…Договорился о встрече с женой… с вдовой Олега Пустовита, с которым три года (1982–1985) мне пришлось вместе служить в штабе 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии.

На встречу Валентина Ивановна – сразу же стали на «ты», без обиняков – принесла большой пакет фотографий, альбомы, вырезки из газет, книги.

Комментируя каждую фотографию, показывая газетные статьи и страницы книг, где написано об Олеге, она то и дело смахивала слезинки, медленно показывающиеся в уголках глаз. Мой вопрос застал её врасплох:

– Расскажи, когда познакомилась со своим будущим мужем?

Валентина запнулась на полуслове, на какое-то мгновение даже растерялась, потом робко улыбнулась, разгладились морщинки, глаза засияли в радостных воспоминаниях.

…Ей было всего семнадцать лет, когда она приехала на летние каникулы в свою родную деревню, что в Воловском районе. Туда же приехал со своими родителями и Олег, перешедший на второй курс Рязанского десантного училища. До этого (деревня маленькая: мало того, что все друг друга знают, но и, как, наверное, во всех русских деревнях, все являются пусть и отдалёнными – седьмая вода на киселе – родственниками) Валентина неоднократно видела у соседей его фотографии: и детские, и солдатско-сержантские Кремлёвского полка, где Пустовит два года служил срочную, и курсантские с эмблемами десантника. Влюбились друг в друга в первый день знакомства, с первого взгляда. На второй день Олег – что значит десантный напор – предложил Валентине выйти за него замуж. Валентина, ни секунды не раздумывая, согласилась (в скобках отмечу, что о своём, казалось бы, опрометчивом решении, она за всю свою – тридцатисемилетнюю – супружескую жизнь ни разу не пожалела).

– Свадьба состоялась через год, после его второго курса. – Вспоминает Валентина, и вдруг засмеялась. – Мне восемнадцать лет исполнялось осенью, а первого сентября Олег должен быть в училище. В нашем сельсовете нас не расписали, не расписали ни в Волово, ни в Туле. Русишьморале (до восемнадцати лет – ни-ни, низя!), шестьдесят восьмой год – не то, что сейчас. Мы в отчаянии. Поехали в Серпухов, где я училась в профессионально-техническом училище и Олегу – до сих пор не пойму, как – удалось всё же в каком-то сельсовете под Серпуховом уговорить узаконить наши отношения. С тех пор…

С тех пор Валентина всюду – за Олегом, за своим мужем, куда бы ни забрасывала, простите за банальщину, его военная судьбина.

…В семьдесят девятом – летом семьдесят девятого – заместителя командира парашютно-десантного батальона гвардии майора Олега Пустовита из Чирчика (105-я гвардейская воздушно-десантная дивизия – Ферганская) переводят служить в Фергану. На новое место службы Олег улетает на Ан-2: день от него нет известий, два дня нет от него известий. Валентина места себе не находит: где муж, что с ним? Она – одна с дочерью, с работы уволилась, квартиру сдала в ожидании переезда в Фергану.

– От соседей более-менее узнала об «Одиссеи» Олега: Афганистан – задолго до декабря (об этом Олег много рассказывал в газетах и книге Ю. И. Двугрошева об Афганистане). Соседи опять же помогли возвратиться на прежнюю работу, устроить дочь в детский сад, в конце концов, отстоять в КЭЧ квартиру до лучших времён, пока всё не прояснится.

– Почему Олег выбрал службу в Средней Азии – ему, как окончившему училище с Золотой медалью, предоставлялось право выбора? Тульская там, Псковская дивизия?

– Первый вопрос на распределении, – поясняет Валентина, – который задал Олег, был вопрос о квартире: где он, только что получивший лейтенантские погоны, быстрее всего получит квартиру. Ему ответили: «Через год – в Ферганской дивизии»…

Краткая биографическая справка:

После Афганистана – Кострома, Тула, заочно учёба в Академии имени М. В. Фрунзе, Смоленск, Владимир, Германия.

