Да, Антон Павлович Чехов – наш самый, самый из самых знаменитых врачей-писателей или писателей-врачей. Затем назовут Вересаева, его «Записки врача», Булгакова с «Записками юного врача» и «Собачьим сердцем». Подумав, могут назвать Даля, присутствующего при последнем выдохе Пушкина, создателя «Толкового словаря живого великорусского языка». Наиболее искушённые назовут, а может и не назовут, Радищева Александра Николаевича. Того самого, кто написал «Путешествие из Петербурга в Москву», за что был сослан в Илимский острог, где лечил местное население и занимался оспопрививанием.

Из иностранных вспомнят Франсуа Рабле и Шиллера, могут припомнить создателя Шерлока Холмса Артура Конан Дойла и польского писателя-фантаста Станислава Лема.

Наши современники? Конечно, Василий Павлович Аксёнов – это бесспорно. Кто ещё? Писатели-юмористы, в своём подавляющем большинстве онанисты от литературы, зашибающие «бабло» эстрадной пошлятиной на телевидении? Какие из них вышли бы врачи, наверное, понятно и без слов.

Из чеховских произведений о медицине большинство назовут «Палата № 6», «Хирургия» и… Давай, давай, вспоминай, читатель…

Итак, Чехов, наш Чехов, для каждого – свой Чехов.

Как и о всяком великом человеке, (о его жизни, о его творчестве, о его «грязном белье», даже о его думах и мечтах), о Чехове написаны тома исследований и комментариев. В большинстве своём – объективных, порой – предвзятых, иногда – злобных с явно пахнущими нечистотами заказа.

Сейчас, через 150 лет после рождения писателя-врача или врача-писателя напомню, что Чехов родился 29 января – естественно, старого стиля, не существовал ещё в девятнадцатом веке новый стиль календаря – 1860 года в Таганроге – что-то сенсационное вряд ли возможно написать. Поэтому, поэтому – мой Чехов, Чехов глазами военного врача Воздушно-десантных войск последней четверти двадцатого и начала двадцать первого веков.

На первый взгляд, кажется, что профессия врача и профессия писателя очень и очень далеки друг от друга. На первый взгляд. Но между ними существует глубокая связь. И писатель, и врач исследуют человека. Одни исследуют душу, другие – тело. Одни, условно говоря, – идеалисты, другие – материалисты. И хотя Чехов, как он сам неоднократно подчёркивал, был сугубо материалистом, в своих произведениях описание внутреннего мира человека, его переживаний, его мук, в конце концов, его души всё-таки занимают не последнее место, порой являясь основной линией сюжета. А картина, дополненная знаниями медицины во всех её обнажённых и натуралистических подробностях, делают творения Чехова просто изумительно гениальными.

Профессионально писать и учиться медицине Чехов начал почти одновременно: первые его фельетоны появились в конце семидесятых годов позапрошлого века, а медицинский факультет Московского университета он окончил в 1884 году. Учась в университете, Антон Павлович выпустил сборник рассказов «Сказки Мельпомены», печатался на страницах «Стрекозы», «Зрителя», «Осколков», «Будильника», других изданиях. В этой «малой» прессе им было напечатано столько анекдотов, фельетонов, очерков, репортажей, обзоров и рассказов, что все они не смогли уместиться в его первых двух томах собрания сочинений. Литература литературой, но студент Чехов, будучи на четвёртом курсе, пытался, но, к сожалению, так и не осуществил научный труд «История полового авторитета», мысли о которой появились под влиянием эволюционной теории Дарвина, его работы о половом отборе. Ещё одну попытку научного исследования, на этот раз по истории медицины, Чехов предпринял на последнем курсе университета и в первый год врачебной практики. Труд Чехова назывался «Врачебное дело в России», который впервые был опубликован в 16-м томе полного собрания сочинений, выпущенное в 1979 году.

Учителя?

Какие имена: Сергей Петрович Боткин, Григорий Антонович Захарьин…

«…В русской медицине, – писал Чехов, – Боткин то же самое, что Тургенев в литературе… Захарьина я уподобляю Толстому – по таланту…».

