Я не проявил ни йоты осторожности, нет, не в выборе места и времени рождения. Какая, на фиг, может быть осторожность, если на улице декабрьские под сорок (заканчивался, как ни странно, сорок седьмой, аж, прошлого века), а у матери тоже под сорок и более только с противоположным знаком. И тифозный мужской барак, куда свозили со всего Мичуринска и окрестностей (Тамбовские бурые товарищи – мои земляки, и тем горжусь) умирать, а кому посчастливится, то и выжить, послевоенных бедолаг. Мать в тифозном бараке рожала. Я в тифозном бараке родился. Мать и я выжили. Как выжил в сорок втором и мой отец – Макаров Алексей Дмитриевич.

Вечная ему память!

Хотя по всем канонам отечественной и мировой медицины выжить был не должен.

…Группу разведчиков (фронтовых разведчиков!), только что вернувшихся из рейда по немецким тылам, бросили на прорвавшиеся вражеские танки.

Штаб фронта отошел – совершил отступающий маневр. Танки встали, подорванные гранатами разведчиков. Сами разведчики полегли в февральском мелколесье. Через три дня эта местность была, хоть и неглубоким, но вражеским тылом. И через три дня этим февральским мелколесьем, мимо подбитых танков, мимо павших бойцов, возвращалась к своим уже другая группа разведчиков. И присела, прячась от ветра, у одного подбитого танка перекурить перед последним броском к линии фронта. Покурили. И увидели. Увидели, что у одного нашего (!) «трупа» на губах тает снег. У мертвых снег на губах не тает.

Живой! Наш! Потащили. Падая от усталости, потащили еле дышащее, полумертвое, обмороженное тело к своим. Через линию фронта. Он же – наш! Ну, и что – безымянный. Он – наш!

И дотащили. С обмороженными ногами. С осколками в этих ногах. С осколками в позвоночнике. Дотащили!

Было отцу в ту пору восемнадцать лет и полтора месяца. А до этого, в декабре сорок первого (и восемнадцати не было – пацан пацаном, а фронтовая разведка) получил он Орден – Красное Знамя за номером 236283… (Небольшая поправка: не наградили отца в сорок первом, а только представили к награде, а орден ему вручили только в сорок шестом). Кому в сорок первом давали такие награды? Что надо было совершить?

Выдержки из Наградного листа Мичуринского райвоенкомата на представление к ордену Отечественной войны 1-й степени разведчика–автоматчика разведотдела Брянского фронта красноармейца МАКАРОВА Алексея Дмитриевича:

«…Тов. МАКАРОВ А. Д. вступил в ряды действующей армии 20 декабря 1941 года в разведотдел штаба Брянского фронта в должности разведчика–автоматчика. При наступлении на населённый пункт в районе села Кривцово Орловской области 18 февраля 1942 года был тяжело ранен осколком мины в обе ноги с повреждением кости и одновременной контузией полости живота и спины, и обморожение обеих ног.

С 18 февраля 1941 года по 15 ноября 1942 года находился на излечении в АГ-3031 в городе Копейске. По излечении госпитальной комиссией признан по ст. 65 гр. 1 приказа НКО № 336-42 г. негодным к военной службы с исключением с учёта.

В результате ранения имеет ампутацию обеих ног ниже колена, пользуется протезом.

В настоящее время инвалид 3-й группы. Учится в Мичуринском учительском институте.

ВЫВОД: Достоин представления к Правительственной награде ордену Отечественной войны 1-й степени.

Заключение облвоенкома:

«Достоин награждения орденом Отечественной войны 1-й степени».

Заключение Военного Совета округа:

«Достоин награждения орденом Красного Знамени».

Отец рассказывал, но, каюсь, забыл. И мать забыла. Хотя какое это имеет значение, – за что конкретно получена награда. За дело, за ратное дело получена. За защиту Родины! За защиту нашей Родины!!!

Вечная ему память!

Вечная память всем, павшим за нашу Родину!

Когда был написан этот штришок из моей жизни, я вспомнил, что летом 1998 года (через 9 лет после смерти отца) в «Мичуринской правде» напечатали об отце в канун даты начала Войны. Порывшись в семейном архиве, я нашел эту статью.

Вот она.