1990 год – увольнение из рядов Вооружённых Сил СССР.

Награждён орденами Красного Знамени, Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги», другими медалями.

13 ноября 2010 года,

Тула.

ЗАПИСКИ КОМАНДИРА БАТАЛЬОНА

Из книги Ю. И. Двугрошева

«Воспоминания первого коменданта Кабула»

(Тула, 2004)

Воспоминания командира

1-го парашютно-десантного батальона

гарнизона Баграма подполковника О. Пустовита

Я не ставлю своей целью с точностью до дня восстановить события, после которых прошло более десяти лет. Но хочется добрым словом и светлой памятью вспомнить тяжёлый труд и беззаветную храбрость солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров батальона, первыми приземлившимися на земле Афганистана в июле 1979 года.

Сейчас многие называют себя «первыми афганцами», вошедшими в Афганистан в конце декабря 1979 года, и почти никто из них не знает, чтобы им приземлиться благополучно в Баграме и Кабуле, батальон полгода готовился к приёму и обеспечивал безопасность их благополучного приземления.

Кроме того, батальон выполнял и другие, не мене ответственные, задания командования. Постараюсь кратко восстановить события тех далёких, но очень близких дней и ночей каждому солдату и офицеру, прошедшим суровую школу боевых действий в Афганистане.

В начале августа 1979 года меня, тогда – начальника штаба парашютно-десантного батальона – вызвал командир полка (точнее, уже – командир бригады; так как на базе полка развернули бригаду) и объявил приказ командующего ВДВ генерала армии Д. С. Сухорукова о назначении меня командиром 1-го батальона Ферганского 345-го полка.

Уходить из полка, в котором я прослужил девять лет, от лейтенанта до майора, не хотелось, но приказ есть приказ. На другой день за мной прилетел из Ферганы самолёт Ан-2 с приказом немедленно вылететь и прибыть к командиру дивизии. Через два с половиной часа я был в кабинете у командира 105-й вдд полковника П. Королёва. Там находился мой командир полка подполковник Н. Сердюков и начальник штаба дивизии.

Командир дивизии при мне доложил командующему ВДВ о моём прибытии и тут же поставил задачу: в недельный срок подготовить штат нового батальона с учётом ведения боевых действий самостоятельно, без какой-либо поддержки и быть в готовности заменить батальон, уже находившийся в Афганистане.

Это означало – иметь средства ПВО, сапёрное, миномётное подразделения и всё это не должно выноситься за рамки штата батальона. Офицеров и прапорщиков разрешалось отбирать из полка и частей дивизии, соблюдая при этом неразглашение назначения формируемого батальона.

Через неделю о штате было мной доложено командиру дивизии полковнику П. Королёву, и им этот новый штат был одобрен.

Батальон приступил к усиленной боевой подготовке.

Но, как говорит старая военная поговорка: «Не спеши выполнять приказ – будет команда «Отставить».

Подготовку батальона проверял и в то же время оказывал большую помощь заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов, очень грамотный, рассудительный, тактичный, прошедший Великую Отечественную войну генерал. Я, под видом офицера оперативного отделения, несколько раз вылетал с ним и офицерами штаба дивизии в Баграм на рекогносцировку.

Наблюдая за работой командира батальона подполковника В. И. Ломакина, знакомился с жизнью, бытом, службой батальона, но говорить, что я готовлю батальон им на замену, было запрещено.

Спустя некоторое время, вечером командир полка вызвал меня и предупредил, чтобы я был готов к вылету в Баграм в гражданской одежде. Рано утром генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов, я и несколько офицеров из служб штаба дивизии с аэродрома Ферганы вылетели в Баграм. В самолёте я узнал, что в Баграме застрелился работник особого отдела; командира батальона срочно отзывают; и я должен принять командование батальоном.

Во время перелёта, после пересечения границы с Афганистаном, генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов дал мне прошнурованный блокнот с боевым приказом на действия батальона. Ознакомившись, я расписался; вопросов у меня не было, задачу я себе уже представлял и не раз продумывал, как её лучше выполнить.