Оба великих учёных и врача, каждый по-своему, сказали своё слово в медицине. Но Боткин жил в Петербурге, и Чехов знал его только по монографиям и выступлениям в печати, а Захарьин оказывал влияние на Чехова непосредственно с кафедры факультетской терапевтической клиники.

Вот, он – пример, достойный подражания, нынешним студентам, которым не хватает «одного дня», «одного часа» до экзаменов. «Штампы», «штампы» – сам знаю и «штампую» специально. Да, не для экзаменов-то учишься, бедолага, не для экзаменов. А если купил – поправка: купили родители, родственники, «спонсоры» – право учиться? Учиться? Посещать медицинский факультет купили право, то и выводы из этого положения вещей в современной отечественной медицине соответствующие.

Отрывок из книги «Записки батальонного врача»:

«...Август 1966, Симферополь, Крымский государственный медицинский институт; вступительные экзамены; плюс 40 градусов по Цельсию в тени. А кто вас, спрашивается, заставляет лезть в эту тень?

Конкурс на лечебный факультет среди школьников был ужасающий даже по тем временам, меркам и размерам – восемнадцать с половиной человек (!!!) на одно место. У медалистов, у стажников, у «дембелей», у окончивших медучилище – конкурс намного и намного меньше. У нас, школьников, проходной бал – десять из десяти: «пять» – физика, «пять» – химия и «зачёт» по сочинению...

...На лечебный факультет, (кроме него в институте в те времена был ещё и педиатрический; детских врачей на этом факультете готовят, а не педагогов), приняли более трёхсот человек. В основном лиц мужского пола, преимущественно христианской культурной традиции, как правило, славянской внешности и, естественно, соответствующих анкетных данных. Но имелись и исключения. А как же без них? На наш первый курс приняли всего одиннадцать (!!!) девчонок. Девять – дочки, внучки, племянницы Номенклатуры. Плюс одна, ростом около 140 сантиметров из какой-то островной папуасии Тихого океана, с мужем. И одиннадцатая… – но о ней – в другой раз...».

Попутно отмечу, что и Чехов учился на врача за деньги: за деньги, заплаченные за его обучение Таганрогской городской управой; за деньги, которые молодой врач и молодой писатель вскоре с лихвой вернул в казну Таганрогской управы, подарив городу ещё и внушительную библиотеку. Про библиотеку – это я так, к слову о нынешнем вымершем племени меценатов.

Будучи летом девятого года «проездом» в Департаменте здравоохранения Тульской области, поразился внушительной очереди у дверей отдела кадров: молодые девчонки, одни девчонки, ни одного парня (может попал в такое время и парней, как «занесённых в «Красную книгу», пропустили без очереди?) записывались на целевое поступление в Тульский медицинский институт. Очередь очередью, но со всех брали подписки, что они после окончания оного института вернуться на пять лет по месту, откуда их, якобы, направили. Ага, щас, жди, разбежались и вприпрыжку побежали – врачами-то после окончания института работают далеко не все. Престиж профессии упал что ли?..

А Антон Павлович? Забыли про него?

Весной 1884 года, после выпускных экзаменов, Чехов получает Свидетельство об его утверждении в звании уездного врача, подписанное выдающимся русским хирургом Николаем Васильевичем Склифосовским. Что положено после учёбы? Правильно – отпуск. И Чехов поехал отдыхать к брату Ивану в Воскресенск (ныне – более известный как город Истра), в двух верстах от которого находилась Чикинская земская больница. Что из этого следует? То и следует, что вместо отпуска доктор Чехов устраивается в эту земскую больницу на временную работу. Если в этой скромной деревенской больнице Чехов, естественно, не может приобрести клинический опыт, то он проходит здесь главную врачебную школу – школу сострадательного отношения к больному и бескорыстного служения общественному благу. И этой школе он останется верен всю свою жизнь.

Кроме Чикинской больницы Чехов работает в Звенигородской, подменяет, уехавшего в отпуск: принимает больных в амбулатории – до 40 человек в день, – ездит на вызовы, участвует в судебно-медицинских вскрытиях трупов.

Затем – частная практика в Москве, так как пробиться в столичные клинические больницы очень сложно. Да и первые больные были людьми далеко не состоятельными, а зачастую, зная его доброту и безотказность, к нему за медицинской помощью обращались нищенствующие журналисты и литераторы.

