В 1979 году я проходил службу в 345-м гвардейском парашютно-десантном полку (город Ош Киргизской ССР) 105-й гвардейской воздушно-десантной Венской Краснознамённой дивизии.

Полк был на хорошем счету, как у командования дивизии, так и у командования ВДВ. Достаточно сказать, что полк за последние годы завоевывал дважды «Вымпел» Министра Обороны за мужество и успехи в боевой и политической подготовке, а наш 1-й парашютно-десантный батальон, в котором я занимал должность начальника штаба, был на протяжении ряда лет лучшим в полку.

В июне 1979 года полк был поднят по тревоге, с задачей совершить марш Ош–Фергана и сосредоточиться вблизи учебного центра дивизии. Задача была выполнена, полк прибыл в заданный район в назначенное время.

Офицеры и прапорщики полка гадали, в связи, с чем затеяны все эти мероприятия? Высказывали мнения и об Афганистане, и об Иране, тем более, что в этих государствах обстановка была не из лучших, а в командировку в Иран полк готовился еще летом 1978 года. Затем как-то всё затихло само собой. Но мнение большинства сходилось на том, что нас, как обычно, помаринуют и отправят к месту постоянной дислокации.

В 20-х числах июня нас вызвал к себе заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант Гуськов, который прибыл накануне из Москвы с группой офицеров штаба ВДВ. На совещании присутствовали командир полка подполковник Швец, НШ полка и заместители, а так же командование дивизии.

Заместитель командующего довел до нас, что правительство Республики Афганистан во главе с Тараки обратилось к руководству партии и правительству СССР с просьбой: оказать помощь в защите завоеваний апрельской революции. Кроме этого существовала угроза захвата крупнейшего военного аэродрома в Афганистане в пятидесяти километров от Кабула – «Баграм» нашими вечными «друзьями» американцами.

Поэтому на высшем уровне страны решено сформировать на базе 1-го парашютно-десантного батальона отдельный батальон с добавлением военнослужащих, военной техники и вооружения из частей нашей дивизии и под видом лётно-технического состава направить на аэродром «Баграм». Доукомплектование прошло быстро и успешно. Личный состав отбирался крепкий физически, умеющий хорошо стрелять, проверенный «органами». Ни у кого не возникало вопросов о том, что нам необходимо было выполнить. Считали за честь то, что нам доверила Родина.

Личный состав переодели в лётно-технический состав, с лётными эмблемами. Офицеры стали носить знаки различия сержантов. Командир батальона подполковник В. И. Ломакин – старший сержант, заместители командира батальона – сержанты, командиры рот – младшие сержанты и т. д. Настоящие сержанты остались при своих погонах. Кого мы хотели ввести в заблуждение, до сих пор не понятно, хотя управление от этого не ухудшилось, потому что все знали друг друга в лицо.

Началась усиленная боевая подготовка. Стрельбы днем и ночью, тактическая подготовка, информация о военно-политической обстановке в регионе.

Наконец, 7 июля мы загрузились в самолеты Ан-12 и вылетели в Афганистан. На аэродроме «Баграм» мы приземлились в сумерках, и всю ночь шла разгрузка бронетехники, боеприпасов, продовольствия и личного состава. С нами прилетел генерал-лейтенант Гуськов с группой офицеров штаба ВДВ, которые помогали нам в размещении подразделений на территории аэродрома. Встречал нас советник местного гарнизона генерал-майор Арушутян, получивший, как нам рассказали, позднее генерала по личной просьбе Тараки, за его смелость. С ним была группа офицеров афганцев. Все офицеры штаба ВДВ, в том числе оба генерала, были без знаков различия. В первую же ночь произошла перестрелка непонятных сил с нашей охраной, выставленной для обеспечения выгрузки. Видимо определенные силы интересовались, кто мы и можно ли безнаказанно нас посещать.

В последующие дни мы занимались оборудованием лагеря, организацией взаимодействия с местным военным гарнизоном. Надо сказать, что афганские офицеры к нам относились хорошо, многие говорили по-русски, многие учились в СССР. Очень большую помощь во взаимодействии нам оказывал генерал-майор Арушутян, который день и ночь носился на своей «Волге» без охраны, хотя уже не раз попадал под обстрел, по подразделениям гарнизона.

Кроме охраны и обороны аэродрома, нам была поставлена задача быть готовыми, в случае обострения обстановки, оказать содействие в эвакуации семей посольства. Поэтому на аэродроме, кроме наших истребителей, постоянно находилось звено Ан-12, а в сентябре прибыла эскадрилья вертолетов.

