Артисты – Петька, Володька и ещё двое приглашённых агитбригадовцев за ширмой, естественно, пропустив по сто пятьдесят портвейна (без Деда Мороза и Снегурочки, что тоже, естественно – мы же непосредственно общались с детьми), разобрав куклы, приступили к изучению сценария спектакля.

В это время в холл пришли и заведующая отделением, и заведующая кафедрой детских болезней, и весь женский, и весь мужской (всего два ординатора) персонал, рассевшись на стульях в задних рядах.

Пока артисты готовились к спектаклю вся нагрузка легла на Деда Мороза и Снегурочку: хоровод – за хороводом, стихи, песенки, подарки и т. д., и т. п.

Хорошо, что я сообразил надеть костюм Деда Мороза на голое тело: и оставшиеся на мне трусы, и вся амуниция после представления насквозь промокла от пота – жара стояла в отделении, дети всё же.

После спектакля нас всех пригласили на встречу Нового года, не переставая восхищаться прошедшим действом:

– Такого впечатляющего представления до вас никто никогда не проводил, – пела нам дифирамбы заведующая детским отделением. – Как – насчёт следующего года? Ах, совсем забыла: вы же – выпускники.

Вперемежку с персоналом мы расселись за столы, но честь агитбригады, да и всего факультета по встрече Нового года отстаивали только мы вдвоём с Петькой. Все мужики отделения – два ординатора – после второго тоста заснули в детских кроватках, Володька уснул в раздевалке среди пальто и шуб, не дождавшись 12 часов, Снегурочка, за что-то обидевшись сразу после спектакля на Кузнецова, и двое приглашённых испарились ещё до банкета.

Ровно в четыре часа Петька поймал на пустынной улице такси, завёз меня и Володьку, полусонных, на факультет, а сам поехал к себе на квартиру.

Утром тридцатого, разбудив Кузнецова, последними из восьмого взвода отправились в госпиталь на кафедру военно-полевой терапии (ВПТ) сдавать зачёт по оному предмету, предварительно заскочив в буфет выпить минералки. Там, видя мои разукрашенные щёки и шею, буфетчица за ширмой стала чем-то стирать помаду (уважали и любили нас – десантников – женщины факультета).

И если мне удалось проскочить мимо всевидящего ока начальника курса подполковника медицинской службы Подолянко, то Володька, как назло, нарвался на него со всеми вытекающими отсюда последствиями (о коих – дальше).

Зачёт по ВПТ у нас принимал подполковник медицинской службы Улизко. Оригинальный до безобразия преподаватель, к примеру:

– Это – синее или зелёное? – интерпретируя, так можно наглядно перевести его вопросы.

– Зелёное?

– Правильно! – следует длинная пауза. – Красное!?!

Слушателей он опрашивал строго по алфавиту, и, пока очередь дошла до моей фамилии (где-то в середине списка), я успел «по диагонали» перелистать – не прочитать – учебник.

– Макаров! – Улизко, оторвав глаза от журнала, в недоумении уставившись на мои красные щёки, так и не оттёртые буфетчицей.

– Он вчера выступал Дедом Морозов на кафедре детских болезней, – прокомментировал мой вид командир отделения Колебаев.

– Садись! Зачёт! – И препод назвал следующую фамилию.

31 декабря к назначенному времени на вожделенной кафедре детских болезней оказывается только моя персона. Володька после вчерашнего зачёта по ВПТ уехал к Снегурочке реабилитироваться после бездарно проведённого с ней вечера на кафедре детских болезней. Петька же Васечко застрял на кафедре госпитальной хирургии, где первый взвод сдавал зачёт по предмету. Если занятия на военных кафедрах заканчивались 30 декабря, то на гражданских – 31 декабря – поэтому и не мог приехать с окраины в центр города.

С телефона-автомата – тогда они работали безукоризненно – набираю номер кафедры госпитальной хирургии и прошу позвать слушателя Васечко. На другом конце провода голосом заведующего кафедрой профессора Альперовича интересуются касательно повода вызова ещё не сдавшего зачёт слушателя.

– У него брат попал под машину, – ничего более умного мне не пришло в голову.

