...Очередные показные занятия. Прохождение штурмовой десантной полосы ротой разведки. На глазах у генералитета из Министерства обороны. На глазах у Рауля Кастро.

Всё в огне. Всё в дыму. Всё стреляет. Всё взрывается. Кусочки самбо. Кусочки каратэ. Кусочки рукопашного боя. Мельканье кулаков. Мелькание подкованных сапог. Мелькание штык-ножей. Мелькание саперных лопаток.

На последнем рубеже, около горящего полуразрушенного здания, перед глазами высокопоставленной публики (дым вдруг рассеялся), вместо того, чтобы откатиться влево (как на тренировках) один солдат откатывается вправо (забыл, наверное, в этом огненном азарте). Откатывается вправо и получает, со всего размаха, удар штык-ножом. В область сердца...

Крики?.. Нет, криков не было. Западло русскому десантнику кричать от боли, от какого-то там удара «штык-ножичка». Тем более, на глазах у нашего лучшего братана-министра обороны Кубы.

Опять дым повалил в сторону зрителей, которые так и ничего не поняли. Мне в этой огненно-дымовой свистопляске приходится делать бойцу обезболивающее, накладывать тугую повязку на грудную клетку. На носилки пострадавшего и – в медсанбат.

Какие-то доли миллиметра отделяли сердце (был слегка задет перикард – оболочка сердца) от лезвия штык-ножа. Через месяц десантник поехал в отпуск...

…Похожий случай. Почти похожий.

Слякотная мартовская ночь. Ротные стрельбы из всего штатного оружия. Автоматы, ручные пулеметы, ручные гранатометы, противопехотные наступательные гранаты, пулеметы и пушки всех ротных БМД (боевых машин десанта): шквал огня в кромешной темноте. Свет только от трассеров; горящие фонарики на спинах командиров, да подсветка мишеней, габариты боевых машин.

Цепь солдат и БДМ растягивается по фронту почти на километр. Кто-то на пяток метров впереди, кто-то на эти же метры отстаёт. Днем-то трудно держать более-менее равнение при ротных стрельбах (хотя, идеальное равнение, в принципе, и не нужно), а что тогда говорить о ночных стрельбах. Когда практически не видно ни соседа слева, ни соседа справа.

Какие-то только огоньки. То ли мишенная подсветка, то ли фонарик у кого на спине. Вальпургиева ночь, одним словом. Шабаш на Лысой горе. Так, ненароком, можно и попасть вместо мишени в кого-нибудь. Тьфу, тьфу, чур меня, нечистая.

Я еду сзади на «санитарке» (УАЗ-452-А), рядом с БТРД (бронетранспортёром десанта, похожим на БМД, только без башни и пушки), на котором находятся, кроме механика-водителя, руководитель стрельб и посредник из штаба дивизии – мой первый комбат, подполковник Нестеров Виктор Васильевич (для ближайшего окружения и друзей – «Нестор Петрович»).

В какой-то момент, неуловимый миг (а можно ли этот миг уловить?) меня «накрывает» какая-то вязкая чернота весеннего уплотненного (можно даже потрогать) воздуха. В тревоге бьётся сердце. Время останавливается.

Сейчас что-то произойдет. Что-то случится непоправимое. Нужно остановить эту огненную ночную свистопляску. Срочно прекратить стрельбу. Иначе – быть беде.

Перебираюсь на БТРД. Прошу Нестерова прекратить стрельбу. Он, естественно, посылает меня с моими ощущениями к батьке Махно. И...

Прямо перед нами в каких-то пяти шагах вправо от машины раздается вскрик... Звуки замирают. Всё замирает. Мёртвая тишина. И скулёж, невесть как появившийся в этом шквале огня, собаки.

С сумкой неотложной помощи бегу (перепрыгиваю эти метры с брони) на крик.

Не подводит меня, к сожалению, предчувствие. На прошло– годней мокрой жухлой траве лежит солдат. Лицом в землю. Освещаю фонариком, да БТРД направляет фары. На спине еле заметная дырочка. Сходу ставлю диагноз.

Сквозное пулевое ранение в правую половину грудной клетки. Задето правое легкое. Пневмоторакс. Делаю обезболивающее. Тугую повязку на спину и грудь. Носилки. Матерю вокруг столпившихся, в том числе руководителя стрельбы – комбата Васю Поповича, и посредника со штаба дивизии – Нестерова, и командира полка – Сердечного.