По всему периметру аэродрома строились ротные опорные пункты, которые разбили на секторы. Секторы занимались подразделениями в случае угрозы с той или иной стороны. Постоянно работала разведка, поддерживалась связь с нашими самолётами, которые летали над горами, окружающими аэродром, бомбили и обстреливали подозрительные вооруженные группы людей. Происходил обмен информации с местной контрразведкой. Тренировался личный состав по различным вводным, как днем, так и ночью, занимали места обороны для отражения противника. В ночное время охрана аэродрома осуществлялась дополнительно подвижными патрулями. Особенно бдительность усилилась после того, как в соседнем кишлаке был вырезан местный актив.

О бдительности нам постоянно напоминал генерал Гуськов, который прилетал к нам раз в месяц. Будучи участником войны, служа в разведке, он рассказывал о том, к чему приводит потеря бдительности.

Одновременно с выполнением поставленных задач, мы приступили к постройке казарм – готовились к зиме. После гибели нашего начальника особого отдела капитана Чипурного, был заменен и отправлен в Союз командир батальона подполковник В. И. Ломакин. Командиром батальона из Ферганы прилетел майор О. Т. Пустовит, прилетел и новый начальник особого отдела.

Однажды поступило распоряжение: силами двух рот быть готовыми вылететь в Кабул. Мы загрузились, но последовала команда «отбой» – было приказано не вмешиваться. Для связи со штабом дивизии и штабом ВДВ у нас имелось две радиостанции, которые находились на постоянном «приеме». Только на следующий день мы узнали, что в Кабуле произошел переворот, к власти пришёл Амин.

С его приходом к власти обстановка в Афганистане резко ухудшилась. Почти каждый вечер происходил вывоз в сторону гор и расстрел местных граждан, которые содержались в помещениях зенитных батарей, расположенных по периметру аэродрома.

В ноябре 1979 года к нам на базу прибыло около двадцати «серьезных» ребят без знаков различия. Особый отдел посоветовал к ним с расспросами не приставать. В конце декабря (то ли в ночь на 24, то ли на 25 декабря) поступила команда нейтрализовать местный гарнизон и обеспечить высадку на аэродром «Баграм» частей воздушно-десантных войск. Были поставлены задачи каждому подразделению, их место и время выполнения. Высадка была обеспечена.

При выполнении своего долга на территории Республики Афганистан многие офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты были представлены к государственным наградам.

Прошло более 36 лет с момента вышеуказанных событий. Что-то я уже позабыл, поэтому о многом не пишу, чтобы не ошибиться в порядке событий. В СССР мы были воинами-интернационалистами, при Ельцине – оккупантами. При нем старались вытравить память об этой войне, о мужестве и героизме наших солдат...

Краткая биографическая справка:

– 1969 год – окончание средней школы;

– 1973 год – окончание Рязанского высшего воздушно-десантного командного дважды Краснознамённого училища имени Ленинского Комсомола;

– 1973–1979 годы – служба в 111-м гвардейском парашютно-десантном полку 105-й гвардейской воздушно-десантной Венской Краснознамённой дивизии (командир взвода, командир роты, начальник штаба батальона);

– лето 1979 года – январь 1980 года – служба в 345-м отделном гвардейском парашютно-десантном батальоне (Баграм, Афганистан);

– март 1980 года – 1981 года – начальник штаба 1-го батальона 51-го гвардейского парашютно-десантного полка 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии (Тула);

– 1981–2002 годы – служба в Московском военном округе (Тула, Новомосковск);

– 2002 год – увольнение из рядов Российской Армии по возрасту.

Март 2015 года,

Тула.

13 января 2022 года

15 лет со дня смерти

афганца КОНОВАЛОВА ЕВГЕНИЯ ВЕНИАМИНОВИЧА

(Из второй книги «Афганцы Тулы»)

ПРАВДА О ВОЙНЕ

Коновалов Евгений Вениаминович,родился 10.11.1953в городе Горьком – умер 13.01.2007 в Туле.

О Женьке Коновалове – афганском барде – можно говорить и рассказывать много и долго, что делается и будет делаться пока живы его друзья и товарищи.

В Вооружённых Силах страны прослужил 22 года. С сентября 1986 года по февраль 1989 года – служба в 345-м отдельном гвардейском парашютно-десантном полку в Баграме (Афганистан).

Принимал участие более чем в 20 боевых операциях.

Награждён орденом «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени, медалью «За отвагу», другими медалями.

В этой книге, с разрешения его вдовы Лены Коноваловой, я привожу рассказ о той, сейчас уже далёкой войне.