Об ответственности, с какой Чехов относился к своим врачебным обязанностям, характеризует отрывок из письма издателю «Нового времени» А. С. Суворину, предложившему сотрудничать в газете: «…Я врач и занимаюсь медициной… Не могу ручаться за то, что завтра меня не оторвут на целый день от стола… Тут риск не написать к сроку и опоздать постоянный…».

Но обласканный и одобренный одним из старейших русских писателей Д. В. Григоровичем, Чехов всё больше и дольше будет уделять времени и душевных сил литературному таланту, поняв, что оно является его истинным призванием.

С медициной он поступит, как в своё время он поступил с литературой, выделив для врачебной практики несколько часов в день.

Чехов не сменил одну профессию на другую, он до последних дней своей жизни сохранил тесную связь с врачебной своей профессией. Пик медицинской деятельности Антон Павловича приходится на мелиховский период – девяностые годы позапрошлого столетия – его жизни и этот период один из наиболее значимых и плодотворных в его литературной биографии.

В Мелехове он получает как врач и больных, и больницу, а как литератор – и жизнь среди народа, и возможность участвовать в общественной и политической жизни. По его инициативе, инициативе земского гласного, проводится шоссейная дорога от станции Лопастня (ныне – город Чехов), до Мелихова; на свои деньги Чехов строит школы в окрестных деревнях. И с первых дней жизни в своей, недавно приобретённой усадьбе, развивает бурную медицинскую практику. Его усадьба превращается в амбулаторию, куда приходят не только из Мелихова, но и из окрестных деревень; он часто выезжает в любое время суток за много вёрст к тяжелобольным; лечит бесплатно, выступая и в роли хирурга, и в роли терапевта, и в роли детского врача, мало того – покупает на свои деньги лекарства для больных и выдаёт их опять же бесплатно.

Отрывок из книги «Мои коллеги – военные медики»:

«...Луконькин надолго задумывается. Я терпеливо ожидаю, а гвардии майор медицинской службы запаса неожиданно выдаёт:

– Ты знаешь, я на гражданке после дембеля не смог работать врачом. Пытался. И не раз. Но не смог. Невыносимо смотреть в глаза старикам, когда знаешь, что лекарства, какие нужны, им не по карману. А дешёвых в аптеках нет. И льготные лекарства постоянно в отсутствии. Впаривать пищевые добавки, эту туфту, даже и не пытался. Хотя заманчивых предложений от всяческих фирм и фирмочек было предостаточно. Но не могу, понимаешь, просто не могу...».

В 1892 году – год приобретения Чеховым мелиховской усадьбы – на Центральную Россию с юга распространилась страшная эпидемия холеры. Антон Павлович принимает самое непосредственное участие в борьбе с холерой. Без какого-то вознаграждения, без какого-то содержания, принимает участие добровольно. И отказался он от материального содержания лишь потому, что считал свою врачебную работу как работу общественную, как маленький «кусочек политической и общественной жизни».

Вместе с другими земскими врачами Чехов победил холеру: в эпидемию 1892 года в Серпуховском уезде было зарегистрировано всего 14 случаев заболевания с четырьмя смертельными исходами. Победил он холеру и в следующем году. И несмотря на неимоверные затраты сил, на отсутствие помощников, на разбитые дороги, на плохих лошадей, нездоровье и безденежье, Чехов напишет: «Ни одно лето не проводил так хорошо, как это…».

Антон Павлович не отказывался ни от одного своего больного: будь то холерный больной, будь то больной дифтерией или больной тифом – не счесть сколько раз он рисковал своей жизнью, совершенно не думая о себе. Но он не только рисковал своей жизнью, но и сокращал её, потому что был тяжелобольным человеком, неся неимоверную нагрузку, человеком, которому самому требовались покой и лечение.

В «Записках врача» В. В. Вересаев приводит страшные статистические данные: от заразных болезней умирало около шестидесяти процентов земских врачей; в 1892 году половина всех умерших земских врачей погибла от сыпного тифа. Как Чехов сумел выжить в эти два холерных года, наверное, только ему одному известно, может ещё и Всевышнему?