Быстро – в «санитарку». Медсанбат. Бригада хирургов на месте. Операция. Всё обошлось благополучно, несмотря на то, что пуля была от «Калаша–5,45», со смещенным центром тяжести.

Раненому повезло. Выстрел был произведен почти в упор (случайно, конечно же), и особых бед, своим крутящимся-вертящимся моментом пуля не принесла. Как впоследствии выяснилось на следственном эксперименте: один солдат чуть-чуть опередил цепь «наступающих», другой солдат на чуть-чуть отстал от этой цепи. И никакой мистики... Или мистика?..

… – Кто тебе гладил рубашку? – встретив меня на КПП, спросил Юрка Стрешнев, «замок» (заместитель командира) третьей роты.

Оглядел себя в зеркало – стрелками на брюках можно обрезаться, на рубашке ни одной морщиночки…

– Посмотри на рукава.

Рукава как рукава. Пригляделся: да, не совсем, как рукава – стрелки-то на рукавах наглажены-то внутрь.

– Жена, наверное, с изнанки гладила? – не спросил, а констатировал Юрка.

– Не жена – невеста.

Эта была первая и последняя попытка невесты-жены гладить что-то из моего обмундирования.

…Поздней осенью прибыл с «битвы за урожай» наш полковой целинный батальон. То да сё – настало время везти личный состав в санпропускник для обработки белья и помывки самого личного состава на предмет уничтожения возможных вредных всяких там разных ползучих кусачих насекомых.

Личный состав в душевых кабинах, постельное и нательное бельё в прожарочных шкафах, сопровождающий их врач – то есть ваш покорный слуга – слушает причитания и стенания трёх пожилых работниц этого заведения.

– Нет! – категорически заявляет одна, – уйду отсюда.

– Куда ты пойдёшь? – вопрошает другая, – здесь тепло, уютно.

– Зарплату дают вовремя, – добавляет свои «пять копеек» третья.

– Нет! – первая санитарка непреклонна, – в больнице хотя бы бинт домой унесёшь, а здесь и взять-то нечего.

…Приём в партию (КПСС), вернее – кандидатом в члены КПСС.. Дивизионная парткомиссия. Последняя инстанция и я – в рядах её, партии, то есть, вернее – на ближайших подступах. Пока – вопросы. Один маразматичнее другого. И последний вопрос. Козырный вопрос члена парткомиссии начальника артиллерии дивизии полковника Одринского. Вопрос, который он задавал всем и каждому:

– Какие газеты выписываешь? И журналы?

Не читаешь, а, именно, выписываешь (!?).

Перечисляю:

– «Комсомолка» – каждый комсомолец обязан; «Правда» – как будущий коммунист обязан; «Красная Звезда» – каждый военный обязан; «Политическое самообразование» – темы лекций и занятий по ППР (партийно-политической работе или, «потрепались, покурили и разошлись») обязан; «Медицинская газета» – как врач обязан; «Военный вестник» – как военный обязан; «Красный воин» – газета МВО (Московского военного округа), обязан; «Советский спорт» – для души, не обязан, но выписал; «Крокодил» – для жены, не обязан, но выписал; «Мурзилка» – для старшего, не обязан, но выписал; «Веселые картинки» – для младшего, не обязан, но выписал…

– Ну, это ты заливаешь? – следует негодующе возмущённая реплика Одринского.

– Ничуть! – протягиваю председателю парткомиссии, полковнику Замятину Александру Васильевичу дюжину квитанций: с моим адресом, с каждым наименованием, с подписью, с печатью, на целый год, из «Союзпечати» (!!!).

Парткомиссия в шоке.

– Все читаю, – добиваю уважаемых членов парткомиссии веским аргументом, – и конспектирую…

– Единогласно!

Так я был принят кандидатом в члены благодаря дюжине квитанций из «Союзпечати», где директором этой самой «Союзпечати» работал мой друг, который за пять минут наштамповал мне эти квитанции…

А то, понимаешь, какие газеты выписываешь?..

…Зимняя укладка парашютов. Крепкий морозец. Даже – очень крепкий мороз. Майор Степанов – ВэДээСник первого батальона и майор Леонов – начальник ВэДээС полка подходят к начальнику медицинского пункта старшему лейтенанту Трусову и просят по граммулечке спирта для сугрева своих организмов.

Получив отказ, они предлагают пари:

– За каждую допущенную ошибку при укладке личным составом медпункта – один (!) грамм спирта.

– По рукам!

К концу укладки на каждого спорящего майора приходилось почти по полкилограмма огненной жидкости, которую они за полдня работы честно заслужили, порой придираясь к незначительным мелочам.