Вскоре после нашего приземления в Баграме, туда привезли из Кабула командира батальона подполковника В. И. Ломакина. Он очень переживал о случившемся, но виноват был сам, так как я позже узнал, особист капитан Чепурной застрелился после хорошей пьянки на природе с участием самого командира батальона.

Ко мне тоже был приставлен офицер особого отдела капитан В. Сморчков. Чтобы за моей спиной не шли доклады (а они так и так шли), я поселил его рядом с собой в бункере. В столовой тоже сидели вместе, и, даже при моих поездках в Кабул, обязательно брал его с собой; так как предчувствовал, даже знал наверняка, что он будет расспрашивать водителя подробности моих поездок. За время службы в Афганистане у меня с ним никаких разногласий не было, наоборот, он даже неоднократно помогал мне в вопросах дисциплины среди военнослужащих. Как об офицере и человеке у меня о нём самые добрые воспоминания.

Генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов представил меня личному составу как нового командира батальона; подполковнику В. И. Ломакину он не разрешил даже попрощаться с батальоном. В этот же день он был уволен из рядов Вооружённых Сил.

Офицеры штаба дивизии помогли быстро подготовить акты приёма-передачи имущества батальона; через несколько часов самолёт взял курс на Фергану.

О том, что я в Афганистане, жена узнала только через две недели, а родственники в Москве удивлялись, когда я им писал обратный адрес: «Москва-400», дескать, служит рядом с Москвой и не может заехать.

После представления главному военному советнику в Афганистане генерал-лейтенанту Л. П. Горелову и знакомства с командованием гарнизона Баграма (необходимо отметить, что это – крупнейшая авиабаза в Афганистане) я приступил к созданию системы обороны аэродрома и места расположения батальона. Про батальон нужно рассказать подробнее.

По просьбе Н. М. Тараки в Афганистан был послан парашютно-десантный батальон из Ошского парашютно-десантного полка Ферганской воздушно-десантной дивизии. Офицеры и личный состав были отобраны со всего полка. Особенно хочется отметить заместителя командира батальона В. Манюту, начальника штаба батальона капитана В. Онучко, командира роты старшего лейтенанта В. Ливенского, лейтенантов В. Сухарева и В. Тоболенко, прапорщика В. Петина. Это были подготовленные, исполнительные офицеры. Как водится, с нашей сверхсекретностью и сверхбдительностью батальон стал именоваться: «База по обслуживанию и ремонту авиационной техники». Я, как командир батальона, носил на погонах нашивки старшего сержанта, заместители командира батальона и командиры рот – нашивки сержанта, командиры взводов – нашивки младшего сержанта. У офицеров нашивки были жёлтого цвета, у сержантов – красного. Десантных эмблем, да и, вообще, никаких эмблем у нас не было.

Мы с начальником штаба капитаном В. Онучко разработали схему охраны и обороны аэродрома и его объектов, включая казармы и жилые дома.

Раньше оборона осуществлялась путём создания круговой обороны из одиночных окопов. Я посчитал это нецелесообразным, так как солдат всегда должен чувствовать, что рядом есть товарищ, который придёт на помощь и которому самому она может понадобиться. Поэтому стали отрывать окопы для двух солдат, соединённые траншеей.

Такие позиции для двоих создавались вокруг жилых домов, казарм, складов и т. д.

С восточной стороны в поле отрывались позиции для отделений, опорные пункты взводов в полный профиль. Работали с четырёх часов утра, пока было не так жарко; дальше работать было невозможно. Днём – жара. К вечеру начинал дуть ветер-«афганец». От мельчайшей пыли даже не помогали очки. Позднее генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов разрешил использовать часть взрывчатки для подрыва грунта, так как скалистую породу лопатой копать очень тяжело и долго. Через месяц оборона была готова. Во время очередного посещения батальона командующий ВДВ Д. С. Сухоруков её одобрил. Нужно отметить, что он очень скрупулёзно вникал во все детали обороны, боевой подготовки, быта батальона.