С одобрительного умолчания моих товарищей, людей знатных и значимых, окружённых почётом и уважением, и ещё тех, кого жизнь вычеркнула из своих списков, – алкоголиков и наркоманов, всех тех, с кем в другой жизни и в другом месте мы делили тяготы и лишения армейской жизни.

Правда – понятие сугубо индивидуальное. У каждого – своя правда, и отстаивать её он будет до последнего вздоха. Но из многочисленностей правд рождается то, что называют Истиной.

Ночь. Тёмная комната. Через окно, сквозь щель в шторах, пробирается, словно клинок кинжала, лунный свет. Сквозь сумрак, у самой стены самой стандартной «хрущёвки» стоит кровать, далее, за дверью – книжный шкаф, у противоположной стены – стол, два кресла и телевизор. На кровати, выпростав руки из-под одеяла, лежат двое – мужчина и женщина. Мужчина переворачивается на правый бок и сетка под ним жалобно скрипит, словно жалуясь на свою тяжкую долю. Женщина просыпается на секунду и бормочет что-то невнятное, затем успокаивается и тихо сопит, чему-то улыбаясь в своём сне. Опять тишина. И только полная луна пытается пробиться сквозь шторы в комнату…

– Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три – кольцо! Тфу, чёрт! Пятьсот четыре барана, пятьсот пять быков, пятьсот шесть верблюдов, пятьсот семь слонов, пятьсот девять пингвинов, пятьсот десять… Нет, так больше нельзя, – думает мужчина и переворачивается на другой бок. Сетка вновь устало вздыхает, сочувствуя хозяину.

Мужчина целует жену в плечо и тихонько, чтобы не разбудить, встаёт. Надевает халат и в темноте выходит на кухню.

Не зажигая свет, на ощупь берёт зажигалку и вытряхивает из пачки сигарету. Садится на стул у окна и прикуривает. В темноте вспыхивает огонёк от затяжки. Мужчина смотрит в окно. Над соседним домом, улыбаясь весёлой рожицей, висит луна. Полная луна.

– Вот и тогда она была точно такой же. Только больше и ярче, – думает мужчина, устремив взгляд в эту весёлую рожицу луны…

В небе ярко светит огромная луна, окружённая миллиардами звёзд, совсем не похожих на наши. В её свете чётко вырисовываются горы и предгорья окрест. Это – Афганистан, провинция Баглан. Из части, что дислоцируется в Баграме, ещё затемно в сторону «духовских» кишлаков идёт колонна боевой техники. Двигатели БМПешек кряхтят и плюются в ночи клубами солярки, словно боясь обнаружить своё присутствие. Траки гусениц лязгают по каменистой тропе, покачивая броню на больших валунах. Ночь. Холод.

На одной из машин сидит в окружении бойцов тот самый мужчина, но без седины и на пятнадцать лет моложе. Широкие штаны на завязках заправлены под длинную рубаху с вырезом на груди. На рубашке – «лифчик», из которого торчат магазины для автомата. Зябко кутаясь в «духовский плед», он подносит ко рту зажатую в ладонь сигарету. Огонёк от затяжки выхватывает на секунду нижнюю часть лица, напряжённую до предела, впрочем, как и всё тело под «духовской» одеждой.

– Из сосны, берёзы ли саван мой соструган. Ни к добру закатная эта тишина, – тихо бормочет мужчина слова давно полюбившейся песни в промежутке между затяжками.

– Товарищ прапорщик, мы вас точно с брони сбросим. И придётся следом своими ногами бежать, – говорит кто-то из бойцов.

– Тьфу, чёрт! Всё, мужики, всё! – Сигарета вновь вспыхивает в зажатой ладони от доброй затяжки и пропущенный через лёгкие дым уносится утренним ветерком в тыл колонны.

– Из сосны, берёзы ли…

– Товарищ прапорщик, точно выбросим!

– Во, блин, привязалась…

Сигарета переходит к другому бойцу и так же неторопливо раскуривается в кулаке. Большая и яркая луна, полная, словно улыбающаяся рожица, освещает колонну, кишлаки и снежные вершины Гиндукуша…

Утро. У заставы «красных» стоит броня прибывшей колонны. Механики-водители неторопливо проверяют её готовность к предстоящей «войне». «Пехота» построена в две шеренги, и молодой капитан проводит «крайний» инструктаж. Из бойницы заставы смотрят два солдата 108-й пехотной дивизии. Лица их мяты ото сна и удивления.

– Че, они действительно хотят лезть в «зелёнку»?

– А хрен их знает…

– Ну, «духи» сегодня навалят «десантуре»!

