Зачем полезли на гору? Банально: посмотреть летучих мышей, которые, по словам полковых старожилов, кишмя кишели в пещерах оной горы. Восхождение начали где-то в четыре часа пополудни, солнце стояло если и не в зените, то довольно высоко над горой. На полпути к пещерам всё-таки лезли в гору, не по прямой асфальтированной дороге шли – солнце разом, как по мановению волшебной палочки, скрылось за горой. Ещё минут через десять нас окутала сплошная чернота. Только звёзды и далёкие огни фонарей будто из другой галактики. Делать нечего, спускаемся по знакомой (или незнакомой?) тропинке. В звёздной подсветке разве разберёшь нужную тропинку. Так и мы в каком-то месте свернули с проторённой дороги и пошли в неизвестность. Хотя фонари также мерцали внизу и звёзды, вроде, оставались на своих местах. Мы шли, шли и вышли к арыку шириной метра три, заросшего по обоим берегам каким-то густым кустарником. Не долго думая, полностью разделись, взяли одежду и обувь и смело полезли через кусты. На наше счастье ложе арыка оказалось бетонированным, а быстрое течение мы преодолели на одном дыхании. Буром ввинтившись в кусты противоположного берега, с облегчением вздохнули, отряхиваясь от колючек и веток. Тут и рукой подать до полка. Услышав наш рассказ о форсировании арыка, полковые медики уставились на нас как на зачумленных больных. – Ребята, да вы родились не в рубашке, а в каком-то противочумном костюме, – протягивая нам трясущимися руками (у них-то от чего?) мензурки со спиртом. – ??? – Ещё никому не удавалось перейти этот арык, тем более ночью, и не быть укушенными змеями, кишащими там в летнее время. …Зимняя сессия на шестом курсе это – непревзойдённый шедевр авантюр трёх рязанцев (Петька Васечко, неиссякаемый генератор всяческих и всевозможных идей, руководитель агитбригады – первый общевойсковой взвод; Володька Кузнецов, гитарист и я – друзья не разлей вода ещё со второго курса института: восьмой десантный взвод). В первых числах декабря Васечко «надыбал» информацию, что в клинике детских болезней, где располагалась и сама одноимённая кафедра, к Новому году для больных детей нужны Дед Мороз, Снегурочка и артисты для кукольного спектакля. На следующий день, после обсуждения этой информации, мы отправились в эту клинику предложить свои услуги. Выслушав нас, заведующая клиникой без обиняков, без экивоков, прямым текстом прямо в лоб, как ударом хлыста, подвела черту: – Сколько?.. – Досрочно, 31 декабря, с шестым взводом сдать экзамены на «хорошо» и «отлично». – Замётано, – вздохнув с облегчением (денег же мы не просили), она протянула нам мешок с куклами и сценарий детского спектакля. – Жду двадцать девятого к четырём часам. Снегурочку, надеюсь, найдёте сами. Почему экзамен 31-го? Ларчик-то открывался просто: в шестом взводе обучался старшина курса капитан Яроцкий, который составлял расписания и занятий, и зачётов, и экзаменов для всего курса. И для своего родного, шестого взвода он поставил экзамен по детским болезням последним из четырёх положенных в эту зимнюю сессию, чтобы также в последний день цикла по этой кафедре и сдать досрочно экзамен, тем самым пяток дней прибавив к отпуску личному составу взвода. И к этому взводу мы – рязанская троица – садились, грубо говоря, на «хвост». С куклами и сценарием мы, захватив пару по 0,75 «трёх семёрок», отправились на квартиру к Петьке (он один из нас был женатым человеком) готовиться к представлению. Собирались у него почти каждый день с обязательными двумя–тремя всё теми же 0,75 «тремя семёрками», так ни разу не открыв сценарий и ни разу не достав кукол. – Играем «с листа», – бодро произнёс Петька, открывая двери в холл стационара клиники, где нас ждали десятка три больных детишек дошкольного возраста. Меня сразу переодели в Деда Мороза, придав яркой красной помадой моим щёкам «натуральный» зимний румянец. Снегурочка – подруга Кузнецова – оказалась Деду Морозу под стать. Артисты – Петька, Володька и ещё двое приглашённых агитбригадовцев за ширмой, естественно, пропустив по сто пятьдесят портвейна (без Деда Мороза и Снегурочки, что тоже, естественно – мы же непосредственно общались с детьми), разобрав куклы, приступили к изучению сценария спектакля. В это время в холл пришли и заведующая отделением, и заведующая кафедрой детских болезней, и весь