Мичуринский Маресьев

Около тысячи мичуринских школьников испытали волнительные минуты первого выпускного вечера. И так уж получилось, что последний день уходящего детства совпал в нашей истории с тем роковым далеким утром 1941-го, круто изменившим судьбы, планы, стремления миллионов мальчишек и девчонок.

Сегодня, накануне 57-й годовщины начала Великой Отечественной войны, обращаясь к трагическим событиям тех далеких лет, мы отдаем дань уважения всем выпускникам первого военного года, прямо со школьной парты ушедшим на фронт и отстоявшим свободу и независимость нашей Родины.

20 июня 1941 года в школах Мичуринска сдавали последний экзамен. Вечером того же дня учителя каллиграфическим почерком делали последние записи в аттестатах зрелости. На последнем педсовете выпускной бал назначен на субботний вечер 21 июня.

В музее истории школы № 18 хранятся интересные воспоминания выпускника 1941 года А. Д. Макарова. «...Танцевали мы всю ночь, – вспоминал Алексей Дмитриевич, – а утром, следуя давней школьной традиции, отправились встречать рассвет в рощу...».

Там, на Конской горе, открылись дивные виды на окрестности еще не проснувшегося города. Там, в прохладе зарождавшегося утра, вздыхала гармошка, раздавался девичий смех, пелись знакомые песни.

«Если завтра война, если завтра в поход», – пели они, пели и совсем не знали, что это «завтра» уже наступило, и в эти чистые минуты звенящий, предрассветной тишины фашистская авиация во всю бомбила наши города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас.

«Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, – голосом Молотова чеканило радио, – без объявления войны, германские войска напали на нашу страну».

«Я, признаться, боялся, что не смогу принять участие в борьбе с фашистами, – вспоминал Алексей Дмитриевич. – Я ведь 1924 года рождения, призываться должен только в 1942-м. К тому же с девятого класса я уже носил очки. Как тяжело было сознавать, что всё обойдется без меня, что немцев скоро разобьют».

«И на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом…», – пелось в популярной песне предвоенных лет. Не разбили. И когда осенью 1941 года горком комсомола бросил клич: «Комсомольцы – в тыл врага», Алексей Макаров был в числе первых записавшихся добровольцев.

После кратковременного обучения в спецшколе № 2 Брянского фронта, группу, в которую входил Алексей, переправили в тыл врага. Скороспелые курсы сразу же дали о себе знать: из 36 человек линию фронта перешли лишь 18, через несколько дней пятеро попали в плен, и были повешены. Оставшимся 13 бойцам предстояло вести диверсионную работу за всех погибших товарищей.

Спустя много лет после Победы, Алексей Дмитриевич напишет:

Мы в бой вступили в сорок первом:

Семнадцать было нам тогда,

Но с первым выстрелом, наверно,

У нас прибавились года.

Мы как-то сразу повзрослели,

Когда у леса на шоссе

Упали вдруг под град шрапнели

И поднялись потом на все...

Не все дошли мы до Берлина,

Не все увидели Рейхстаг,

Но все, и те, что спят в могилах,

Подняли вверх победы флаг.

Шел 1942 год. Алексей Макаров уже служил в разведотделе Брянского фронта: получал задания, ходил в тыл врага, участвовал в разведке боем. 18 февраля под деревушкой Кривцово во время ночного сражения был тяжело ранен. Очнулся, как позже узнал, утром, пролежал под открытым небом более трёх суток. Проходившие мимо бойцы услышали стоны и, погрузив его на волокушу, по почерневшему от пороховой гари снегу дотащили до медсанбата.

Состояние разведчика было критическим. Многочисленные переломы, поврежденный позвоночник, осколки в обмороженных ногах не оставляли Алексею практически ни малейшего шанса. Вопросом жизни стала предстоящая ампутация обеих конечностей... И он остался без ног.

Затем были госпитали Тамбовской, Пензенской, Челябинской областей, новые испытания и новые операции. Алексей заново учился ходить, отстаивая свое человеческое право на полноценную жизнь. Там, в тыловых госпиталях, он начал писать стихи, которые впоследствии определили его дальнейшую судьбу.

ПОДВИГ

Вернувшись в родной Мичуринск, в сентябре 1942 года, Алексей решает поступать на литературный факультет учительского института.