– Небо ошибок не прощает!

Хором ответили ВэДээСники на возражения Трусова.

…Лето одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Парашютодром. Двадцатое Первенство страны и пятнадцатое Первенство Вооруженных сил по парашютному спорту.

Завтра торжественное открытие, сегодня уже начаты прыжки. На огромном стенде размещены списки участников всех команд. У фамилий тех, кто совершил прыжки, стоят какие-то цифры, отображающие результаты прыжков. И абсолютно непонятные мне цифры, впервые присутствующему (вернее, выполняющего медицинское обеспечение этих мероприятий на подобных соревнованиях).

Около стенда в старом застиранном трико, в соломенной шляпе, шлёпанцах на босу ногу (вон, на трибунах – полно таких дедков-отдыхающих из рядом находящегося военного санатория «Слободка») стоит один из них и внимательно изучает записи. Подхожу.

– Отец! Ты что? Разбираешься в этой писанине?

Он с усмешкой глянул на меня:

– Немного кумекаю!

– Растолкуй тогда мне…

Минут двадцать он мне рассказывал все нюансы соревнований по парашютному спорту. Еле успевал за ним записывать.

– Зачем записываешь? Так не можешь запомнить?

– Да, понимаешь, отец, пишу репортаж об этих соревнованиях в несколько газет. И чтобы не напортачить, не попасть впросак, надо всё досконально изучить.

– Это, правильно…

– Отец, – задаю ему новый вопрос, – а ты Лисова Ивана Ивановича не знаешь случайно?

– Как тебе сказать? Приходилось встречаться. Завтра, на официальном открытии, он будет передавать свою должность Председателя Федерации парашютного спорта страны космонавту Горбатко.

– Ну, отец, ты и даёшь! Всё знаешь!..

Основная газета, куда я писал об этих соревнованиях, – «Молодой коммунар», молодежная газета Тульской области. В газете, порой, в одном номере, печатали три-четыре-пять моих материалов.

В следующий номер газеты нужно было давать интервью с генерал-лейтенантом Лисовым, заместителем Командующего ВДВ. А получится – и с космонавтом Горбатко.

Получилось. Получилось после торжественного открытия соревнований. С вступительной короткой речью, на котором выступил в полной форме генерал-лейтенант Лисов Иван Иванович, мой вчерашний «дедок» у стенда.

Жаль, что у меня не сохранились ни интервью с Лисовым, ни интервью с Горбатко…

…Зима семьдесят четвертого или семьдесят пятого. Полковые учения. Десантируемся на знакомую площадку в Гороховецких лагерях. Быстро собираемся в районе сосредоточения и с хода выполняем «ближайшую задачу». Опять собираемся. Проверяемся. Подкрепляемся. Оправляемся. И – готовы совершать рейд по «тылам противника». И…

Командир взвода связи старший лейтенант Толя Лутц докладывает комбату, что во взводе потерян … автомат.

«ЧП»!!!

Полчаса ищем своими силами. Чуть не до нижнего белья раздевая каждого солдата. Безрезультатно. Перетряхиваем всю технику батальона. Безрезультатно. Вычисляем, где может быть потерян злополучный автомат. Прочесываем местность. Безрезультатно.

И только тогда комбат докладывает об утере оружия командиру полка. Для нас, для первого батальона, на этом учения заканчиваются. Разбиваем лагерь. Готовим горячую пищу. На подмогу прибывают саперы с миноискателями.

Но вышестоящее начальство, к счастью, не появляется – основные-то силы полка продолжают «воевать». Пока – не до нас.

Уточняется, корректируется район поисков: где-то с километр пробитой в снегу полевой дороги, плюс сто метров (для страховки) по обе стороны этой дороги.

Батальон, т. е. личный состав батальона, в шеренгу по одному утюжит эту снежную целину несколько раз. Безрезультатно. На следующий день на поиски привлекается местное население в виде тракториста с трактором и примитивными боронами. Безрезультатно.

Третий день. Батальон в очередной раз (какой?) готовится просеивать этот чёртов снег. Появляется, уже такой родной трактор с боронами. И …

И метрах в десяти (!!!) от нашего лагеря раздается звук удара металла о металл. Неужели? Да, здесь же миллион, миллиард раз хожено-перехожено… Не может быть! Это не…

Нет, это был, вернее, это нашелся автомат…

Батальон за учения получил оценку – «удовлетворительно». Полк – «хорошо»…

« назад