женский, и весь мужской (всего два ординатора) персонал, рассевшись на стульях в задних рядах. Пока артисты готовились к спектаклю вся нагрузка легла на Деда Мороза и Снегурочку: хоровод – за хороводом, стихи, песенки, подарки и т. д., и т. п. Хорошо, что я сообразил надеть костюм Деда Мороза на голое тело: и оставшиеся на мне трусы, и вся амуниция после представления насквозь промокла от пота – жара стояла в отделении, дети всё же. После спектакля нас всех пригласили на встречу Нового года, не переставая восхищаться прошедшим действом: – Такого впечатляющего представления до вас никто никогда не проводил, – пела нам дифирамбы заведующая детским отделением. – Как – насчёт следующего года? Ах, совсем забыла: вы же – выпускники. Вперемежку с персоналом мы расселись за столы, но честь агитбригады, да и всего факультета по встрече Нового года отстаивали только мы вдвоём с Петькой. Все мужики отделения – два ординатора – после второго тоста заснули в детских кроватках, Володька уснул в раздевалке среди пальто и шуб, не дождавшись 12 часов, Снегурочка, за что-то обидевшись сразу после спектакля на Кузнецова, и двое приглашённых испарились ещё до банкета. Ровно в четыре часа Петька поймал на пустынной улице такси, завёз меня и Володьку, полусонных, на факультет, а сам поехал к себе на квартиру. …Утром тридцатого, разбудив Кузнецова, последними из восьмого взвода отправились в госпиталь на кафедру военно-полевой терапии (ВПТ) сдавать зачёт по оному предмету, предварительно заскочив в буфет выпить минералки. Там, видя мои разукрашенные щёки и шею, буфетчица за ширмой стала чем-то стирать помаду (уважали и любили нас – десантников – женщины факультета). И если мне удалось проскочить мимо всевидящего ока начальника курса подполковника медицинской службы Подолянко, то Володька, как назло, нарвался на него со всеми вытекающими отсюда последствиями (о коих – дальше). Зачёт по ВПТ у нас принимал подполковник медицинской службы Улизко. Оригинальный до безобразия преподаватель, к примеру: – Это – синее или зелёное? – интерпретируя, так можно наглядно перевести его вопросы. – Зелёное? – Правильно! – следует длинная пауза. – Красное!?! Слушателей он опрашивал строго по алфавиту, и, пока очередь дошла до моей фамилии (где-то в середине списка), я успел «по диагонали»просмотреть учебник. – Макаров! – Улизко, оторвав глаза от журнала, в недоумении уставившись на мои красные щёки, так до конца и не оттёртые буфетчицей. – Он вчера выступал Дедом Морозом на кафедре детских болезней, – прокомментировал мой вид командир отделения Колебаев. – Садись! Зачёт! – И препод назвал следующую фамилию. 31 декабря к назначенному времени на вожделенной кафедре детских болезней оказывается только моя персона. Володька после вчерашнего зачёта по ВПТ уехал к Снегурочке реабилитироваться после бездарно проведённого с ней вечера на кафедре детских болезней. Петька же Васечко застрял на кафедре госпитальной хирургии, где первый взвод сдавал зачёт по предмету. Если занятия на военных кафедрах заканчивались 30 декабря, то на гражданских – 31 декабря – поэтому и не мог приехать с окраины в центр города. С телефона-автомата – тогда они работали безукоризненно – набираю номер кафедры госпитальной хирургии и прошу позвать слушателя Васечко. На другом конце провода голосом заведующего кафедрой профессора Альперовича интересуются касательно повода вызова ещё не сдавшего зачёт слушателя. – У него брат попал под машину, – ничего более умного мне не пришло в голову. Через двадцать минут передо мной из такси выскакивает Петька с бледным лицом и, заикаясь, вопрошает: – Где брат? Зная его семейное положение, отвечаю встречным вопросом: – У тебя брат-то имеется в наличии? Без проблем мы сдали экзамены по детским болезням, исключительно беседуя с экзаменаторшами о личной жизни, о прошедшем банкете, о всём на свете, кроме этих самых «детских болезней». Получив соответствующие «хорошо» и «отлично», заехав за Кузнецовым и Снегурочкой, всей гурьбой отправились на квартиру Васечко отмечать настоящий Новый год. Всей гурьбой, да не всей: мне пришлось к вечернему разводу на наряд прибыть на факультет, чтобы вытянуть жребий дневального по курсу в третью смену. Если на пятом курсе дневальные добросовестно менялись через каждые четыре часа, как