– Да! А вытаскивать их нам придётся…

Капитан ходит перед строем десантников, одетых в трофейную одежду, вернее в то, чем могли обрядить в части. Тёмные и светлые рубахи навыпуск, разномастные штаны всевозможных покроев и оттенков, куртки, кроссовки и армейские ботинки. На лицах трёхдневная щетина – маленькая военная хитрость, чтобы ввести противника в заблуждение. Зрелище ещё то… Хотя под этим маскарадом – лёгкие бронежилеты, а поверх, в «разгрузках» по два боекомплекта патронов. У офицеров и прапорщиков – 9 мм пистолеты (родные ПМ) и ножи – не в гости собираются.

– Напоминаю ещё раз: минная обстановка неизвестна. Порядок выдвижения следующий – в колонну по одному: сапёры, за ними – основная группа в соответствии со своими «боевыми тройками». В замыкании для прикрытия и поддержания огнём 3-й парашютно-десантный батальон. Двигаться на расстоянии прямой видимости. Маршрут движения: прямо до ближайшего края дувала, затем – вдоль правой стороны – до разлома. Там – рекогносцировка. Дальше действуем по обстоятельствам. Основную задачу все знают. Сигналы оповещения – прежние. Сапёры – вперёд! Остальные – направо, в колонну по одному – марш!

– С Богом, – шепнул кто-то в строю.

– И – с Аллахом, – пошутил кто-то рядом.

Группа из восемнадцати человек, собранная из бывших спортсменов, в основном офицеры и прапорщики, – исключение составляли солдаты и сержанты срочной службы, узбеки и таджики, которые являлись переводчиками, да один санитарный инструктор, – выходит из прикрытия заставы и двигается в указанном направлении. А под ногами – поле, усеянное маленькими красными тюльпанами. Такое впечатление, что поле густо оросила алая кровь всех тех, кто пролил её на этой земле.

Идут шаг в шаг – иначе нельзя. Впереди сапёр со щупом. Это всё, что у него есть, кроме автомата, да ещё собачий нюх на мины, которыми за семь с лишним лет войны в огромном изобилии усеяна эта земля. А мины сидят в ней, в этой земле, на этом поле.

И ждут своего мгновенья, своей кровавой жатвы. Такова реальность. И те, идущие по полю, прекрасно знают об этом. Красота алых тюльпанов сегодня не для них.

Начинает пригревать солнце. Ветерок теребит края чужой, так непривычной одежды. Шаг в шаг. Прямо по тюльпанам. Впереди – спина товарища и его хриплое дыхание. Сказывается напряжение ожидаемого первого выстрела, первой очереди.

Метров через сто, а может и больше, начинает выдвигаться батальон. И точно так же – по следам группы, шаг в шаг. Вдали, со стороны кишлаков, слышен одиночный выстрел. Очевидно, стрелок предупреждает своих о неизвестных, идущих в их сторону.

Но он пока сам не знает, кто это и чего лезут на чужую территорию. Судя по одежде – свои, по численности – тоже. Но почему – со стороны заставы, где сидят за толстыми сиенами «шурави» – непонятно?

Адреналин подскакивает в крови и начинает выделяться через пот. Похоже, что сегодня будет «жарко».

Разлом в стене дувала – место сбора всей группы и батальона. За первой стеной – вторая, образующая коридор в полтора метра. Но с ближайшего кишлака группу уже засекли и встречают дружным огнём. Но поздно, все успевают заскочить в разлом, здесь – «мёртвая зона» и пули не страшны.

Сердито жужжа, словно стая рассерженных шершней, они лупят в противоположную стенку, обдавая сидящих на корточках десантников мелкой пылью. Стрельба со стороны кишлака заставляет батальон двигаться быстрее. Они втягиваются в разлом, под защиту стен, разбегаются в разные стороны и начинают вялую перестрелку с ещё не видимым противником. Так, для поддержки собственного тонуса и чтобы супостат знал, что здесь не пехота, а ВДВ.

Командир комендантского взвода прапорщик Коля Мисюревич, в прошлом борец-вольник, роста далеко не исполинского, но весом килограммов под сто, обматерившись, мол, достали, гады, встаёт из-за стены и, прижав к себе ПК, даёт в сторону кишлака длинную очередь. От такой наглости даже «духи» обалдели. В течение тридцати секунд стоит гробовая тишина, которая разрывается какофонией выстрелов. И пули-шершни летят уже не рассерженной стаей, а табуном озверевших мамонтов, стараясь смести со своего пути и стенки дувала, и «шурави», что засели под ней. С другой стороны становится ясно, что гранатомётов и другого тяжёлого вооружения у них нет, иначе там, за стенкой пришлось бы не очень… Значит, увидеть здесь десантников не предполагалось. Может, оно и к лучшему.