Через двадцать минут передо мной из такси выскакивает Петька с бледным лицом и, заикаясь, вопрошает:

– Где брат?

Зная его семейное положение, отвечаю встречным вопросом:

– У тебя брат-то имеется в наличии?

Без проблем мы сдали экзамены по детским болезням, исключительно беседуя с экзаменаторшами о личной жизни, о прошедшем банкете, о всём на свете, кроме этих самых «детских болезней». Получив соответствующие «хорошо» и «отлично», заехав за Кузнецовым и Снегурочкой, всей гурьбой отправились на квартиру Васечко отмечать настоящий Новый год. Всей да не всей гурьбой: мне пришлось к вечернему разводу на наряд прибыть на факультет, чтобы вытянуть жребий дневального по курсу в третью смену.

Если на пятом курсе дневальные добросовестно менялись через каждые четыре часа, как предписано Уставом внутренней службы, то на шестом курсе, учитывая опыт предыдущих поколений слушателей, мы решили одноразово заступать на восьмичасовое дневальство. Первая смена: 17.00–01.00; вторая смена – 01.00–09.00; третья смена – 09.00–17.00. Мне досталась самая комфортная смена – Новый год можно смело встречать с друзьями на квартире.

Дежурный по факультету майор медицинской службы Самойлов, строго настрого предупредив весь личный состав наряда о бдительном несения службы, о недопущения на факультете и в окрестностях «водку пьянствовать», преспокойно отправился на кафедру ОМП (оружие массового поражения) «расписать пульку» и встретить Новый год подобающем образом.

Мне оставалось перелезть через забор и отправиться по известному адресу. Под утро первого января перед необходимыми для поправления пошатнувшегося здоровья бокала шампанского, Петька провожает меня интригующим вопросом:

– Как ты смотришь, чтобы вам с Кузнецовым вместе с нашим взводом пятого января сдать «судебку» досрочно?

– ???

– Всё беру на себя.

Дневальство моё прошло великолепно. Дежурный по факультету на моё отсутствие на отдыхе свободной смены никакого внимания не обратил.

Приползающие, переполненные впечатлениями и подарками (разными там вкусняшками и алкогольсодержащими жидкостями) слушатели родного взвода щедро делились со всеми, кто находился в комнате.

Естественно, вкусняшками я объедался всю свою смену, не отходя от «тумбочки», но «водку пьянствовать» позволил только после семнадцати часов.

Четыре дня до досрочного экзамена пролетели, как один миг. Володька Кузнецов за эти дни с учебником по судебной медицине не расставался ни на минуту, но я этот самый учебник у него видел исключительно в неразвёрнутом виде.

На кафедре нас встретил уже сдавший экзамен Васечко.

– Я договорился – заходите по моей отмашке.

– Всё понимаю, – начинает экзаменатор, слегонца принявший после праведных трудов несколько рюмок пятизвёздочного чая с командиром первого взвода (дело святое, конечно же!), – Кузнецов женится на твоей сестре, и ему срочно нужно ехать в Рязань, а Макаров-то тут при чём?

– Он – свидетель на этой свадьбе со стороны жениха! – этим ли поставить Петьку в тупик.

Минут двадцать препод стал наставлять, основываясь, как оказалось, на своём горьком опыте семейной жизни, жениха и свидетеля на путь истинный.

Не задав ни одного вопроса Кузнецову, он берёт мою зачётку и…

– Жениху ставлю «хорошо»! Тебя же, – обращаясь ко мне, – погоняю по всему учебнику.

– Вы мой ответ уже оценили и поставили в зачётку, осталось в ведомость поставить.

В это время в двери появляется Васечкина голова и авоська с внушительным содержимым. Видя такое дело, преподаватель ставит и в Володькину зачётку «хорошо», записывает результаты в ведомость и мы вчетвером до сумерек продолжаем банкет по случаю сдачи «судебки».

Два оставшихся строго по расписанию экзамена – военную эпидемиологию и Уставы, – которые в нашем взводе начинали сессию с Кузнецовым прошли на одном дыхании.

