– Нет, я не оканчивал кулинарного техникума. Только – кулинарное училище. – Вроде говорит серьёзным голосом, без намёка на какие-то шутки-прибаутки, а всё равно, когда Слава Борисов о чём-либо рассказывает, невольно приходится улыбаться во весь рот, а то и без удержу смеяться.

– В Афганистан попал по большому «блату», – без тени улыбки продолжает Борисов, – собрали нас всех таких «блатных» в военкомате – за меня мама хлопотала – и сказали, что служить направляемся в Германию. Посадили в вагон и вся команда оказалась вначале в Курске, затем – «карантин» в Грозном и шестнадцатого декабря восемьдесят второго года моя нога ступила на бетонку аэродрома в Шинданте. Здесь повезло – коменданту аэропорта требовался повар. И восемь месяцев горя не знал, пока не заработал «букет»: малярия, гепатит, брюшной тиф. Отправили в Ташкентский госпиталь, где опять – повезло. После лечения выписали отпуск на тридцать суток без дороги, а на следующий день, после моего отбытия, вышел приказ о запрещении отпусков по болезни.

– Помню такой приказ, - не удержался я от комментария. – Отпуск заменялся месячной реабилитацией по месту стационарного лечения.

– Приезжаю домой, звоню – дверь открывает отец и спрашивает: «Вам кого?». Представляешь, как изменился.

– Представляю, представляю.

– Отпуск пролетел быстро и я опять попадаю в учебный центр в Грозном, где мне популярно объяснили, что после таких болезней в Афганистане служить нельзя. И меня оставляют служить поваром в этом учебном центре. Я же рвусь обратно в Афганистан: пишу рапорт, пишу второй и меня, от греха подальше, переводят в танковый полк. Как потом выяснил – не без помощи мамы.

– Танковый полк – в Союзе?

– Конечно. Здесь я вновь пишу один рапорт, второй и, видимо, я сильно надоел начальству: меня заставляют писать расписку в том, что я неоднократно предупреждён о последствиях и добровольно рвусь в Афганистан. Прилетаю в Кабул и нос к носу встречаюсь с комендантом местного аэропорта, который с первым же рейсом отправляет меня в Шиндант.

Славка горестно вздыхает.

– Не долго был поваром при коменданте Шиндантского аэропорта, – он опять вздыхает. – Расслабился в Союзе, нюх потерял.

– Женщины? Алкоголь?

– Если бы. Обслужили ужин коменданта с компанией, все ушли, я и две официантки…

– А говоришь, что не женщины?

– Ничего и не было-то: поели, попили, покурили и одна из официанток затушила «бычок» в остатках гарнира. Наутро – десять суток «губы» от коменданта, десять суток от зам по тылу с последующей ссылкой в батальон материального обеспечения.

– И как «губа» в Шинданте?

– Я и не сидел ни часа. Пришёл в роту – везде знакомые, свои, земляки – ротный и говорит, чтобы двадцать суток никому не попадался на глаза. Пришлось эти двадцать суток жить в автопарке в кунге подорванной машины. С голоду не умер – земляки не дали пропасть. После такой «отсидки» ротный подводит меня к ружейному парку: «Выбирай, что душе угодно». Выбрал пулемёт – с ним и проездил всё время в колоннах с зенитчиками.

– Без приключений?

– Наш солдат нигде не пропадёт. Торговали с местными кто, чем может – кушать-то хочется: хлеб вначале был – подгорелая корка и внутри сырое непропеченное тесто, каша с волосами – потянешь за эти волосы и в руке кусок свиной кожи. – Славка развеселился. – Без мяса, но мои коллеги зато оставляли на этом куске щетины сало – и на том спасибо. Раз приехали в кишлак…

– Ты-то чем торговал?

– Мыло там, портянки. Патронами или чем ещё из оружия – никогда. Стоим, мирно обмениваемся с местными и, откуда ни возьмись, подваливает патруль. Всех – в комендатуру, на «губу», машину с зениткой – на прикол, а утром сопровождать колонну. Пришлось коменданту, с матюками, всех выпустить.

– С «духами» приходилось «общаться»?

– Не знаю: «духи» они были или нет, но в штаны тогда «наложили» по полной программе. У КАМАЗа застучал движок – колонна двинулась дальше по маршруту, а зенитчиков и меня, естественно, оставили на прикрытие. Недалеко разрушенный кишлак, в котором в принципе ни одной живой души не должно быть. Все и расслабились, кроме двух водил, которые копались в движке КАМАЗа. Вдруг, всегда всё случается вдруг, из-за дувалов на полном скаку мимо нас проносятся вооружённые до самых последних зубов пятнадцать всадников – пулемёт схватить не успел, но сосчитал с молниеносной быстротой – и останавливаются метрах в двадцати от нас. Стоят и смотрят молча, мы тоже застыли неподвижными изваяниями. Не прошло и десятка секунд, как из-за дувала появляется грузовик, кузов которого битком набит такими же непонятно какими личностями. Грузовик тоже проносится мимо нас и останавливается рядом с джигитами. О чём думал? Мама, прощай! Больше никаких мыслей.

– Откуда помощь пришла?

– Никакой помощи и не было. То ли мы им понравились, то ли они поддерживали с нами нейтралитет, но вскоре они развернулись и одни умчались, другие укатили по своим делам.

Перескакивая совсем на другую тему, Славка продолжает своё повествование, не проявляя ни тени заинтересованности, как будто рассказывает посторонний наблюдатель.

– В наши обязанности, когда я был поваром, входило не только охранять комендатуру аэропорта, но и топить её. В Афганистане дрова – на вес золота, а рядом стояли связисты, у которых весь туалет был деревянный. Мы приноровились каждую ночь, представляешь, каждую ночь разбирать заднюю стенку туалета и этими дровами топить печку в комендатуре.

Я расхохотался.

– И что – связисты иск не вчинили?

– Они, конечно, догадывались о наших кознях, но всяких щитов и ящиков у них было в переизбытке и им, наверное, доставляло большое удовольствие каждый день ремонтировать свой туалет. Как ни как – какое-то развлечение.

И опять непредсказуемо другая тема.

– Идём с братом в метро – навстречу патруль. Старший брат меня встречал на вокзале, выпили по маленькой, на мне всё расстёгнуто, шапка на макушке и я не знаю, как поступить. Впервые сталкиваюсь с патрулём. Где я его мог до этого видеть? Нигде. Спрашиваю у брата – он служил раньше – что делать? Он отвечает буквально: «Подойди, поприветствуй, представься». Я подхожу к майору и говорю: «Здрасте!?». Патруль в ступоре: «Солдат, откуда ты?». Всё обошлось благополучно – брат шепнул, что я оттуда, из-за Речки, немного контуженный. Тогда говорить-то про Афганистан было нельзя – не то, что сейчас.

И снова – другое.

– Мама умудрялась – нашла каких-то знакомых – передавать мне в Шиндант посылки с экипажами: колбасу, конфеты, икру, другие деликатесы. Перед самым «дембелем» чего-то наелся и второй раз с гепатитом загремел в госпиталь – оттуда и увольнялся. Билет купил на самый медленный поезд: из Ташкента до Москвы добирался пять суток. Отдыхал от Афганистана. Да, чуть не забыл: бабушка однажды мне с письмом прислала бумажный рубль. Дескать, купи себе, внучёк, чего-нибудь вкусненькое у себя в Афганистане. А писем я получал больше всех в батальоне – по пять-шесть в неделю.

– При нашей первой встрече ты под гитару пел, не помню какую, песню про собаку.

– Плыви, Муму!

Декабрь 2009,

Тула.

« назад