«...В 1943 году начал учёбу, – вспоминал Алексей Дмитриевич, – за два года занятий не пропустил ни одного дня. Мама говорила: «Учёба и девчата выучили тебя снова ходить!». Заново учился танцевать. Конечно, танцев с присядкой не было, но танго, вальс и даже фокстрот танцевал с удовольствием».

Здесь, в родном институте, Алексей познакомился со своей будущей женой – Татьяной Петровой, студенткой математического факультета. Осенью сорок шестого сыграли скромную, но веселую свадьбу.

Все последующие годы Алексей Дмитриевич учительствовал в Новотарбеевской школе. Был завучем, директором, продолжал писать стихи, изредка публикуя их в местной печати. Наивысшей оценкой его творчества стало присланное под Новый, 1959-й год, письмо С. Я. Маршака.

«Дорогой товарищ Макаров, – писал Самуил Маршак, – в стихах Ваших есть душевная теплота, но выбрать для печати можно было только два: «Качели» и «Спать» (в них больше своеобразия, чем в других). Я передал эти стихи редакции журнала «Мурзилка». Обещали напечатать и послать вам номер. От всей души желаю Вам сил, здоровья, бодрости. Когда будут новые стихи, пришлите мне...».

Всю свою жизнь Алексей Дмитриевич хранил это письмо, как самую дорогую реликвию.

«Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан», – вывел в середине девятнадцатого века формулу жизненной позиции Н. А. Некрасов. В своей повседневной жизни Алексею Макарову удалось совместить оба этих понятия. Поэзия пришла к нему на помощь в тяжелые минуты, помогла обрести душевные силы, победить недуг. Переплетаясь с обширной педагогической практикой, его поэзия воина, героя, победителя стала поэзией для детей, поэзией о детях.

«Мичуринский Маресьев», – говорили о нем. Не секрет, что писатель Борис Полевой, создавая собирательный образ своего литературного героя, брал за образец героев вполне реальных. Алексей Маресьев – прототип своего литературного персонажа, – Алексей Макаров, – их жизненная параллель прошла не только сквозь имя и фамилию, но и судьбу, безымянным соавтором которой стала наша новейшая история.

Бегут годы... Вот уже несколько лет нет с нами А. Д. Макарова, как и многих выпускников далёкого сорок первого. Вам, выпускникам девяносто восьмого, вам, поколению третьего тысячелетия, создавать своих поэтов, своих героев. Хотелось бы, чтобы на это всегда вдохновлял мужественный образ наших героических дедов и прадедов.

А ещё раньше об отце, средняя сестра, Татьяна (окончившая в свое время вместе с мужем Сергеем Садошенко журфак МГУ имени М. В. Ломоносова) написала в Волгодонскую газету «Атоммашевец», где Сергей работал специальным корреспондентом газеты «Социалистическая индустрия». Вот и это небольшое воспоминание об отце.

«Расскажи о дедушке, мама…

– просит сын. И хотя уже много раз он слушал этот рассказ, но вечерами мы говорим с ним о моём отце. А перед моими глазами одна и та же картина. 9 мая 1965 года. По-летнему жаркий день. К братской могиле идет поток людей. И мы среди них. Отец в парадном костюме, с орденом и медалями, тяжело опирается на палку. Скрипят при ходьбе новые протезы. Мама и мы с сестрой в нарядных платьях, с цветами. Люди расступаются, давая нам дорогу...

В этом городе не было боев. В братской могиле похоронены воины, которые умерли от ран в госпиталях. Они не дожили до Победы. Отец дожил, но какой ценой!

...Ночь с 21 на 22 июня сорок первого года. Их десятый класс встречал рассвет на берегу реки. Школа позади, впереди – вся жизнь. Тогда никто из них не знал, что прощаются они не только с детством...

В военкомате разговор был коротким. Рано им на фронт – вчерашним семнадцатилетним школьникам. Но приходили снова и снова. Осенью сорок первого отца взяли добровольцем в разведывательно-диверсионную группу. Ускоренный курс обучения – и первый вылет за линию фронта.

Отец совершил их немного. И рассказывает чаще всего о последнем. Возле одной российской деревушки группа напоролась на фашистские танки. Наши приняли неравный бой. В живых их осталось несколько человек. Отец, раненный в ноги, сутки пролежал в февральском снегу, пока его не нашли и не вынесли с поля боя. Был сорок второй год. Незадолго до ранения отцу исполнилось восемнадцать лет...