предписано Уставом внутренней службы, то на шестом курсе, учитывая опыт предыдущих поколений слушателей, мы решили одноразово заступать на восьмичасовое дневальство. Первая смена: 17:00–01:00; вторая смена – 01:00–09:00; третья смена – 09:00–17:00. Мне досталась самая комфортная смена – Новый год можно смело встречать с друзьями на квартире. Дежурный по факультету майор медицинской службы Самойлов, строго настрого предупредив весь личный состав наряда о бдительном несения службы, о недопущении на факультете и в окрестностях «водку пьянствовать», преспокойно отправился на кафедру ОМП (оружие массового поражения) «расписать пульку» и встретить Новый год подобающим образом. Мне оставалось перелезть через забор и отправиться по известному адресу. Под утро первого января перед необходимыми для поправления пошатнувшегося здоровья бокалами шампанского, Петька провожает меня интригующим вопросом: – Как ты смотришь, чтобы вам с Кузнецовым вместе с нашим взводом пятого января сдать «судебку» досрочно? – ??? – Всё беру на себя. Дневальство моё прошло великолепно. Дежурный по факультету на моё отсутствие на отдыхе свободной смены никакого внимания не обратил. Приползающие, переполненные впечатлениями и подарками (разными там вкусняшками и алкогольсодержащими жидкостями) слушатели родного взвода щедро делились со всеми, кто находился в комнате. Естественно, вкусняшками я объедался всю свою смену, не отходя от «тумбочки», но «водку пьянствовать» позволил только после семнадцати часов. Четыре дня до досрочного экзамена пролетели, как один миг. Володька Кузнецов за эти дни с учебником по судебной медицине не расставался ни на минуту, но я этот самый учебник у него видел исключительно в неразвёрнутом виде. На кафедре нас встретил уже сдавший экзамен Васечко. – Я договорился – заходите по моей отмашке. – Всё понимаю, – начинает экзаменатор, слегка принявший после праведных трудов несколько рюмок «пятизвёздочного» чая с командиром первого взвода (дело святое, конечно же!), – Кузнецов женится на твоей сестре, и ему срочно нужно ехать в Рязань, а Макаров-то тут при чём? – Он – свидетель на этой свадьбе со стороны жениха! – этим ли поставить Петьку в тупик. Минут двадцать препод стал наставлять жениха и свидетеля, опираясь, как оказалось, на свой горький опыт семейной жизни. Не задав ни одного вопроса Кузнецову, он берёт мою зачётку и… – Жениху ставлю «хорошо»! Тебя же, – обращаясь ко мне, – погоняю по всему учебнику. – Вы мой ответ уже оценили и поставили в зачётку, осталось в ведомость поставить. В это время в двери появляется Васечкина голова и авоська с внушительным содержимым. Видя такое дело, преподаватель ставит и в Володькину зачётку «хорошо», записывает результаты в ведомость и мы вчетвером до сумерек продолжаем банкет по случаю сдачи «судебки». Два оставшихся строго по расписанию экзамена – военную эпидемиологию и Уставы, – которые в нашем взводе начинали сессию с Кузнецовым прошли на одном дыхании. Отметить досрочное – на две недели раньше – окончание этой сессии (Володька умудрился и детские болезни между Уставами и ВЭ сдать) и встретить достойно Старый Новый год мы собрались опять у Петра и Катерины Васечко. Под утро (а когда ещё приходят умные мысли?) Петьку опять в который раз осеняет: – Идите с Кузнецовым к Подолянко и просите отпускные билеты! На утро Кузнецов ринулся сразу на факультет. Меня же (всё-таки общение с Васечко не проходило даром) в холодном трамвае откуда не возьмись посещает шальная мысль и, чтобы эту мысль воплотить в реальность, схожу на полдороге и направляюсь в редакцию «Молодого ленинца». Там во всю идёт чаепитие: из огромного литров на десять самовара в чашки и бокалы наливается слабозаваренный чай. Подают и мне полную чашку. Начиная пить маленькими глотками, боясь обжеться: вот те раз – чистейший болгарский «рислинг». К вечеру на руках у меня – бумага о том, что редакция (с коей успешно сотрудничал уже полтора года) отправляет меня в Москву на месячные курсы внештатных корреспондентов. Явка на курсы 14 января. Подпись. Синяя печать. С этим направлением на следующий день вначале захожу к начальнику политотдела полковнику Оносову. Он внимательно читает, ставит резюме «Не возражаю!» и свою закорючку. – Иди в строевую. – Пусть сразу выписывают отпускной и проездные