Каждую пятницу я должен звонить по ЗАСу ему в Москву и докладывать о положении дел в батальоне и о наших просьбах, а их было, хотя и не так много, но без него решить их мы не могли. Просьба исполнялась в самый кратчайший срок.

Кроме создания системы обороны батальон занимался и боевой подготовкой. Так, не имея возможности сделать стрельбище согласно «Курсу стрельб», я уменьшил мишени и расстояние до них в десять раз, и отстреливали упражнения в овраге рядом с расположением батальона.

Большое внимание уделялось быту и обустройству личного состава. Саманный кирпич делали сами. Строили из него казармы. К 7 ноября каждая рота имела казарму, построили столовую с кухней, засолочный пункт, склад.

По нашей просьбе командующий прислал нам дизельную электростанцию и полевой хлебозавод; до этого мы покупали хлеб у афганцев, и не было уверенности, что в один прекрасный день нас не отравят.

Так как мы жили в окружении афганцев, необходимо рассказать о наших с ними отношениях. Рядом с батальоном располагались три афганские батареи ПВО. Вполне естественно, что через некоторое время после общения с нашими солдатами, афганские солдаты на вопрос: «Как дела?» очень уверенно отвечали: «Зае…сь!», поднимая при этом большой палец правой руки. Стоя на посту, афганские солдаты до поры до времени бдительно несли службу, но наступало время молитвы (намаза), винтовка ставилась в угол, раскатывался коврик, снимались ботинки, и начиналось бесконечное отбивание поклонов; мелькали только голова и пятки.

В это время подходи и бери их «тёпленькими». Также осуществлялась ими и охрана аэродрома в ночное время. Стояли на посту и патрулировали они обычно парами. Один наставлял ствол и штык на машину и кричал: «Дрыш!», то есть – «Стой!». Второй в это время подходил к машине и, близко подойдя к кабине, подставлял ухо, чтобы ему сказали пароль. Убрать одного и другого не составляло бы особого труда. Если мы не знали или забыли пароль, обычно говорили: «Шурави!» – русские, советские, – или: «Энкилоб» – революция. И нас пропускали.

С офицерами частей и офицерами гарнизона у нас были хорошие отношения. Они всегда приглашали нас на свои торжественные мероприятия. Причём, несмотря на «сухой закон», выпивки на столах стояло всегда более чем достаточно. В общении друг с другом серьёзных затруднений не испытывали, часто обходясь без переводчика – многие афганские офицеры учились в наших военных училищах и неплохо понимали и говорили по-русски. В то же время наш батальон не оставался без внимания командования Вооружённых Сил Афганистана.

Главный военный советник в Афганистане генерал-лейтенант Л. П. Горелов очень часто приезжал в расположение батальона, следил за ходом боевой подготовки, службой и бытом военнослужащих, собирал офицеров и рассказывал о событиях в республике, делился своими впечатлениями о встречах с руководителями Афганистана.

Офицеров, естественно, волновал вопрос: «Когда замена?». Имелась в виду замена батальона. По нашим раскладам замена планировалась на конец года. Хотя, я уже знал, что никакой замены не будет, будет плановая замена офицеров и солдат, отслуживших свой срок.

Конечно, на настроение офицеров и прапорщиков сказывался отрыв от семьи, дома. Хотя условия жизни батальона, по сравнению с условиями, когда наши войска вступали в Афганистан, были, можно сказать, райскими.

Прежде всего, офицеры и солдаты получали не советские рубли или чеки (потом), а афгани. Офицер получал в среднем 14–16 тысяч в месяц, солдат – около 500.

На питание одного солдата в сутки я мог тратить 105 афганей. Деньги получал в нашем посольстве в Кабуле. Для сравнения – килограмм говядины стоил 40 афгани, баранины – 45. Кроме того, крупы и овощи, сливочное, растительное масло, жир, сахар, мука поставлялись из Ферганы.