Вот тебе и самая гуманная профессия, вот тебе и самая денежная, самая престижная. Кстати, об оплате за труд врача. Вылечил больного с наименьшими затратами самого больного на лекарства и процедуры – получи соответствующее вознаграждение; не вылечил, потратил больной на дорогостоящие лекарства и не менее дешёвые обследования и процедуры все свои сбережения и всё «коту под хвост» – какое тогда может быть такому лекарю вознаграждение.

Отрывок из книги «Записки батальонного врача»:

«...Тесницкие лагеря. Полигон. Лето. Одна тысяча девятьсот семьдесят третий год. Только год моего офицерского и врачебного стажа. Тёплые июльские сумерки около медицинского пункта вдруг нарушаются – откуда? – цыганским гвалтом.

Выхожу. Стоит «копейка», рядом с ней, как саранча, вылезшие цыгане. Восемь человек. Из «копейки». Восемь мужиков, более чем средней упитанности. Девятый, пожилой цыган, полулежит, закатив глаза, на переднем пассажирском сидении.

Увидев меня в белом халате, гвалт разом оборвался и ко мне подходит один из цыган. Объясняет ситуацию. Едут они, дескать, из гостей домой, в Тулу. И отцу стало плохо. Умирает, мол, он.

В это время санинструктор Лёша Филатов, старший сержант, под метр девяносто, с дневальным, уложив на носилки болезного, направляются в медпункт. Табор – за ними.

Естественно, не пускаю их. Ставлю диагноз. Оказываю первую помощь. Элементы реанимации. Другие профессиональные процедуры, необходимые при острой сердечной недостаточности. На всё про всё – несколько минут.

Цыганский вожачок (а может и барон?) жив-здоров. Лопочет что-то по-своему. Отходит от болевого шока. Постепенно «врубается» в обстановку. Делает телодвижения, пытаясь встать с носилок. Успокаиваю его. Предлагаю отвезти на своей «санитарке» в больницу.

– Нет! Нет! Всё хорошо! Гуд! Камарад, спасибо! Дальше – мы сами.

Цыгане бережно поднимают его с носилок, усаживают в «копейку» на прежнее место. Сами, семь человек, внедряются, точнее не скажешь, на заднее сидение. Водитель подходит к нам, доставая огромный кошелёк из крокодиловой кожи.

Я скромно отказываюсь от протянутых денег. Простите. Что вы? Клятва Гиппократа!.. И вообще, у нас медицина бесплатная… Лучшая в мире…

– Нет, доктор! Ты возьмёшь деньги. Если не возьмёшь – значит, плохо лечил нашего отца. Значит, не вылечил. За свой труд каждый должен получать по заслугам.

Цыган, цыган, а развёл философию... Слушай только.

Протягивает мне сторублёвую купюру – моё денежное лейтенантское довольствие в ту пору равнялось ста двадцати рублям – и Алёше Филатову – пятьдесят рублей.

За добросовестно проделанный труд...».

В декабре 1898 года, когда Чехов в Ялте лечился от туберкулёза, ему пришло письмо от врачей Севастополя с приглашением прибыть на празднование столетия Военно-медицинской академии, причислив писателя к числу выпускников Академии. На самом деле не являясь выпускником Академии, Чехов не обиделся на невольную ошибку и очень сожалел, что не мог принять участие в этом торжестве.

Чехов до последних дней считал себя, прежде всего, врачом, а потом литератором.

Отрывок из книги Б. М. Шубина «Доктор А. П. Чехов»:

«...Чехов любил свою медицину, дорожил и гордился званием врача. По свидетельству многих его современников, он близко к сердцу принимал сомнения в его врачебных достоинствах.

«...Когда-нибудь убедятся, что я, ей-богу, хороший медик», – заметил он в беседе с братом одного из основателей Московского художественного театра, писателем Василием Ивановичем Немировичем-Данченко. И это при той исключительной скромности, которая отличала Чехова!

«Ты думаешь, я плохой доктор? – спрашивает он у В. А. Гиляровского и в свойственной ему манере заканчивает иронически: – Полицейская Москва меня признаёт за доктора, а не за писателя, значит, я доктор. Во «Всей Москве» (справочном издании того времени. – Б. Ш.) напечатано: «Чехов Антон Павлович. Малая Дмитровка. Дом Пешкова. Практикующийся врач». Так и написано: не писатель, а врач...».