билеты! Если Подолянко будет… (дальше следует непереводимая лексика), пусть позвонит мне. Надолго не задержавшись в строевой части, стучусь в кабинет начальника курса. Там – сам хозяин кабинета и старшина курса Яроцкий. На мою просьбу о досрочном отпуске оба отвечают категорическим отказом: дескать, без их отеческих разрешений на каком основании досрочно сдавали экзамены; дескать, вчера заходил Кузнецов – ему-то отказали. Будешь Макаров, две недели до официального отпуска, писать заметки во все газеты и журналы, дескать… – Позвоните, пожалуйста, полковнику Оносову, – успеваю вклиниться в их дуэт. – Ладно, – подводит резюме Подолянко, – полетишь завтра. – Руководитель группы с билетами ждёт в аэропорту – отлёт самолёта через три часа. Ох, как им не хотелось отпускать меня, но резюме начальника политотдела и подпись редактора областной комсомольской газеты – это не хухры-мухры. Через час я с унылым видом тёрся у касс аэровокзала – на ближайшую неделю на Москву билетов нет и не предвидится. Хватаюсь за спасительную соломинку – звоню Васечко. Ещё через час у меня в руках вожделенный билет на ближайший рейс на Москву. …Володьку Кузнецова, успевшего вместе со мной сдать все экзамены досрочно, начальник курса в отпуск не отпустил: – Будешь вместо Макарова писать статьи! – вынес вердикт Подолянко. Володьку, конечно же, такой вариант не устраивал. На гитаре играть или там спеть – пожалуйста, но писать… Особенно не заморачиваясь, на следующий день после моего отъезда он уходит – нет, не в запой – он уходит на стационарное лечение в госпиталь с каким-то несущественным заболеванием. И валяется в госпитале до начала своего законного отпуска, на ночь уходя к своей Снегурочке. Утром следующего дня после выписки, то есть в первый день отпуска, Володька с Петькой Васечко и его женой Катей в зале ожидания аэропорта оказываются перед огромной толпой пассажиров, жаждущих улететь, в основном на Москву. Билетов, естественно, на ближайшие дюжину дней нет, по определению, тем более, на ближайший самолёт, вылетающий в стольный град вечером. Оставив удручённых жену и Володьку, Петька растворился в галдящей толпе пассажиров, но ровно через двадцать минут появился, как чёрт из табакерки, с тремя вожделенными билетами на ближайший, то есть на вечерний рейс. Пока суть да дело, наша троица по инициативе Петра решает скоротать время в гостинице при аэропорте. Загрузившись по полной программе, пару раз сходив за добавкой, разморившись в тепле гостиничного номера, они проспали вылет своего самолёта. Но Васечко этим было не смутить: с утра переложившись портвешком, он достаёт три билета на утренний рейс и вся троица благополучно улетает в Москву. В самолёте под мерный шум моторов Ил-18 Петька уговаривает Кузнецова из Москвы не ехать к себе на родину в Михайлов, а лететь с ним в город Горький. После недолгих уговоров Кузнецов соглашается, прикинув, что в ажиотаж каникул, тем более в Москве, Васечко вряд ли достанет три (!) билета. Во Внукове картина ещё более устрашающая, чем в Томске, – к кассам не пробиться. Кузнецов с облегчением вздыхает, но радость его мгновенно улетучивается при виде Петра с тремя билетами на ближайший самолёт до Горького. Володька на виду всего зала ожидания бухается перед Петькой на колени и громогласно просит отпустить его на родную Рязанщину, мол, бес попутал, когда согласился с предложением друга. …Мой гос по научному коммунизму начался накануне вечером в самом дорогом ресторане Томска. В ресторан – не помню по какому поводу – меня пригласила ответственный секретарь многотиражки мединститута, по совместительству – лучшая подруга доцентши с кафедры философии, гражданского экзаменатора по научному коммунизму на нашем факультете. После ресторана мы втроём в «продолжение банкета» оказались в пустующей квартире доцентши. За полночь пригласившая меня журналистка где-то затерялась в многочисленных комнатах квартиры, мне же пришлось исполнять обязанности приглашённого гостя по полной программе. Ранним утром, часов в пять, за чашкой свежесваренного кофе учёная дама наставляла меня касательно предстоящего экзамена: – Заходишь первым, берёшь билет, готовишься минут десять, не более и садишься ко мне. – попивая кофе, продолжала. – Рассказывай о чём хочешь, не обращая внимания на вопросы