– Коля, ну тебя – на фиг! Присядь, пока башку не снесли, – говорит прапорщик азартно палящему в сторону кишлака Мисюревичу.

Стрельба разгорается с обеих сторон. Десантники в три сотни стволов щедро орошают свинцом строптивых защитников кишлака. Этим 18–20-летним парням удивительно, что «духи» не разбегаются по щелям и не прячутся, как это всегда было. Ответ прост: они в своём доме, а вы пришли к этому дому и пытаетесь согнать хозяев. Да и стены у них крепче, чем те, за которыми вы сидите и обстреливаете кишлак. Впрочем, сегодня первыми начали «хлебосольные хозяева».

Слева, вдоль цепи раздаётся крик: «Санинструктора!». Сержант, что сидел недалеко от группы, сплюнул себе под ноги и начал продвигаться от солдата к солдату в сторону крика. То, что он пусть маленький, но доктор, заметно по здоровенной сумке с красным крестом, болтающейся через плечо и бьющей в бедро при быстром передвижении. Медленно двигаться нельзя – там, в полосе огня, ждёт помощи раненый товарищ. Минут через 15–20 к группе, пригнувшись под огнём, подбежали раненый боец третьего батальона и сержант-санинструктор. Старший группы, тот самый капитан, начинает выяснять, что же произошло. Оказывается, солдат родился в рубашке и к тому же ещё и шёлковой. Левша. Стреляя с «неудобной», в нашем понимании, руки, он вылез из-за укрытия, и «духовская» пуля пробила ему левое плечо. Подоспевший сержант наложил жгут, ввёл промедол и доставил раненого к руководителю операции, то есть, до старшего группы. К счастью для всех, за той же стеной находился молодой и совсем не обстрелянный врач батальона. Это – его первая «война» и первый в жизни – трёхсотый.

Молоденький, только что из Союза, старлей, лопоча себе под нос, срезал рукав «песчанки» вместе с тельником и трясущимися от страха и возбуждения руками стал обрабатывать рану. Перетянутая жгутом рука выглядела мраморно-белой и ужасно толстой. Сквозное отверстие от пули, не задевшей кость, слегка сочило сукровицей. Сержант – «таблетка» (так иронично-любовно называли санитарных инструкторов) – дело своё знал и выполнил на «отлично». Впрочем, и «док» оказался на высоте.

Пока вокруг раненого была некоторая возня, группа получила возможность позавтракать, как говорится, чем Бог послал. И состояла эта «посылка» из сухпайка, в расчёте один – на три человека. Сидя под охраной и обороной стены, группа достала ножи и смачно стала вскрывать банки сухого пайка. В таких условиях нож заменяет и открывалку, и ложку, и вилку, в зависимости от его размеров и ширины клинка.

Капитан:

– Солдат, есть будешь?

– Угу, – знать промедол действует и действует хорошо. Раненый неуклюже, правой рукой достаёт котелок, и ему высыпают банку перловой каши. От жары жир в каше подтаял, но теплее каша от этого не стала и отваливалась большими и аппетитными кусками. Самое то, если с утра в желудке ничего не было.

Солдат зажимает котелок между коленей и начинает ковырять кашу, которая упорно сваливается с лезвия штык-ножа.

– Всё, помрёт боец, – говорит прапорщик.

– Да, ты что, обалдел? Ранение-то пустяковое, – возражает кто-то.

Все смотрят на солдата. Он чувствует на себе эти взгляды, и ёжится. Ещё бы, в эту группу солдату было не попасть. Офицеры и прапора, да узбеки с таджиками. Тут у них почти родной язык – дари и пушту. Не зря ротный инструктировал – не дай Бог, группу поубивают, тогда и нам всем – хана…

– Да не от раны – от голода помрёт. Он же – левша и даже ложку в правой руке держать не умеет, – гогочет прапорщик.

Все начинают улыбаться, включая раненого. Рука увереннее и загребуче начинает вытаскивать из алюминиевого котелка ту самую перловку, которая на гражданке даже с котлетами не лезла в рот. Всю эту идиллию прерывают два солдата из батальона поддержки: «Товарищ капитан, ротный приказал раненого отправить в тыл. Разрешите забрать!». Раненый солдат смотрит на всех, кто рядом, а они не него – будь здоров, боец…

Раненого отправляют через пролом под защиту той самой «красной» заставы. Отрезанный рукав зарывается под стену дувала, чтобы «духи» не знали, что у нас есть, пусть и временные, но потери.

Стрельба затихает.

– Влево – вперёд! – Группа, разбившись на свои «боевые тройки», начинает движение. Вперёд, так – вперёд! И дальше – выполнять свою задачу: этот кишлак не входил в нынешнюю сферу интересов десантуры.