Отметить досрочное – на две недели – окончание этой сессии (Володька умудрился и детские болезни между Уставами и ВЭ сдать) и встретить достойно Старый Новый год собрались опять у Петра и Катерины Васечко. Под утро – а когда же приходят умные мысли – Петьку опять в который раз осеняет:

– Идите с Кузнецовым к Подолянко и просите отпускные билеты.

На утро тринадцатого января Кузнецов ринулся сразу на факультет. Меня же (всё-таки общение с Васечкой не проходило даром) в холодном трамвае откуда не возьмись посещает шальная мысль и, чтобы эту мысль воплотить в реальность, схожу на полдороге и направляюсь в редакцию «Молодого Ленинца». Там во всю идёт чаепитие: из огромного литров на десять самовара в чашки и бокалы наливается слабозаваренный чай.

Подают и мне полную чашку. Начиная пить маленькими глотками, боясь обжеться: вот те раз – чистейший болгарский «рислинг». К вечеру на руках у меня – бумага о том, что редакция (с коей успешно сотрудничал уже полтора года) отправляет меня в Москву на месячные курсы внештатных корреспондентов. Явка на курсы 14 января. Подпись. Синяя печать.

С этим направлением на следующий день вначале захожу к начальнику политотдела полковнику Оносову. Он внимательно читает, ставит резюме «Не возражаю!» и свою закорючку.

– Иди в строевую – пусть сразу выписывают отпускной и проездные билеты. Если Подолянко будет (дальше следует непереводимая лексика), пусть позвонит мне.

На долго не задержавшись в строевой части, стучусь в кабинет начальника курса. Там – сам хозяин кабинета и старшина курса Яроцкий. На мою просьбу о досрочном отпуске оба отвечают категорическим отказом: дескать, без их отеческих разрешений на каком основании досрочно сдавали экзамены; дескать, вчера заходил Кузнецов – ему-то отказали, будет факультетские документы приводить в порядок (замечу, что после таких слов мой друг залёг на две недели – то есть на время дополнительного отпуска – в госпиталь с каким-то ничего не значащим диагнозом); дескать, Макаров две недели до официального отпуска будешь писать заметки во все газеты и журналы; дескать…

– Позвоните, пожалуйста, полковнику Оносову, – успеваю вклиниться в их дуэт.

– Ладно, – подводит резюме Подолянко, – полетишь завтра.

– Руководитель группы с билетами ждёт в аэропорту – отлёт самолёта через три часа.

Ох, как им не хотелось отпускать меня, но резюме начальника политотдела и подпись редактора областной комсомольской газеты – это не хухры-мухры.

Через час я с унылым видом тёрся у касс аэровокзала – на ближайшую неделю на Москву билетов нет и не предвидится.

Хватаюсь за спасительную соломинку – звоню Васечко. Ещё через час у меня в руках вожделенный билет на ближайший рейс на Москву.

…Володьку Кузнецова, успевшего вместе со мной сдать все экзамены досрочно, начальник курса в отпуск не отпустил:

– Будешь вместо Макарова писать статьи! – вынес вердикт Подолянко.

Володьку, конечно же, такой вариант не устраивал. На гитаре играть или там спеть – пожалуйста, но писать…

Особенно не заморачиваясь, на следующий день после моего отъезда он уходит – нет, не в запой – он уходит на стационарное лечение в госпиталь с каким-то несущественным заболеванием. И валяется в госпитале до начала своего законного отпуска, на ночь уходя к своей Снегурочке.

Утром следующего дня после выписки, то есть в первый день отпуска, Володька с Петькой Васечко и его женой Катей в зале ожидания аэропорта оказываются перед огромной толпой пассажиров, жаждущих улететь, в основном на Москву. Билетов, естественно, на ближайшие дюжину дней нет, по определению, тем более, на ближайший самолёт, вылетающий в стольный град вечером.

Оставив удручённых жену и Володьку, Петька растворился в галдящей толпе пассажиров, но ровно через двадцать минут появился, как чёрт из табакерки, с тремя вожделенными билетами на ближайший, то есть на вечерний рейс. Пока суть да дело, наша троица по инициативе Петра решает скоротать время в гостинице при аэропорте. Загрузившись по полной программе, пару раз сходив за добавкой, разморившись в тепле гостиничного номера, они проспали вылет своего самолёта.