Потом врачи говорили, что снег спас ему жизнь. Но спасти ноги не мог никто. В госпитале, в далеком от фронта уральском городе, их отрезали по колено. Отпилили пилой. Но и после операции ему казалось, что простреленные ноги болят. Говорят, так бывает.

А ещё потом он учился ходить заново, на протезах, стирая в кровь то, что осталось от быстрых ног лучшего танцора школы. И было долгое возвращение в родной город, через полстраны, в тесных переполненных вагонах. Он уже ходил самостоятельно, но быстро уставал, и под рукой на первых порах – костыли. И были слёзы матери, и слово «инвалид», которое ранило в восемнадцать лет тяжелее, чем пулемётная очередь. И было отчаяние, о котором невозможно рассказать словами.

С девушкой, которая стала нашей матерью, он познакомился на институтском вечере. Он снова танцевал, не так хорошо, как прежде, но все-таки это был вальс. В эти минуты он забывал о боли в ногах, о палке, которая сиротливо стояла в углу. Он был молод, вышел живым из страшной войны, значит – надо жить!

В институте в 1944 году отец стал коммунистом. Коренные горожане, они с мамой уехали по распределению в село. Тридцать четыре года проработали в сельской школе. На выпускном вечере десятиклассницы обычно приглашали отца на вальс. Он всегда танцевал его.

А мне с детства знаком запах бинтов, пропитанных мазью Вишневского – бывали дни, когда отец не мог надеть протезы. И нас не удивляло, почему даже в самый сильный мороз он ходит в пальто нараспашку. Однажды отец рассказал нам, что до сих пор с каждым шагом его прошибает пот.

Ходил он много. С учениками на колхозные поля, по сельским улицам (бессменный депутат), даже на охоту и на рыбалку. Как будто все время доказывал своё право на нормальную жизнь. У него и песня любимая – «Пока я ходить умею, я буду идти вперёд...».

Наши дети, папины внуки, любят играть с его палкой. Лихо скачут по двору на воображаемом коне, «сражаются» с врагами. Отец смеётся, глядя на них. А мне кажется, что сердце его сжимается от страха за их маленькие жизни, за жизнь человеческую вообще. Слишком дорого мы заплатили за неё. И с годами цена не уменьшается ни на йоту...

Т. САДОШЕНКО».

А ещё, ещё раньше, в начале семидесятых я вскользь упомянул о нём, в насквозь идеологизированной заметке (а как было иначе в эпоху расцвета и процветания «застоя») в Томской областной молодежной газете «Молодой Ленинец». Не могу не привести и эту маленькую заметку.

Урок жизни

«В сорок первом ему было семнадцать. И он мечтал стать врачом.

Но он стал разведчиком.

Вместо того, чтобы взять скальпель, он взял автомат. Вместо того, чтобы лечить людей, он стал убивать...».

Это о моём отце. Именно о нём я говорил, когда накануне полувекового юбилея со дня произнесения речи В. И. Ленина на III съезде комсомола, мы, будущие военные медики, в рамках Ленинского урока провели собрание, основной темой которого был разговор «Почему я хочу стать военным врачом». Перед нами сразу встала большая нравственная проблема: врач – самая гуманная профессия на земле, и война – это противоестественное состояние общества…

Профессия военного врача опасна. Но быть членом Ленинского комсомола – значит, невзирая ни на какие опасности и трудности, добиваться победы.

Только победы. Победы в операционной и победы в бою. И я хочу, чтобы лет там через двадцать мои дети сказали:

– Если бы потребовалось, он взял в руки автомат, как его отец... в сорок первом...

Но ему больше повезло. Он хотел, и он стал врачом, военным врачом и всю жизнь держал в руках только скальпель…

Н. Макаров, слушатель

Военно-медицинского факультета».

МЫ ШЛИ ДОРОГАМИ ВОЙНЫ

И напоследок.

В 1985 году в Приокском книжном издательстве вышел сборник стихов «Мы шли дорогами войны». В этом сборнике напечатаны и стихи моего отца, к тому времени жившему в Туле.