Пройдя около километра без приключений и катаклизмов, десантники сталкиваются на узкой тропе с тремя «бородатыми». Это проводники «дружественной» банды. Переводчики пытаются завести разговор, но словарного запаса явно не хватает. Ладно, разберёмся в ходе действия. Главарь сам на встречу не вышел, но слово своё сдержал – вот, они – проводники. Они проведут через мины и укажут на те здания в кишлаках, где живут «плохие духи». В их понимании это ИПА – Исламская партия Афганистана. Руководитель партии – Гульбетдин Хекматьяр – непримиримый оппозиционер, отсиживающийся в Пакистане, а его люди пакостят всей 40-й армии. Правда, не брезговали, при случае, обобрать и соседний кишлак.

Солдат-узбек тихо шепчет:

– Эх, сейчас бы по ним – из автомата…

– Ты уверен, что после свои шкуры вытащим целыми, – отвечает прапорщик, пока капитан пытается выяснить у проводников обстановку.

Вроде, взаимопонимание достигнуто, хотя и не в полном объёме. Изначально группе обещано со стороны банды даже огневое прикрытие. Но что-то, видимо, изменилось. Это – то самое, что называется: «действовать в соответствии со сложившейся обстановкой».

– Вперёд, вперёд!

Группа, ведомая проводниками, идёт сквозь очередную «улицу» среди кишлаков, которые расположены друг от друга в 300–500 метрах, то есть – на реальной возможности поддержать соседа огнём своего оружия. Очередной поворот и очередной разлом в стене. Метров пять…

Первая боевая тройка устремляется тесной группой, больше напоминающей толпу, в сторону разлома. В этот момент по ним начинается «огневое воздействие», а сказать проще – обстреляли их, бедолаг, да так, что мало не показалось. Но пули летят выше.

Следующая тройка – тройка того, самого прапорщика.

И бежать что-то не очень хочется, зная, что враг тут держит разлом в стене под прицелом. Сержант-санинструктор кладёт руки на плечо сидящего на одном колене прапорщика. Прапор – старый и стрелянный воробей, ему уже тридцать три года, и он кое-что знает в этой армейской науке. Знает, что стрелок может держать цель на мушке не более трёх секунд. Потом необходимо или моргнуть, или перевести взгляд с целика на мушку. После опять совместить «ровную» мушку с целью. А цель – это тот самый прапорщик, который сидит за стенкой на одном колене.

– Погоди, через две секунды бегу я, но бегу – один. После того, как достигну другого разлома, по моему сигналу и ты беги. Я прикрою.

Сержант понятливо мотнул головой. И вот он – момент Истины! Прапор рванул, что было сил! Согнулся в три погибели и рванул. Всего – пять метров! Рывок и всё: за той, другой стенкой – безопасность.

Через два метра бега с левой стороны звучит злополучная очередь. Пули стригут волосы, и крошка с дувала справа бьёт в лицо. Ну… Блин, влип прапор! Кульбит. Автомат – перед собой: всё, как учили. И вот она – спасительная стена. Ну, гад, теперь держись! Быстро за стенку, оружие – к бою! Очередь по ближайшим кустам. И ещё, и ещё, перенося огонь дальше, вглубь, где может находиться противник.

Вроде – нормально. Давай, сержант, беги! Сержант бежит, виляя из стороны в сторону, но выстрелов по нему нет. Уф! Можно и дальше двигать. И опять – вперёд! Вперёд! Вперёд! Группа идёт вперёд, зная, что сзади целый батальон своих, которые не бросят и не дадут пропасть.

Вперёд! Группа идёт вперёд через заросли шелковицы и кусты виноградника. А идти вперёд уже невмоготу. Солнце поднялось почти до горизонта и жжёт своими мартовскими лучами совсем не по-детски. Но нужно идти вперёд. Нужно, иначе – смерть. И прёт группа вперёд. Несмотря на жару, на неизвестную обстановку, на «духа-наводчика», для которого всё, что здесь происходит, не более, чем удивление: ну, чего им здесь нужно?

Потные и уже усталые войска прут всё дальше вперёд, оставляя за собой блок-посты. Иначе просто нельзя будет вернуться к своей броне.

Вперёд! Вдруг в ста метрах – стрельба. Группа рассеялась. Вернее, попадали кто в какую сторону. Мокрые от пота лица и раскрытые рты – это единственное, что выдаёт неимоверное усилие и нервную нагрузку.