Когда М. Горький предложил Чехову поехать с ним в Китай корреспондентом для освещения боксёрского восстания, Антон Павлович ответил, что поедет, если война затянется, но поедет врачом, а не корреспондентом.

Опять привожу отрывок из книги Б. М. Шубина – лучше не скажешь, всё равно:

«...Тяжела ответственность врача за судьбу доверившегося ему пациента. За малейшую ошибку или оплошность он казнит себя и умирает с каждым больным, которого не смог поставить на ноги.

Важность миссии врача выделяет эту профессию из всех существующих на земле. Вот какие высокие требования предъявляет А. П. Чехов к человеку, посвятившему себя медицине: «Профессия врача – это подвиг, она требует самоутверждения, чистоты души и чистоты помыслов.

Надо быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически».

Это его высказывание удивительным образом перекликается со словами выдающегося врача древности Гиппократа: «Врач-философ равен Богу. Да, и немного, в самом деле, различия между мудростью и медициной, и всё, что ищется для мудрости, всё это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что необходимо для жизни…».

Всё так: «чистота помыслов» – у Чехова, «презрение к деньгам» – у Гиппократа. А если – всё наоборот?

Отрывок из книги «Записки батальонного врача»:

«...Как я не стал «народным целителем».

После увольнения в запас, я стал немного заниматься (для души) частной практикой (громко и, главное, самоуверенно сказано). Обо мне узнали и пригласили в клинику доктора Л. Назначили испытательный срок.

В первый день выделили трёх самых тяжёлых пациентов, хотя в этой, так называемой, клинике больных называли (обзывали) клиентами. Моя, конечно, не моя, а многих авторов, методика понравились руководству. Провёл сеанс и с самим доктором Л.

– Да, это очень перспективнейшее направление. Ваш метод – я скромно опустил глаза – нам подходит. После испытательного, вместо двух – одного месяца, будем оформлять на постоянную работу. По рукам?

– По рукам!

И в продолжение разговора:

– К нам ходит один клиент. Полгода. Болят суставы. Не можем его вылечить. Не посмотрите его в следующий приём?

– Нет проблем. – И дёрнуло меня ляпнуть. – Тем более – у него болезнь Рейтера.

Доктор Л. ошарашено уставился на меня. Дескать, откуда. Первый раз слыша о клиенте ту информацию, что он только сказал? Более того, совсем не видя клиента – и сразу диагноз?

– Откуда? И что это – за болезнь?

Вот так – скажешь первое попавшееся, что вертится на языке и в самое яблочко. Потом сам порой думаешь: откуда? Объясняю ему популярно про эту «экзотическую» болезнь суставов и других органов.

На следующий день ко мне в кабинет входит этот самый клие… тьфу, ты, входит больной. Персонал «клиники», собравшись в холле, ждёт результата. Как же! Не успел прийти, этот бывший военный докторишка, не видя клиента и ставит диагноз. О котором слыхать никто не слыхал, ни один наворочено-компьютерный прибор ничего не показал, а он, глянь-ка, что творит.

Тщедушный мужичок протягивает мне распечатку с компьютерно-диагностического аппарата, где около двадцати диагнозов и каждый диагноз гарантирует скорейший летальный исход.

Мельком глянув на эту «филькину грамоту», задаю ему вопрос, совсем не касающийся его суставов.

– Глаза, перед тем, как заболели суставы, гноились?

Больной посмотрел на меня с испугом, как на непонятное, странное явление природы.

– Да, было такое.

Следующим вопросом добиваю его окончательно.

– После глаз, но перед болями в суставах из – простите великодушно за натурализм – конца капало?

Он чуть не убежал из кабинета, в откровенном страхе уставившись на меня.

– Было! – еле слышно произнёс он. – Ровно полгода назад. Перед тем, как заболели суставы. И глаза, и этот, член, как его, половой. Но меня никто до Вас об этом не спрашивал.

– Чем лечился? – На «Ты», как принято у славян, называю своих пациентов-больных.