билета, но после каждого ответа, чётко докладываешь: «Слушатель Макаров ответ закончил!». И, обращаясь, к подруге: – Чтобы твой коллега по перу получил «отлично», приходишь на экзамен с фотографом, затем помещаешь снимок в многотиражку. Останется мне на память об этой ночи. Первым зайти в кабинет проблем не оказалось. За экзаменационным столом сидят два полковника из Москвы – оба, как на подбор: глаза красные, лица опухшие. В это время входит моя доцентша, бросает взгляд на меня и швыряет кипу свежих газет перед полковниками. Те не заставляют себя долго ждать, жадно поглощая новости вместе с минералкой. Читаю билет, вопросы – так себе, но работа Ленина – ноль, первый раз слышу о ней. Подходит к столу начальник политотдела полковник Оносов, отворачиваясь, спрашивает шёпотом: – Работу Ленина знаешь? – Первый раз вижу, – шепчу в ответ. Оносов косит глаза: – Сам первый раз вижу эту работу. Делать нечего, беру, якобы, исписанные черновые листы, подхожу к экзаменационному столу и чётко, как учили, докладываю: – Та-та-та! Несу галиматью по первому вопросу. – Та-та-та, по первому вопросу ответ закончил! Со вторым и третьим вопросами повторяется то же самое. Начав про работу Ленина, озвучив только название, слышу голос доценши. – Хорошо, – и, поворачиваясь к читающим газеты полковникам, – вы согласны? Не отрываясь от чтива, те закивали в ответ. – «Хорошо», – протягивая мне зачётку, подводит экзаменаторша итог экзамена. Ничего не понимая «за результат» экзамена, выходя из аудитории, сталкиваюсь с сотрудницей газеты и фотографом. Минут через десять, по выходу «съёмочной группы», прошу журналистку позвать доцентшу. Ещё через пять минут в нашей опустевшей комнате общежития под звон стаканов, наполненных неизменным «777», задаю вопрос: – Почему – не «отлично», как договаривались вчера, вернее, сегодня ранним утром? – Я хотела иметь на память фотографию в газете с тобой, – грустно посмотрев на меня, чмокнув и вытирая помаду со щеки, доцентша пошла дальше принимать экзамены. – Прощай, будущий лейтенант медицинской службы Макаров. …После новогодних каникул все слушатели стали ходить в ателье военторга с целью пошива офицерской формы. Параллельно, в составе отделения, взяв одну на всех лейтенантскую парадную форму (командиром 7-го взвода был лейтенант медицинской службы), мы посещали другое ателье военторга, чтобы сфотографироваться для личного дела. Это – преамбула. В нашем взводе пара-тройка слушателей постоянно ходили в наряд (только по собственному желанию – хобби у них такое) – патрульными по гарнизону; среди них – командир первого отделения сержант Володька Колебаев, образец идеального военного. К нему-то особенно и придирался прапорщик из комендатуры, инструктируя перед заступлением на дежурство. Нещадно гонял и по строевой подготовке, и по знанию уставов. Это – продолжение преамбулы. Дошла очередь и до нашего взвода идти фотографироваться. Колебаев, как и положено командиру, фотографируется последним и, не снимая лейтенантской формы, выходит из ателье. И… и к ателье подходит эта зловредина прапор, естественно, не отдавший приветствие (правая рука – к виску) «новоиспечённому лейтенанту». Что тут началось: как только «лейтенант» Колебаев не измывался над бедолагой, полчаса гоняя его строевой подготовкой перед нами, слушателями первого отделения восьмого взвода, десантного взвода. Попробовал бы прапорщик не выполнить приказ «лейтенанта». …После зимних каникул написал письмо – чем чёрт не шутит – в ГлавПур ВС СССР (Главное политическое управление Вооружённых сил СССР) с просьбой направить меня после окончания Военмедфака служить в какую-нибудь окружную газету, например, в газету Сибирского военного округа (город Новосибирск), так как, имея множество публикаций в газетах и журналах, может, чем и пригожусь на поприще профессиональной военной журналистики. Через пару месяцев меня срочно вызывает на «ковёр» начальник политотдела факультета полковник Оносов. – На, читай! – Протягивая мне «бамагу», указывает на стул. Беру, сажусь, читаю и понимаю, что профессиональной журналистики мне не видать как своих ушей. – В общем, так, – резюмирует Оносов, доставая из сейфа бутылку коньяка, два фужера (не рюмки) и тарелку с нарезанными кругляшками лимона. – Факультет выпускает военных врачей – государство