Враг здесь! Огонь – и вперёд! Передовая тройка с колена простреливает ближайшие кусты. Минута стрельбы и тишина. Всего одна минута, всего шестьдесят секунд! Скорострельность автомата – 600 выстрелов в минуту. За секунду -10 выстрелов. Кого эти 10 выстрелов разыщут за секунду? Кто скажет? Нет такой статистики. Всё зависит от того, как быстро сможет десантник за эту секунду укрыться, изготовиться к бою и ответить огнём своего оружия.

Но, вроде, всё нормально. Тихий свист – все живы! Группа сосредоточилась в одном месте, а передовая тройка, исполняя работу головной походной заставы, уже уходит дальше. Вот оно, место, где находился стрелок. Замаскировано неплохо, но ветви срезаны давно, и листья успели подвять. Ну, ребята, так никто не делает, тем более, что это ваш «секрет». И гильзы ещё тёплые. И растяжки нет. Явно, десантников здесь не ждут. Но к обороне готовы. От кого? Не от той ли заставы, что покинули утром? Да нет, это несерьёзно, «Красные» не полезут, это не их стиль.

Вперёд! И снова группа идёт вдоль тропы к едва заметному сквозь заросли кишлаку. Вот оно! До кишлака метров сто. Речка. Передовая тройка устремляется вперёд. Нет, наверное, не устремляется, а еле волочится к манящей прохладе речушки. Их здесь не ожидали увидеть, и, в отличие от других кишлаков, стрельба ведётся вялая и неуверенная. До кишлака всего сто метров! Бегом! Вот она, спасительная речушка. Даже не речушка, а ручеёк. Вода еле захлёстывает высокие ботинки и живительной влагой проникает внутрь. Боже, какое счастье…

Пули поднимают султанчики воды у самых ног. Но «духи», забирая женщин и детей, уходят, не оказывая серьёзного сопротивления и не принимая боя. Уходят по подземным переходам, которых здесь в изобилии. Впрочем, атакующим это, что называется, на руку. Ещё несколько султанчиков поднимают воду. Эх, сейчас бы упасть в этот ручей, лежать, широко раскинув руки и ноги, наслаждаться прохладой воды и пить её огромными глотками. А война – да провались она, на фиг! – все мысли прапорщика остановились на этой безумной мысли, а других в голове просто не было.

Вдруг, а может и не вдруг, но боец падает в этот ручей, широко раскинув руки и ноги. Нет, не ранен и не убит, он просто устал до смерти, которая рядом с ним буравит воду и рикошетит от камней на дне. Ему уже всё равно. Прапорщик подхватывает солдата за капюшон горного комбинезона и, матерясь, тащит к берегу. У самого сил осталось на то, чтобы дотащить расслабленное тело до берега и обматериться от души. Вытащить его он уже не мог просто физически. Всё, приплыли…

У самого берега обгоняют два бойца из его «тройки», хватают безвольно мотающееся тело под руки и волокут на берег. Прапор со злости, а может, от обиды на самого себя, пнул по заду вытаскиваемой субстанции и, тяжело сопя, выбрался на берег. Уж, какая тут война, самому бы отдышаться.

Отдышался. Стрельбы нет. На пригорке, возле самого кишлака, сидят уставшие бойцы. Всё, перекур! Буквально, в трёх шагах, под сенью травы, притаилась «лепестковая мина», но подойти к ней и расстрелять, просто нет сил.

Прапорщик добирается до своих и рукой – голос остаётся где-то сзади – просит закурить. Вот она, долгожданная затяжка… Вот, теперь хорошо. Сигареты-то «Охотничьи»… В части их зовут – «Смерть на болоте» или «Прапорщик в засаде».

На этикетке – среди камыша сидит охотник, а с другой стороны летят утки. Такие сигареты выдавали на продовольственном складе солдатам, сержантам и прапорщикам. При всей одинаковости на войне, в части офицеры получали «Яву». Нет, не современную, типа «Золотая», а самую банальную, в красной мягкой упаковке. Но ради справедливости нужно заметить, офицеры не жались и делились по-братски.

Прапорщик докуривает сигарету до конца, до того момента, когда огонь начинает жечь не только пальцы, но и губы. И всё равно – хорошо! Кишлак их, «духи» ушли, понеся потери, судя по лужице крови, которую облепила стая мух. Стреляные гильзы – не в счёт. Что ещё нужно на войне? Только отдых. И его дают – целую вечность. Целых пятнадцать минут. И снова команда: «Вперёд!». И снова все поднимаются и мелкой трусцой по указке «духа»-наводчика выдвигаются вдоль стенки, всё дальше от своих и всё ближе к противнику.