Алексей Макаров

Алексей Дмитриевич Макаров, окончил среднюю школу в тот год, когда началась война. Ушел добровольцем в действующую армию. Воевал в разведывательно-диверсионной группе на Брянском фронте, в Орловской и Тульской областях. Участник зимнего наступления 1941–1942 годов. Тяжело ранен. Остался без обеих ног. Являясь инвалидом Великой Отечественной войны первой группы, окончил Мичуринский учительский институт и заочно Тамбовский пединститут.

Член КПСС с 1944 года.

Тридцать пять лет до ухода на пенсию Алексей Дмитриевич работал учителем, завучем, директором Ново-Тарбеевской средней школы Мичуринского района Тамбовской области.

Сейчас живет в Туле.

Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, боевыми и трудовыми медалями, нагрудным знаком «Отличник народного просвещения».

* * *

Мы разбили миф немецкий,

Ложь фашистских главарей

Наступлением советским,

Гулом мощных батарей.

Фрицы пели песню эту:

«Отступаем мы зимой,

Наступаем жарким летом:

Не в мороз, а в летний зной».

Что ж случилось в сорок третьем?

Не в июльский же мороз

Вдруг под Курском немцев встретил,

За Орел их вдруг отнес?

Дело тут не в том, что лето,

Что зима или весна,

Не в немецких дело сплетнях –

Бой за жизнь ведет страна.

Август 1943 г.

МЫ – В СТРОЮ

Когда ж это время нам плечи согнуло?

Когда ж побелела у нас голова?

Мальчишками были, сражаясь под Тулой.

Ни шагу назад: ведь за Тулой – Москва.

Как будто вчера отбивали атаки.

Одну за другою – двенадцать подряд!

Как будто вчера полыхал, словно факел,

Тот танк, остановленный связкой гранат.

Трещал пулемет, автоматы строчили,

Снаряды и мины, и бомбовый шквал.

Мы в памяти этот рубеж сохранили,

Солдат, офицер, медсестра, генерал.

Как будто вчера поднялись в Подмосковье

В атаку: «За Родину, братцы! Ура!».

И гнали врага, обливаяся кровью,

Как будто бы было всё это вчера.

Когда ж это время согнуло нам плечи?

Когда ж голова побелела у нас?

Нас меньше становится с каждою встречей.

Но всё же, как прежде, в строю мы сейчас.

ПРО ИГРЫ

Отец играл в Чапаева,

В Папанина играл.

«Сражался» он отчаянно

И «полюс» покорял.

Был Шмидтом он и Чкаловым,

В атаку с Павкой шёл.

Держал он знамя алое

У речки Халхин-Гол.

Когда война нагрянула –

Отцу пятнадцать лет.

Пожарища багряные –

И детства нет, как нет.

Чтоб бить врага заклятого,

Надел шинель отец.

И в мае сорок пятого

Сказал: «Войне конец!».

ПОРТРЕТ

На стене висит портрет.

Мне сказали: «Это дед».

Мамин папа – дед родной.

Я смотрю: он молодой.

Дед бывает с бородой.

Обязательно седой.

На портрете нет усов,

Много разных орденов.

Под пилоткой кудри вьются.

А глаза – глаза смеются;

Молодой он, он не дед,

Не обманывай, портрет.

Я его люблю такого:

Не седого, молодого.

Больше всех его люблю:

Он... за Родину... в бою...

Где-то около Берлина,

Мне сказали, есть могила.

Там такой же есть портрет:

Молодой, а мне он дед.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

По-разному написано о ранении отца. Но мать полностью согласна с тем, что написал я: так отец рассказывал мне, своему сыну. И не верить ему я не могу, не имею права...

Да, и какая, по большому счету, разница – эти маленькие нестыковки, эти незначительные погрешности. Главное – он выжил, он победил, он дал жизнь своим детям, он вырастил, он воспитал нас...

И последнее, вернее – крайнее: это он рассказывал только мне, матери – нет, не рассказывал. Слишком интимные, слишком мужские подробности. Рассказывал, когда я учился на четвертом курсе института.

...Первый госпиталь. Задача одна – выжить. Только выжить. Потом будут другие госпитали. И все лечащие его врачи (хирурги – мужчины в основном) просили, а может, и заставляли медсестер соблазнить отца. Грубо говоря: отдаться ему. Не работало у него, после ранения, его мужское (!) – юношеское – достоинство. Трагедия для молодого человека...

« назад