температуру моей спины с температурой моего желудка так что на следующее утро я вновь оказался в полной боевой готовности.

Утром, напомнив Охотникову о его долге, мы ушли на ежедневное утреннее построение, вернувшись с которого увидели «виновника» торжества с флягой, содержащей 0,5 спирт.

– Слава, – Самойленко растерянно оглянулся по сторонам, – а где закуска?

Пока Славка ходил в ближайший магазин, пригласив пару московских врачей, мы и усидели его флягу с одним кусочек засохшего хлеба.

– А моя доза? – Выкладывая на стол колбасу, сыр и батон, задал риторический вопрос Охотников.

– За своей дозой, Вячеслав, лети обратно в магазин. – На правах старшего Самойленко выписал ему индульгенцию.

…Тридцать пять талонов на питание у нас лежали мёртвым грузом. Ни лётной столовой в то время в Караганде не было, ни Карагандинский областной военкомат эти талоны на денежный эквивалент (около трёх рублей каждый – большие по тем временам деньги) не менял.

Оценив обстановку, меня и снарядили в Целиноград (нынешний Нур-Султан), где в оном военкомате производили ченч. Первой же вечерней «лошадью» вылетел в этот город и утром предстал перед начальником финансовой службы военкомата.

– Проблем нет – произведём обмен, – и продолжил, ехидно улыбаясь. – Нужно только подписать все талоны шестью разными подписями. Почтамт рядом – там и подписывай.

Моментально прикинул в уме: шестьсот тридцать подписей – кошмар (!!!). К обеду с занемевшей правой рукой от непосильного труда второй раз предстал перед начфином, и выдача причитающейся суммы не заставила ждать и минуты (купюры заранее были приготовлены).

После очень сытого и насыщенного обеда вместе с начфином и главбухом (как-то нужно их отблагодарить – не совать же банально им денежные единицы) в ближайшем ресторане я отправился на автовокзал, чтобы поехать к родной тётке в Макинск…

Но это – уже совсем другая история.

…Последняя – да, да, не крайняя, а, именно, последняя – моя командировка «по космосу» проходила декабре восьмидесятого года в посёлке Домбаровский, что в Оренбургской области.

Прилетели туда на двух вертолётах Ми-8: три члена экипажа на каждом, трое «наземников» и два врача. Наша группа не «работала», мы находились, так сказать, на вероятном направлении развития нештатной ситуации у космонавтов.

Разлагались, одним словом, решив однажды сходить на ночную подлёдную рыбалку на близлежащее озеро. Всё бы ничего, но рядом с озером дислоцировалась какая-то жутко засекреченная воинская часть, да и само озеро находилось в заповедной зоне.

В почти тридцатиградусный мороз «огородами к Котовскому» под огромной луной – рукой достать – пробрались к этому промёрзшему на метр озеру. Здесь я понял зачем лётчики взяли с собой кроме ломов и две двухметровые двуручные пилы. Пробив небольшие лунки во льду с двух сторон небольшого заливчика и опустив в лунки остронаточенные пилы, мы принялись по очереди пилить лёд. Отдыхающие смены, чтобы не замёрзнуть, периодически прикладывались к грелки с ликёром «шасси». Костёр же нельзя было разжечь – на вышках по периметру части располагались наряду с наблюдателями и пулемётчики.

Через некоторое время распиловка гири, то есть льда окончилась и, привязав к нижней ручки пилы верхний край рыболовецкой сети, опустили всё в ближнюю лунку. Затем потащили эту конструкцию по прорезанному во льду шву к противоположной лунке. Вытащив верхний конец сети из второй лунки, накрепко закрепили её.

Через час–полтора вытащили сеть. Я не поверил своим глазам – минимум два ведра крупной рыбы застряло в ячейках сети. Ели три дня, угощая всех желающих в лётной гостинице.

…Врачей ВДВ, привлекаемых для обслуживания космических полётов, собирали в Рязани: получить командировочные, талоны на питание, медицинские укладки, ключи от люка спускаемого аппарата и уложить парашюты Д-1-8 – основной и запасной. В медицинскую укладку помимо всего прочего входила и солдатская фляжка с 0,5 литров чистого (96 градусного) спирта. Первым делом, залив две шприц-укладки (большую и малую) и продегустировав по маленькой «огненную воду», основная масса врачей отправлялась расслабляться от надоевшей ежедневной рутинной житухи и службы в своих дивизиях. Расслаблялись по полной программе в ближайших ресторанах в основном врачи из Кировабадской и Болградской дивизий с примкнувшими к ним Псковичами и Каунассцами.

На следующий день в салоне самолёта, «развозившего» врачей по точкам, расслабление продолжалось, подключив к затянувшей дегустации игру в карты, в основном – в преферанс и «храп».

Через полчаса после взлёта к играющим присоединялся борттехник салона с парой банок тушёнки из бортового «НЗ». Ещё через минут пятнадцать-двадцать в карты играли почти все члены экипажа за исключением «правака» – второго пилота. На импровизированных столах (сложенное в середине салона наше «барахло») появлялись деликатесы лётных пайков, естественно, с ёмкостями алкоголь – содержащих жидкостей.

Всё шло, согласно утверждённому «плану» – десант к работе был готов, как всегда: «С неба – на землю и в бой!».

« назад