Но Васечко этим было не смутить: с утра переложившись портвешком, он достаёт три билета на утренний рейс и вся троица благополучно улетает в Москву.

В самолёте под мерный шум моторов Ил-18 Петька уговаривает Кузнецова из Москвы не ехать к себе на родину в Михайлов, а лететь с ним в город Горький. После недолгих уговоров Кузнецов соглашается, прикинув, что в ажиотаж каникул, тем более в Москве, Васечко вряд ли достанет три (!) билета.

Во Внуково картина ещё более устрашающая чем в Томске – к кассам не пробиться. Кузнецов с облегчением вздыхает, но радость его мгновенно улетучивается при виде Петра с тремя билетами на ближайший самолёт до Горького.

Володька на виду всего зала ожидания бухается перед Петькой на колени и громогласно просит отпустить его на родную Рязанщину, мол, бес попутал, когда согласился с предложением друга.

…Мой Гос по научному коммунизму начался накануне вечером в самом дорогом ресторане Томска. В ресторан – не помню по какому поводу – меня пригласила ответственный секретарь многотиражки мединститута А., по совместительству – лучшая подруга доцента с кафедры философии, гражданского экзаменатора по научному коммунизму на нашем факультете.

После ресторана мы втроём в «продолжение банкета» оказались в пустующей квартире доцентши. За полночь пригласившая меня А. где-то затерялась в многочисленных комнатах квартиры, мне же пришлось исполнять обязанности приглашённого гостя по полной программе.

Ранним утром, часов в пять, за чашкой свежесваренного кофе доцентша наставляла меня касательно предстоящего экзамена:

– Заходишь первым, берёшь билет, готовишься минут десять, не более и садишься ко мне. – попивая кофе, продолжала. – Рассказывай о чём хочешь, не обращая внимания на вопросы билета, но после каждого ответа, чётко докладываешь: «Слушатель Макаров ответ закончил!».

И, обращаясь, к подруге:

– Чтобы твой коллега по перу получил «отлично», приходишь на экзамен с фотографом, затем помещаешь снимок в многотиражку. Останется мне на память об этой ночи.

Первым зайти в кабинет проблем не оказалось. За экзаменационным столом сидят два полковника из Москвы – оба, как на подбор: глаза красные, мор… лица опухшие.

В это время входит моя доцентша, бросает взгляд на меня и швыряет кипу свежих газет перед полковниками. Те не заставляют себя долго ждать, жадно поглощая новости вместе с минералкой.

Читаю билет, вопросы – так себе, но работа Ленина – ноль, первый раз слышу о ней. Подходит к столу начальник политотдела полковник Оносов, отворачиваясь, спрашивает шёпотом:

– Работу Ленина знаешь?

– Первый раз вижу, – шепчу в ответ.

Оносов косит глаза:

– Сам первый раз (!) вижу эту работу.

Делать нечего, беру, якобы, исписанные черновые листы, подхожу к экзаменационному столу и чётко, как учили, докладываю:

– Та-та-та!

Несу галиматью по первому вопросу.

– Та-та-та, по первому вопросу ответ закончил!

Со вторым и третьим вопросами повторяется то же самое. Начав про работу Ленина, озвучив только название, слышу голос доценши.

– Хорошо, – и, поворачиваясь к читающим газеты полковникам, – вы согласны?

Не отрываясь от чтива, те закивали в ответ.

– «Хорошо», – протягивая мне зачётку, подводит экзаменаторша итог экзамена.

Ничего не понимая «за результат» экзамена, выходя из аудитории, сталкиваюсь с А. и фотографом. Минут через десять, по выходу «съёмочной группы», прошу А. позвать доцентшу. Ещё через пять минут в нашей опустевшей комнате общежития под звон наполненных стаканов неизменным «777», задаю вопрос:

– Почему – не «отлично», как договаривались вчера, вернее – сегодня ранним утром?

– Я хотела иметь на память фотографию в газете с тобой, – грустно посмотрев на меня, чмокнув и вытирая помаду со щеки, доцентша пошла дальше принимать экзамены. – Прощай, будущий лейтенант медицинской службы Макаров.

Грустно…

« назад