Поэтому на столе у солдат всегда были варенье, кофе, печенье, фрукты. После прилёта полка, его личный состав потом долго питался запасами батальона. Но тоска по дому, ограниченное пространство, скученность и, особенно, психологическая совместимость, вернее, психологическая несовместимость, очень влияли на настроение офицеров, и все ждали отправки домой.

Один офицер, командир противотанковой батареи, капитан – не буду называть его фамилии – прямо заявил генерал-лейтенанту Н. Н. Гуськову:

– Не хочу тут быть, отправьте домой.

Тот его спросил:

– Вы хорошо всё обдумали?

Капитан ответил:

– Да.

– Тогда собирайте вещи и – в самолёт.

На следующий день генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов позвонил мне и сказал:

– Доведи до сведения офицеров, что капитан уволен из рядов Вооружённых Сил.

Я считаю, что это – правильно. Офицер принял Присягу, знал, чему посвящает свою жизнь, и «распускать сопли» без причины и, тем более, подавать вредоносный пример, не имеет права.

Однажды мне позвонил главный военный советник генерал-лейтенант Л. Н. Горелов и предупредил, что скоро в батальон приедет начальник Генерального штаба афганской армии товарищ Якуб, и чтобы я подготовил сценарий его встречи и прислал ему на утверждение.

В официальную часть входили встреча и доклад, приветствие товарища Якуба и короткий митинг; затем – показательные выступления самбистов, каратистов, прыжки с кульбитом через огонь, метание ножей и звёзд, подъём по отвесной стене и т. д., и т. п. Позднее – неофициальная часть: обед в узком кругу.

План встречи был подготовлен, утверждён. В назначенное время вертолёт с товарищем Якубом, генерал-лейтенантом Л. Н. Гореловым и сопровождающими приземлился около КПП батальона. Про нашу сверхбдительность и сверхсекретность я уже говорил, но не надо считать наших друзей и врагов простачками.

Подал команду батальона: «Смирно! Равнение налево!» и пошёл докладывать. Я хотел отдать рапорт генералу Горелову, но он издали показал, чтобы я доложил не ему, а Якубу.

Я подошёл к товарищу Якубу: «Товарищ начальник Генерального штаба, батальон построен. Командир батальона Пустовит».

Товарищ Якуб улыбнулся, подал мне руку и на русском языке сказал: «Здравствуйте, товарищ майор». Затем, подойдя к батальону, поздоровывался: «Здравствуйте, товарищи десантники».

Я в недоумении посмотрел на генерала Горелова, он мне: «Не удивляйтесь – всё знают».

Смотр батальона прошёл очень хорошо. Стоя на смотровой трибуне, товарищ Якуб говорил: «Вот так я буду готовить своих командос».

После смотра делегация осмотрела казармы, спортивный городок, столовую – товарищ Якуб остался очень довольным. По сравнению с нами афганские солдаты в гарнизоне Баграма жили намного, намного хуже. Одевались в ту форму, оставшуюся от солдат, которых они сменяли. Спали они на самодельных деревянных кроватях, где вместо матраса и подушки – мешок и наволочка, набитые сеном. Одеяло – из грубого шинельного сукна, из этого же сукна шили и обмундирование. Разбитые ботинки, но обязательно с металлическими набойками, которые они прибивали не снизу, а сбоку, чтобы лучше щёлкать каблуками.

Во время обеда (повара расстарались, а коньяк поставил его переводчик), который проходил у меня в бункере, говорили о самых разных вещах. Товарищ Якуб удивил меня ещё раз, сказав: «Вы знаете, товарищ майор, мы с вами в семидесятом году вместе учились в Рязанском десантном училище». Это была правда. Я в 1970 году оканчивал училище, а он учился на спецкурсах при училище, где готовили иностранцев.

Вполне естественно, что ни я его, ни он меня в то время не знал и, значит, обо мне и моём батальоне были заранее наведены все справки.