Трусца заменяется скорым, в их понимании, шагом. Вот и очередной кишлак. Он наполовину разрушен. Дома стоят без крыш, со снесёнными стенами. Видно, когда-то здесь жили крутые ребята и очень сильно кому-то насолили, если их обрабатывала авиация. До дороги Кабул–Чарикар осталось не более тысячи метров: целых тысячи метров или всего один километр. Уже достаточно хорошо слышно рычание колонн, идущих по этой единственной асфальтированной дороге. Задача почти выполнена – разбито два исламских комитета и так, по мелочам… Есть трофеи в виде документов, боеприпасов и одной «итальянки», которую сняли сапёры около кишлака. Самое ценное, это, конечно, документы с оттисками пальцев «мирных» дехкан в «раздаточной ведомости» о получении оружия и боеприпасов. Да и времени осталось совсем немного. Оставаться на ночь просто нельзя – в тёмное время суток все они будут просто ягнятами на заклание: чужое место – не лучший вариант для ночлега. Здесь батальона будет маловато. Это понимает каждый, как по эту, так и по другую сторону.

Между кишлаком и очередным дувалом стоит одинокое дерево, а за ним – хорошая ямка, метров шесть-восемь в длину и глубиной в полметра. Группа, вперемешку с батальоном, как родные братья, вваливаются в эту рытвину с надеждой осмотреть эти руины и направиться к своей броне, да – свалить отсюда в часть. И сразу справа – кинжальный огонь! Откуда? Кишлака-то наполовину нет! А огонь есть. И такой огонь, что не то чтобы головы не поднять, зад от земли оторвать нельзя. Пули секут всё вокруг. Бедное, одиноко стоящее дерево в течение пяти минут лишается кроны от дёрна до метра в высоту. Всем фигово, и сделать что-то просто невозможно: тем, кто лежит – не встать; тем, кто ещё за стенкой – не высунуться. Это – не игра в шахматы, где, пожертвовав одной фигурой, можно выйти в ферзи. Вот и лежат все вместе, уткнув носы в пахнущую весной землю, которые сердобольные хозяева усердно засевают пулями, которые, к счастью, лупят в бугор, в дерево или перелетают выше.

Хитёр супостат. Одни палят, другие пошли в обход, чтобы с фланга нагадить, как можно солиднее. Да вот беда, десантура, прижатая огнём к земле, не просто отдыхает, а ведёт наблюдение. И заметила тех самых, которые хотели в обход, да с фланга, да чтоб…

«Утёс» – штука серьёзная. Пулемёт. Калибр – 12,7 мм! Пока те, за стенкой, чего-то хотели; эти, по другую сторону стены, под огнём, вышибли кусок той самой стенки и встретили тех, первых… Правда, хлеба и соли не было, но было совсем другое угощение. И – навалом. Не умничай!

Там, за стенкой – всё палят и палят. Такое впечатление, что боеприпасов у них не меряно и стволы на автоматах сменные. Как бы там ни было, а тем, кто в ямке, уже не просто фигово, а фигово в квадрате.

Командир роты Тараканов Сан Саныч умудрился в совсем разрушенном доме поставить миномёт, расчёт которого явно отстал от передовых подразделений, что спасло, прямо сказать, – всё: и шкуры, и ситуацию! Лежащие под огнём смотрят на них, как на Ангелов-спасителей. Три бойца мечутся у ствола, как заведённые, даже ротный их не подгоняет. Они сами понимают, что тем, под огнём, совсем не до веселья, даже при том, что они только что «отбрехались» от неприятностей за стеной.

Вот миномёт произносит своё первое – «А-ах»! Перелёт. Затем – ещё и ещё! Бойцы работают серьёзно. Ротный, Сан Саныч, позволил себе улыбнуться:

– Чего, мужики, завяли? Вот вам и дорога расчищена.

Старшему повезло, ему досталось место за стеной кишлака, а остальным нужно идти вперёд. Вначале осторожно, вдоль стенки, по прошлогоднему винограднику, который высох без заботы хозяина. Огня нет. Затем – смелее и смелее: вперёд и вперёд. Вот она, долгожданная противоположная стена, откуда поливали всех свинцовой смертью. И совсем не страшная, не такая, как десять минут назад. Не плюётся огнём, не ощетинилась рылами вражеских автоматов. Всё! Они – герои сегодняшнего дня. Завтра будет другой день и другие подвиги, и другие герои…

…Луна заходит за крышу соседнего дома. Её ухмыляющаяся рожица видна уже наполовину… Седой мужчина тушит сигарету и уходит в комнату, где сладко спит его жена, его женщина, которая смогла всё это пережить. В пепельнице, полной окурков, затухает остаток сигареты, слабо вспыхивая в утренних сумерках.

2006 год,

Тула.

« назад