Первоначально предполагалось совершить переворот, то есть, посадить на престол Б. Кармаля должен был мой батальон, батальон майора Холбаева и группами «А» и «З». Других наших частей в то время в Афганистане не было, не считая военных советников.

Каждый офицер групп «А» и «З» досконально изучил свой объект, за захват или уничтожения которого он отвечал. Какие объекты они должны знать (ещё дедушка Ленин писал в своих работах) – это связь, телефон, телеграф, полиция, служба безопасности, блокирование воинских частей в местах дислокации, тюрьма и дворец Амина.

Действия наших подразделений должны были обеспечивать и поддерживать на объектах афганцы, не согласные с политикой Амина. На левой руке у них должна была быть повязка белого цвета.

Когда генерал-лейтенант Гуськов в моём присутствии ставил, вернее, уточнял офицерам задачу о том, сколько человек им выделяется, ни один из них не сказал, что с таким малым количеством личного состава выполнение поставленных перед ними задач очень и очень затруднительно. Они все понимали, что батальон, как бы командир не хотел, больше выделить солдат не в состоянии. Единственная их просьба заключалась в том, чтобы им дали больше мин противопехотных и осколочных направленного действия (МОН-100 и МОН-200).

Я представляю, что в душе каждый из них понимал, на какой риск идёт он и приданные ему солдаты. Выжить в такой ситуации было очень мало шансов. Но ни один их них даже намёка не сделал на сложность поставленной задачи. Говорили, как об обычном деле, об обычных учениях где-нибудь в Союзе.

Вскоре мне ещё раз пришлось потесниться, даже освободить свой бункер. На базу, как я сразу догадался, прибыли высокие гости. То есть, сам К. Бабрак или, как мы его называли, Коля Бобров, и с ним несколько человек; очевидно, члены его будущего правительства. Одеты они были в обычные солдатские шинели; гулять выходили, только когда стемнеет; питались из солдатского котла. Правда, рядом с бункером, где они располагались, был второй бункер (его я тоже освободил), где размещался «стратегический запас». Мне с одним офицером из группы «А», который имел отношение к этому бункеру, удалось один раз, несмотря на «сухой закон», выпить по рюмке чая нашей родной «Русской».

Б. Кармаля вывозили в Союз, очевидно, для ценнейших указаний. Для этого подогнали самолёт Ан-12 прямо к КПП батальона. Изобразили поломку (то есть, винты двигателей самолёта, когда он исправен и готов к вылету, ставят параллельно и перпендикулярно земле, а тут винт одного двигателя поставили крест-накрест, чтобы было видно с КДП – командно-диспетчерского пункта). И пока техник самолёта изображал ремонт, К. Бабрака посадили в самолёт. Вскоре самолёт благополучно улетел.

Летали в то время очень свободно. Запрашивали разрешение у своих же, заполняли полётные листы (список вылетающих), и – в путь-дорогу; через два с лишним часа – Фергана. Это, правда, не касалось офицеров и прапорщиков батальона. Нам не разрешалось даже выходить за пределы батальона, что, впрочем, вполне понятно.

Вскоре в Кабуле раскрыли заговор против Амина, и все, кто должен был нам помогать, оказались или в тюрьме, или за границей.

15 декабря в Баграме приземлился 351-й Ферганский парашютно-десантный полк (командир полка подполковник Н. П. Сердюков).

Полк разместился здесь же, в расположении батальона. Но капониров и бункеров уже не хватало, и для личного состава поставили большие лагерные прорезиненные палатки. Стало холодно, поэтому в палатках поставили «поларисы». Труба диаметром 15 сантиметров, заваренная снизу, на высоте около 70 сантиметров в неё вваривается воронка для залива солярки, до самого верха в трубе прорезаются отверстия диаметром 2–3 сантиметра; в воронку заливается солярка и поджигается – через 10–15 минут труба накаляется, в палатке тепло, и только гул стоит. Почему – «поларис»? Да, Бог, его знает.

Лучше и проще обогрева быть не может. Но даже и с «поларисом» случилось у нас «ЧП»

Как-то ночью командир полка подполковник Сердюков объявил тревогу. Прибежавший посыльный доложил мне, что горит палатка.

Командир полка построил полк около горевшей палатки, вернее, догоравшей палатки (палатка горит 60 секунд, плюс-минус 2–3 секунды). Выяснилось следующее. Старослужащий солдат, будучи дневальным, ночью разбудил молодого солдата и заставил его нести службу вместо себя, и, соответственно, доливать солярку в «поларис». Очередной раз, доливая соляру, солдат нечаянно пролил мимо – на раскалённую печку. Вспыхнуло пламя, от растерянности и испуга солдат плеснул оставшуюся солярку на разбудившего его «деда», который устроился рядом с печкой. Результат этой «дедовщины» весьма и весьма плачевный: сгорела палатка, вооружение и имущество и, главное, сгорел злополучный «дед». Первая – не боевая – потеря полка.