При прощании, когда я провожал всех прилетевших к вертолёту, увидел, как два афганских солдата гнали пять баранов в батальон – подарок от товарища Якуба личному составу.

То, что меня «прощупывали» спецслужбы, я догадывался. Однажды, когда мы с капитаном Сморчковым, будучи в Кабуле, остановились около магазина что-то купить, ко мне подошёл по виду афганец, показал мне конверт, на котором было написано «Рязань 1-Ю» и на русском языке спросил, не знаю ли я, где это находится. Я, конечно, знал – это был адрес Рязанского десантного училища. Естественно, сказал, что не знаю, но потом мы удивлялись: на нас – гражданская одежда, в которой тогда в Кабуле находилось много людей из нашей страны, но подошли почему-то именно к нам, к десантникам.

Обстановка тем временем и в Кабуле, и вокруг батальона начала осложняться. Исчез Тараки; афганский самолёт отбомбился на нашей территории. Списали на то, что лётчик ошибся. Афганские лётчики летали не по настоящей карте, а по кальке, снятой с карты. Рядом в двух-трёх километрах стали проходить караваны с кочующими племенами (пуштунами). Говорили, что это – естественная миграция. Всё это требовало усиленной бдительности и боевой готовности. Ведь, кроме моего батальона, наших войск в то время в Афганистане не было.

Как-то командующий ВДВ Д. С. Сухоруков спросил меня: «Ну, что, не страшно было одному? Не волнуйся, тебе на помощь стояла наготове дивизия».

Я ещё подумал, что пока дивизия долетела бы сюда, от батальона остались бы рожки и ножки. В Кабуле стояли две танковые бригады и много других частей – всего в шестидесяти километрах от Баграма.

Посетил расположение батальона и начальник политотдела афганской армии Экбал Вазири. До этого он приезжал в батальон несколько раз, всем интересовался. Последний раз он приехал накануне 7 ноября. Программа встречи была такой же, что и при встрече начальника Генерального штаба. В заключение Экбал Вазири подарил батальону два больших советского производства цветных телевизора (по-моему, марки «Рубин»).

Праздник 7 ноября в батальоне прошёл, как обычно, очень хорошо: своя художественная самодеятельность, праздничный обед (бараны, подаренные товарищем Якубом, оказались как нельзя кстати).

После этого праздника в батальоне не переводились «гости». Приезжали (вернее, прилетали) офицеры Витебской дивизии. Знакомились с обстановкой, проводили рекогносцировку, изучали объекты захвата.

На аэродроме Баграма посадили также, так называемый, «мусульманский батальон» Чья это затея, не знаю. Но как-то (уже в Союзе) я прочитал в журнале, как назначали командира этого батальона и как начальник ГРУ (тогда – генерал армии Ивашутин) произвёл его срочно из капитанов в майоры. Очевидно, идея создания этого батальона принадлежала этому ведомству.

Может быть, кому-то с богатой фантазией пришла в голову мысль (тоже, впрочем, не новая) подобрать солдат и офицеров из уроженцев Средней Азии, похожих на афганцев и немножко понимающих в наречиях народов Афганистана. В то время в Советском Союзе (в Средней Азии) проживали дунгане. Их язык немного схож с фарси.

Так вот, подобрали «мусульманский батальон» на славу. Офицеров переводили на новое место службы из частей, дислоцирующихся во всех уголках нашей Родины, и переводили из военных кафедр институтов. Солдат переводили из других частей. Всех переодели в форму афганской армии. Форму, естественно, шили в Союзе и она (форма) была качеством намного лучше афганской. Только по форме и можно было определить, где наш, советский солдат, где афганский. Но ни о какой боевой слаженности и речи не могло идти, что и подтвердили начавшиеся боевые действия. «Мусульманский батальон» понёс большие потери, и в первых числах января 1980 года батальон вернули туда, где его формировали.

Этот батальон располагался рядом с моим, и мы оказывали им всевозможную помощь и поддержку.

« назад