«…На втором этаже медсанбата – красивый стенд с красивыми цветными фотографиями ныне служащих и уволенных в запас. Лучшие из лучших? Нет, не поднимается рука написать даже «худшие» из лучших» о некоторых из них… Но и здесь нет ни фамилии, ни фотографии ни Ивасюка, ни Левченко…»

12 июня, в пятую годовщину смерти Ивасюка, прихожу в его осиротевшую квартиру.

– Света, – задаю первый вопрос вдове Юрия Кирилловича Ивасюка, вдове Юрки Ивасюка, моего коллеги, моего товарища, моего однополчанина, – тебя хотя бы раз пригласили в медсанбат, тьфу – аэромобильный госпиталь (язык сломаешь пока выговоришь это словосочетание, по сути и содержанию скорее – словоблудие) на какое-нибудь мероприятие? Или просто, – это уже второй вопрос, – поговорить, поинтересоваться о твоём житье-бытье, предложить какую помощь?

– О чём ты говоришь? Пять лет без Кирилыча и только его близкие друзья, да ты вспоминаешь о нём. – Вдова вздыхает, но без надрыва, смирившись за это время и с одиночеством вдовьей жизни, и с горечью преждевременной, невосполнимой утраты. – Время лечит. Жить надо дальше, работать и помнить.

На столе передо мной гора фотографий.

– Шестьдесят восьмой год. Лисаковск Кустанайской области. Школа. Юрка пришёл к нам в выпускной класс – отец у него военный и они откуда-то переехали в наш город. И мы сразу с ним…

– С первого взгляда что ли?

– Представь себе. На следующий год закончили школу и поехали вместе поступать в медицинский, в Целиноград. Он поступил и два года почти каждый день писал мне письма.

– Почему два года?

– Только через два года и я смогла поступить в этот же институт, переехать к нему.

Появляются их студенческие фотографии, затем – свадебные.

– Это мы перед его переводом в Томск, на Военно-медицинский факультет, поженились. Женатым в Томске давали комнату в общежитии.

– Да, помню я всё это – сам на три года раньше Юрки заканчивал Томский факультет.

– И то – верно. – Следует очередной вздох. – В Томске и сын родился. После Томска Юра три года, пока я доучивалась в Рязанском медицинском, служил в десантном училище.

– В семьдесят восьмом году пришёл к нам в 51-й полк врачом второго батальона. – Ненавязчиво включаюсь в воспоминания. – А я в то время был врачом первого батальона. И все учения, все полковые мероприятия с твоим Юркой мы были бок о бок: и обслуживание несения Олимпийского огня, и юбилей Куликовской битвы, и учения в Забайкалье, и участие в «битве» за урожай на полях области.

– Не перечисляй: всё знаю – ничего не забыла. Хотя Юрка и мало, что рассказывал о своей службе. В основном его друзья за рюмкой «чая» «пробалтывались» о ваших десантных «нюансах» и «зигзагах» службы.

– Великолепно знаю и эту черту – его невероятное хладнокровие в любых ситуациях и потрясающую скупость на слова. Сказал – как отрезал.

– Правильно, не в бровь, а в глаз. За это его и не… хотела сказать «не любило начальство». Нет, не верно – начальство его уважало, но старалось держать на расстоянии.

– И это мне тоже знакомо и памятно. В медсанбате, куда он перешёл на должность ординатора госпитального взвода…

– Скажи проще – перешёл терапевтом.

– Да, твой Кирилыч был терапевтом от Бога…

Авторский штрих: Ивасюк сам, без чьей-то помощи, стал применять в своей лечебной практике Залмановские скипидарные ванны. Где он доставал в те времена компоненты для этих ванн для меня до сих пор покрыто мраком неразгаданной тайны. Хотя, многих пациентов сам направлял к нему на эти великолепные процедуры.

На столе появляются новые фотографии – Афганистан.

– Про Афганистан он тоже рассказывал мало, почти ничего: «Воевал, мол, как все. Живой вернулся».

– Вернулся с двумя орденами: Красной Звезды и «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени. По два ордена за Афганистан, кроме Юрки, в Туле из врачей имеют ещё только двое: Сашка Левченко и Володька Зозулин.