деньги на это тратило, а не на твою блажь. В журналистику, если будешь и дальше писать, возьмут и из части, а сейчас: вот тебе – официальный бланк, пиши официальный отказ от своей авантюрной идеи. Я подпишу. Разливая коньяк по фужерам, подвёл черту: – За твою будущую журналистику… …За месяц до госов, то есть в одну из майских суббот 1972 года, кто-то выглянув в окно нашей общаговской комнаты на восемнадцать человек (меньше всего в нашем взводе было женатиков, поэтому комната-ангар по праву принадлежала десантникам), заметил на нижней ветке сосны огромную птицу. На наши крики, свист птица совсем не реагировала. Через пяток минут, столпившись под сосной и определив с близкого расстояния, что эта птица – филин, стали бросать в него (филина) палками. Филин совсем не реагировал, наверно, при ярком послеобеденном солнце он не только ничего не видел, но может и не слышал наши крики и свист. Всё же филин дождался меткого броска и камнем рухнул на землю, но, не долетев полметра, он оказался в наших руках. Принеся его в комнату, посадили на шкаф и отправили гонца в столовую за сырым мясом. Филин не стал себя долго упрашивать, моментально склевав все кусочки мяса, нарезанные сердобольными поварами в виде червячков. Ближе к вечеру, освоившись в новой обстановке, филин начал вертеть головой и размахивать крыльями, не обращая на нас никакого внимания. Мы ждали, когда же он будет летать, но так и уснули, не дождавшись его полёта. Теперь главное. Почти каждую субботу наш «однополчанин» Коля Виноградов, как и многие слушатели, отправлялся на субботнее рандеву. Так повелось, если при бритье и глажке брюк Николай что-то напевал (как и в этот день) – всё, поздно ночью или под утро придёт помятый и побитый. Примета всегда подтверждалась. На этот раз, открыв дверь в нашу комнату далеко за полночь и сделав пару шагов к своей койке, он вдруг увидел громадное летящее прямо на него какое-то существо, в полуночных сумерках похожее на ископаемого птеродактиля. А «птеродактиль», совершив пару кругов по комнате, как ни в чём не бывало, уселся на прежнее место. Дверца шкафа при этом самопроизвольно открылась. Виноградов же, издав рёв раненого буйвола, ломанулся к своей кровати, попутно врезавшись лбом в торец этой самой открывшейся дверцы шкафа. Естественно мы все, находившиеся в комнате слушатели, вскочили, включили свет и долго приводили бедолагу в чувство. И примета сбылась – синяки у Коли Виноградова расползлись вокруг глаз. На следующий день с утра в нашу комнату повалил народ и продолжал «валить» до вечера, пока все не налюбовались на красавца филина. Начальник же курса подполковник медицинской службы Подолянко забрал его к себе домой, но на следующий день привёз обратно – перекормленный филин за ночь загадил ему всю квартиру. Нам также быстро надоели его ночные полёты и запах птичьих «удобрений». На третий день, поразмыслив, мы отнесли филина в детский садик на соседней улице. Как оказалось, филин и сбежал из живого уголка этого садика – воспитатели даже на всех столбах развесили объявления о пропаже птицы. Но мы то не смотрели на столбы… …Выпускной бал. Торжественные речи. Застолье. Рекой льющиеся алкогольные напитки. Танцы-шманцы-обниманцы. С ответственным секретарём газеты Томского медицинского института уходим по-английски в заранее снятый номер близлежащей гостиницы. На утро следующего дня задаю ей засевший шилом в одном месте вопрос: – Почему мы с тобой с первого дня знакомства не стали любовниками? – Тогда у нас с тобой не случилось бы такого плодотворного сотруд-ничества, – наводя последний штришок макияжа, она продолжила, – мы с тобой делали лучшую за все годы институтскую газету, а займись любовью, у нас на газету банально не осталось бы времени. – Так-то оно так, но… Она одна состояла в штате института. Даже редактор – заведующий кафедрой микробиологии профессор Васильев, один из самых больших спецов по Тунгусскому метеориту – числился на общественных началах. Через полгода нашего сотрудничества она пробила, естественно, с помощью Васильева, ещё одну ставку для газеты и делила её полтора года со мной: пятьдесят на пятьдесят… …Впереди – Тула: служба в 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии: полк, медсанбат, штаб дивизии. Впереди – и продолжение книги об этой службе…

« назад