Кто командовал личным составом, тот поймёт меня, что без соответствующей юридической базы мы не добьёмся искоренения такого позорного явления в армии, как «дедовщина». Крайним всегда окажется командир. Солдат, в лучшем случает, окажется на гауптвахте; в большинстве случаев о «дедовщине» замалчивается, не портя показатели

То же самое можно сказать и о некоторых, так называемых, пленных, то есть, солдат, попавших в плен: будь то в Афганистане, будь то в Чечне. Солдат пошёл поспать в виноградник (естественно, вне расположения части), то решил сходить за сигаретами или, хуже того, за спиртным, то решил подзаработать на «дембель». Результат таких оставлений части – плен. Что самое интересное, после освобождения таких псевдо-героев, вернее, чего греха таить, – преступников встречают, как настоящих героев: телевидение, радио, пресса, реабилитация в госпитале, досрочное увольнение, представление к награде и т. д., и т. п.

Это – я считаю, прямое издевательство над нашими (пусть, даже где-то и несовершенными) Законами и Уставами. Как результат – всегда виноват командир: не воспитал, не внушил, не... не... не...

Тема, конечно, обширная и, может быть, даже спорная. Я своё сказал.

...Между тем, события в Баграме и Кабуле происходили более чем стремительно.

25 и 26 декабря на аэродромы Баграма и Кабула десантируется посадочным способом Витебская воздушно-десантная дивизия.

27 декабря приходит сигнал из Москвы о штурме дворца Амина, захвате аэродрома в Баграме и всех важных объектов в Кабуле.

О взятии Баграма и выводах, которые я для себя сделал, расскажу подробнее.

Ожидая сигнал из Москвы о начале операции, около шести часов вечера меня вызвал генерал-лейтенант Н. Н. Гуськов и приказал съездить в части гарнизона Баграма, где у меня было много знакомых, и прозондировать обстановку. Первым делом поехал к начальнику гарнизона.

Обстановка в штабе афганцев, мало сказать, была напряжённой, обстановка была накалена до предела. Все офицеры находились на своих местах. Обычно, после пяти часов вечера афганские офицеры разъезжались по домам, в основном, на велосипедах; часть из них отправлялась торговать в дуканы (лавочки), другие заниматься домашними делами. На этот раз, все офицеры находились на своих местах. Сразу бросилось в глаза, что все солдаты были вооружены.

Предчувствуя, что обстановка может резко измениться и, отнюдь, не в нашу пользу, приказал водителю не глушить двигатель и держать автомат наготове. Предупредив его, если услышит выстрелы в штабе, немедленно уезжал, дескать, мне помощь уже не потребуется.

Начальник гарнизона оказался на месте, но к моему посещению отнёсся очень настороженно, видимо, он предугадывал развитие событий. Начальником гарнизона он назначен недавно, до этого был начальником штаба этого гарнизона. Я думаю, стоит рассказать об этом подробнее, тем более, что теперь это уже не является тайной.

Несколько дней до 27 декабря мы тоже сидели в напряжении, ожидая сигнала из Москвы, и, как водится, решили опередить события. Офицеры из группы «А» получили приказ арестовать начальника гарнизона. Они добросовестно выполнили приказ: арестовали, привезли в расположение батальона, посадили в бункер. А сигнала из Москвы нет. День прошёл – нет, ночь прошла – нет. Тут кое у кого из начальников зачесалось одно место. Никаких прав на арест мы не имели. Правда, причину хоть и плохенькую, всё же нашли. За день до ареста начальника гарнизона при заходе на посадку нашего самолёта поздно вечером на взлётно-посадочной полосе был выключен свет, обозначающий габариты ВПП. Нам пришлось срочно ставить вдоль ВВП и зажигать банки с мазутом. Самолёт благополучно приземлился.

Потом извинились перед арестованным комендантом, который был близким другом Амина. Не заходя в штаб, он сразу уехал в Кабул. Больше в Баграме мы его не видели.

Поговорив с новым начальником гарнизона, я сделал вывод, что дело миром не кончится. Необходимо было проверить обстановку в частях. Мы попили чаю, поговорили о семейных делах (это у них – на первом плане, хотя – чисто символически).

При выходе из кабинета начальника гарнизона, я специально оглянулся (он этого не ожидал), краем глаза заметив, что он сделал знак солдатам и офицеру, чтобы те следовали за мной. Я знал, чем всё может закончиться, пуле – на первый этаж, прыжок в машину, которая с места в карьер рванула от комендатуры. Пока выбежали мои сопровождающие, мы находились уже метрах в тридцати от них.

Объектом следующего посещения по пути в батальон был штаб зенитного дивизиона. Больше куда-нибудь ехать не имело смысла – обстановка прояснилась полностью.

В штабе зенитного дивизиона тоже все находились на местах: командир, замполит, писарь, связист, другие военные.

Командир – молодой красивый капитан, очень весёлый, жизнерадостный. Мы поздоровывались, я ему сказал, что сегодня провожу ночные занятия, и просил, чтобы он позвонил на свои батареи и предупредил, чтобы не получилось с нами перестрелки.