– Володьки, к сожалению, тоже нет в живых.

– Мой бывший подчинённый – трагически погиб в Туле, в первый год после увольнения из Армии. – Напоминаю Свете. – Знаю, всё знаю. Вот так – ходишь, ходишь и не знаешь, где соломки подстелить. И медицина, и сами медики, к сожалению, бывают бессильны перед костлявой.

– За них! – Она медленно наливает в четыре стопки ледяной водки, две накрывает кусочками ржаного хлеба и мы молча, стоя поминаем безвременно от нас ушедших.

Второй авторский штрих: всего у гвардии подполковника медицинской службы Ивасюка четыре ордена: два (орден Мужества и орден «За личное мужество») – за Чечню. Из врачей в Туле четыре ордена имеет ещё только Сашка Левченко. Хорошо, хорошо – гвардии подполковник медицинской службы запаса А. А. Левченко.

– Как ты восприняла известие, что муж едет в Чечню, якобы, не на настоящую войну?

– Как ни воспринимай, а приказ есть приказ. Это и не обсуждалось.

– Про Чечню-то он что-нибудь рассказывал?

– Не смеши.

День спустя, звоню Левченко и после обмена любезностями:

– Саня, на войне, понятно, хирургам работы невпроворот, а что на войне делают терапевты? – Это я так, для затравки – сам, не понаслышке, знаю, чем врачи любого профиля, любой специальности (в том числе и терапевты) занимаются на войне.

– Это ты – про Юрку что ли? – Слышу в трубке его с хрипотцой басок.

– Про него, про него. При жизни-то не успел расспросить.

– Да, при жизни мы мало общаемся-собираемся. У каждого – свои заботы, своя ежедневная рутина. Когда уходит один из нас, тогда и…

– Санёк, – перебиваю его на полуслове, – хватит лозунгами.

– Юрка, представь – ходил на боевые, как простой батальонный врач, как фельдшер, как санинструктор. Лез в самое пекло. Но не долго.

– Почему – не долго?

– Контузило начальника медицинской службы нашей группировки вместе с замом – их эвакуировали; а Ивасюка, как самого старшего, самого опытного, самого авторитетного изо всех медиков назначили начальником.

– И?

– Начальник есть начальник. Это на боевых просто – особенно не надо ни о чём думать: выполняй свои обязанности, а начальник – это звучит! Ты сам был начальником – не тебе объяснять.

– Каков из него – начальник?

– Всего один эпизод. Идёт операция: осколочное ранение с отягощающими – Юрка мне ассистирует. Вдруг врывается в операционную палатку дежурный прапорщик, из бессвязного доклада которого понимаем, что колонна с грузом медикаментов не будет у нас останавливаться, а проследует дальше, в конечный пункт назначения.

– В чём проблема-то?

– У нас всё – на исходе: и перевязка, и антибиотики, и кровь… всё, короче. И ждать, когда колонна доберётся до базы, там разгрузится, ехать потом туда, получать – это вагон и маленькая тележка времени. Юрка недолго думал, только спросил меня, справлюсь ли я без него. А чего не справиться – операция подходила к логическому завершению и мне, практически, ассистент был не нужен.

– Опять перешёл на шершавый язык плаката.

– Хорошо, слушай дальше. Ивасюк, как был в операционном халате, в бахилах, выскочил из палатки, схватил первый попавшийся автомат, передёрнул затвор и стал перед первой машиной колонны – Бог войны и медицины.

Третий авторский штрих: Кирилыч в Чечне находился в девяносто шестом, затем – будни аэромобильного госпиталя (или всё же – медсанбата?), Югославия и увольнение из рядов Российской Армии (не любил он это словосочетание, предпочитал – «Красная Армия») осенью девяносто девятого. И, в аккурат, перед самым увольнением, (три года военной бюрократической волокиты) его «догоняет» четвёртый орден.

– А ещё через пять лет моего Юрки не стало, – по Светиным щекам покатились слезинки. – Вечная ему память!

– Пусть земля ему будет пухом…

Июнь-июль 2009 года,

Тула.

« назад