…С августа тысяча девятьсот семьдесят второго года я – в Туле, в 51-м гвардейском парашютно-десантном полку 106-й гвардейской воздушно-десантной Краснознамённой ордена Кутузова 2-й степени дивизии.

Вся дивизия – в Подмосковье на тушении пожаров, в том числе и начальник строевой части, который должен определить мою дальнейшую судьбу.

Через три дня с пожара приезжает начальник медицинской службы дивизии подполковник Тютенков. Вызывает меня в штаб – большое деревянное здание на лесной поляне. Жду около штаба. Появляется какой-то гражданский: небритый, опухший, в мятых, как сейчас принято говорить, трениках и такой же мятой рубашке. Окинул меня мутным взглядом:

– Заходи – будем знакомиться.

Минут десять он разглагольствует о правилах поведения военного врача в полевых условиях.

– И самое последнее дело – пить казённый спирт!

Достаёт из сейфа 0,5 этого самого спирта – душа-то жаждет после вчерашнего – и разливает, не спрашивая меня, в два стакана. Что поменьше – протягивает мне.

– За знакомство! – «закусив» рукавом рубашки, продолжает, – поедешь младшим врачом в Ефремов. В артиллерийский полк.

В Ефремов так в Ефремов. Младшим врачом так младшим врачом.

– Ждём начальника отдела кадров, – напутствует меня на прощание, – пока поживёшь в полку.

Через неделю собирается всё командование дивизии. Меня опять вызывает начмед. Рядом с ним в кабинете сидит начальник отдела кадров подполковник Ляхов.

– Назначаешься в 51-й полк врачом первого батальона, – протягивая мне руку, заявляет он с железной твёрдостью в голосе.

– Я его назначил в артполк, – как-то вяло отреагировал начмед.

– В первый батальон! – последнее слово оказывается за началь – ником отдела кадров.

…Пока суть да дело, меня прикомандировывают в инфекционное отделение гарнизонного госпиталя в помощь для борьбы с дизентерией, свирепствовавшей во многих частях гарнизона.

Начальник отделения подполковник медицинской службы Владимир Георгиевич Кущенко сразу определяет меня своим помощником, выделив под жильё свой кабинет и поставивший меня на госпитальное довольствие. Целый месяц я познаю под его руководством премудрости диагностики и лечения дизентерии.

На третий день моего пребывания в отделении он зовёт меня проводить ректороманоскопию – «цветной телевизор» по терминологии больных. Поставив первого больного буквой «зю», при этом рассказывая мне все этапы манипуляции, он вводит прибор в прямую кишку, и только хочет прильнуть глазом к окуляру как из этого «цветного телевизора» на его лицо фонтанирует с огромной силой жёлтая вонючая жидкость. Выдернув трубку и схватив левой рукой край кальсонной рубашки, Кущенко охаживает солдата по спине и мягкому месту. Солдат орёт благим матом, по лицу Кущенко стекают остатки жёлтой вонючей жидкости, а я боюсь расхохотаться во всю силу.

– Нет, Владимир Георгиевич, нам такой «хоккей» не нужен.

…Первым из врачей полка я познакомился с капитаном медицинской службы Олегом Никольским, томичом первого выпуска. С перевязанной головой он пришёл за мной в кабинет начмеда дивизии, чтобы отвести в расположение полкового медпункта.

– Что с головой? – интересуюсь у него.

Олег горестно вздохнул.

– Я – не Цезарь, который мог делать сразу три дела.

Из дальнейшего повествования я узнал: он с врачом третьего батальона старшим лейтенантом медицинской службы Саней Колокольцевым (тоже – томич, только третьего выпуска) «балова – лись» пудовой гирей. Перебрасывая гирю как ядро друг другу, они шутили между собой. Проходящий мимо офицер окликнул одного из «циркачей»:

– Олег!

Никольский, повернув голову на крик, боковым зрением увидел падающий на него пудовик, успев только отмахнуться от опасности.

Результат: сотрясение и ушиб головного мозга и, как следствие, негодность к службе в ВДВ.

Через полгода Олега Никольского перевели в сухопутные войска.

…Накануне Нового 1973 года с группой офицеров, находясь на полигоне, глубокой ночью поехали за ёлками. Километров за пять-шесть от военного городка. Приехали. Вот они, ёлки метрах в пятидесяти. Идём к ним. По промёрзшей с едва кое-где заметными следами снега, земле. Не было в декабре тогда снега. Вокруг в земле видим непонятные (Луна рядом – рукой подать, россыпь звезд в морозном воздухе) круглые воронки. Одинаковой формы. Много их!

Припоминаю свой разговор с комбатом, когда впервые увидел крупномасштабную карту полигона и на ней в одном квадрате массу мелких кружочков со штришками внутрь. Окопы? С войны? Не похоже? Воронки от снарядов? Капитан Нестеров подтвердил мою догадку. Воронки, но не от боевых снарядов, а от испытательных болванок.

В этот миг со стороны нашего военного городка появляется всполох огня и в небо уходят трассеры снарядов (завораживающее зрелище, надо отметить). Через некоторое время раздаются звуки стрельбы … корабельных зенитных пушек. Мы совсем забыли, что рядом с казармами находится и испытательная лаборатория одного из Тульских «почтовых ящиков».

Через какой-то промежуток времени новый трассер уходит в небо. В «зенит». А болванки от первой серии начинают падать рядом с нами. В районе тех самых, вначале нам непонятных воронок. Теперь предельно понятных, этих чёртовых воронок. Мы бросились врассыпную. Залегли за толстыми деревьями. Пролежали так на декабрьской промерзлой земле минут тридцать, пока продолжалась эта какофония. Из фейерверка трассеров и падающих рядом пусть не боевых снарядов, а болванок.

Ощущение, надо признать честно, было очень и очень не из приятных.

Ёлок? Нарубили мы ёлок. За ними же поехали…

« назад