Он тут же, при мне, позвонил на свои батареи и сказал, что шурави могут свободно передвигаться в районе расположения его батарей (это – примерно половина территории аэродрома). По моему отъезду, достав бутылку коньяка, предложил выпить. Я сказал, что с удовольствием, но только утром, после занятий. Он согласился, и я уехал, ещё не зная, что вижу его живым в последний раз.

Прибыв в расположение батальона, доложил генералу Н. Н. Гуськову обстановку. Он ещё засмеялся: «Вот видишь, и коньяка не выпил и обстановку разрядил».

Вскоре поступил сигнал о захвате аэродрома. Все объекты были заранее распределены между группами захвата. Каждый офицер и солдат знал свою задачу.

По моей команде группы начали выдвижение к объектам и их захват. Бронетехники у меня в батальоне не было, передвигались на машинах ГАЗ-66 со снятыми тентами. На близко расположенные объекты группы передвигались пешком. Первым выехал мой заместитель капитан В. Манюта; он захватил казармы и расположения лётного состава.

Небольшое трагико-комическое отступление о том, как у меня в батальоне появился первый раненый. Офицеры, командовавшие подразделениями, знают, что попадаются солдаты никчёмые, ни к чему не приспособленные, которым ничего нельзя доверять. И у меня отыскался такой. Послать его на захват объекта, в бой я не мог. Не был уверен, что он в горячке боя не перестреляет своих. Я приказал ему сидеть в бункере; оружие ему не дали. Когда начался бой – со стороны выглядело очень даже красиво: трассеры во все стороны, взрывы гранат, огонь тут и там и т. д., и т. п. И что – этот солдат влез на крышу бункера и, разинув рот, наблюдал эту красоту ночного боя, моментально получив пулю в ягодицу. Рана оказалась пустяковая – только мышцы слегка были задеты. И, аккурат, в это время неизвестно из каких ведомств, появилась куча – так и хочется добавить: навозная – так называемых, «советников». Что они советовали, не знаю, но в бою они не участвовали. Зато после боя лезли во все дырки и, даже минуя командира, подавали списки на награждения. Так получилось и с этим солдатом. Никто из командования и не думал награждать его, так как рана было получена по глупости, пользы он никакой не принёс, вдобавок нарушив приказ не высовываться из бункера. Но «советники» (скорее, всё-таки – антисоветчики) возмутились: солдат пролил кровь, значит – достоин награды. Итог: большинство солдат и офицеров, участвовавших в бою и рисковавших жизнью, не были награждены, а этот негодяй – большего эпитета он и не заслужил – получил орден Красной Звезды.

Дальнейшую судьбу этого «героя» не трудно было предугадать. Он заходил к командиру полка без спроса, садился, положив орден на стол (орден носил в кулаке – носить орден, как полагается, на груди побаивался), требовал (!!!): «Я – орденоносец: представьте мне отпуск, напишите в военкомат, чтобы дома сделали то-то и то-то». Можете себе представить этого «орденоносца» на гражданке, разрисовывающего свои «подвиги».

И это – не единичный случай. У нас и Героев Советского Союза некоторые получили по разнарядке.

...Вернёмся к Баграму.

Вскоре начали поступать доклады о захвате объектов. Произошла заминка при взятии казарм на въезде в Баграм. Афганские солдаты из окон вели сильный огонь, и подойти было невозможно. Когда командир группы доложил мне об этом, я спросил:

– Гранатомёты есть?

– Есть.

– Ударь из них по окнам.

Вскоре услышал гранатомётные выстрелы, затем – взволнованный доклад старшего группы, что казармы взяты без потерь. В этой заминке была и моя вина. Лейтенант только год, как из училища, у него в понятии – гранатомёт только против бронетехники, а между тем гранатомёт очень эффективен при захвате зданий. Я этого не объяснил, хотя для нас всё закончилось благополучно.

Один за одним поступали доклады о взятии объектов. При взятии зенитного дивизиона, раненых не было. Командир дивизиона своё слово сдержал.

Группы захвата, возвращаясь, привозили с собой раненых афганцев; их относили в специально оборудованный для оказания медицинской помощи бункер. Раненые, кто лежал, кто сидел вдоль стен бункера, уткнувшись в свои коричневые одеяла, напоминали больших воробьёв, только зыркали вокруг своими чёрными глазами. При операциях, даже – очень болезненных, никто из них даже не вскрикнул. Оказав всем медицинскую помощь, на другой день их отправили по своим подразделениям.

В это же время были захвачены все намеченные объекты в Кабуле. Взят дворец Амина. Колю Боброва – Кармаля Бабрака – и всех остальных из его окружения на бронетранспортёрах под охраной отправили в Кабул.

Но не надо думать, что все боевые действия в Афганистане происходили так удачно. Вскоре у моджахедов появилось современное оружие, организованные подразделения и части. Были случаи, когда наши роты уничтожались почти полностью.

Можно было написать ещё очень много, но моей задачей было описать первый батальон в Афганистане, который с честью выполнил свою задачу.

Пусть простят меня офицеры и прапорщики батальона, что не всех назвал по-фамильно. Назвать всех я просто не в состоянии, да и задачи такой я перед собой не ставил...

2004 год,

Тула.

Октябрь 2014 года,

Тула.

« назад