Мужичок подаёт мне список, якобы, лекарств, которые оказываются на самом деле БАДами (Биологически-активными добавками). Очень дорогими, кстати говоря.

– Вот тебе рецепт. Пойдёшь в любую аптеку и купишь. Стоит дёшево. Со следующего приёма начну лечить. Вдобавок свожу к знакомому ревматологу. Бесплатно.

– А куда мне все эти лекарства деть? Какие мне продали здесь? Они же очень дорогие. Я и так на них за полгода весь поистратился.

Не люблю, когда дурят больных, пусть даже клиентов. Особенно, когда обдирают до нитки. Особенно, бедных.

– Выбрось в урну или засунь их доктору, который их тебе прописал… ну, ты сам знаешь куда…

Через полчаса я был уволен, не пройдя испытательного срока. Очень большого срока – в одну неделю...».

Сегодня в нашей стране, к великому, даже величайшему сожалению, и врачи, и больные продают и покупают здоровье. И Чехов на протяжении всего своего творческого пути будет развивать образ врача-стяжателя, который считает купюры и которого он заклеймил ставшем нарицательным именем Ионыч.

Врач-предприниматель, врач, торгующий фирменными лекарствами и получающий процент от этой фирмы за удачные сделки, в том числе и сделки со своей совестью, – это разве не противоестественно? Хотя, какая может быть у таких медиков совесть?

С другой стороны, страсть к стяжательству, страсть к наживе – это порок не сколько личности, сколько общества, построенного на принципе купли-продажи. Что и наблюдаем.

Чехов верил в медицину и считал, как и его учителя С. П. Боткин, Г. А. Захарьин, Н. И. Пирогов, что все другие ненаучные способы лечения болезней являются шарлатанством. Спиритизм, гомеопатия, магнетизм, знахарство – для Чехова понятия однозначные: всё это – шарлатанство.

А сегодня?

Открой любую газету, любой журнал – сплошные знахари, колдуны, маги, лечащие всякие и всевозможные болезни, спасающие от любых смертельных недугов. Включи телевизор – на каждой программе с утра до вечера, не только реклама лекарств и прочей белиберды, но и советы: пей мочу, ешь какашку, стой на голове. Прибавьте к этому некоторых журналистов и писателей, безответственно распространяющих на страницах газет и журналов, на экранах телевизоров легенды и вымыслы, преподносящиеся в виде очередной сенсации, о непроверенных и просто тёмных методах лечения серьёзных болезней.

«…Лечить мужиков, не будучи врачом, значит обманывать их», – говорит Чехов устами своего героя.

Но и малограмотные врачи, какими бы они ни были добрыми людьми, в произведениях Чехова выглядят жалкими, беспомощными, опустившимися. Чехов очень тяжело переживал малограмотность и невежество многих своих коллег и, обращаясь к М. Горькому, он писал: «Доктор, если он имеет практику, перестаёт следить за наукой, ничего, кроме «Новостей терапии», не читает, и в 40 лет серьёзно убеждён, что все болезни простудного происхождения…».

Чехов ни перед чем так не преклонялся, как перед достижениями научной мысли, за которыми он постоянно следил. Он часто выступал против крикливой рекламы и профанации науки и в то же время он был поборником санитарного просвещения населения, призывал своих коллег-врачей не игнорировать и не гнушаться этого раздела работы. И сам Чехов выступал в печати с медицинскими статями.

Про медицину Чехов шутливо говорил, что она – его законная жена, а литература – любовница. Но любовница ни в коей мере не наносила ущерба законному союзу, который обогащал любовь новым содержанием и знаниями.

Чехов неоднократно подчёркивал, что писатель, знающий естественные науки, имеет преимущество перед своими собратьями по перу, не получившими такой подготовки.

Отрывок из очерка Максима Горького «А. П. Чехов»:

«...О своих литературных работах он говорил мало, неохотно; хочется сказать – целомудренно и с тою же, пожалуй, осторожностью, с какой говорил о Льве Толстом. Лишь изредка, в час весёлый, усмехаясь, расскажет тему, всегда – юмористическую...

О своих пьесах он говорил как о «весёлых» и, кажется, был искренне уверен, что пишет именно «весёлые пьесы»…

Но вообще к литературе он относился со вниманием очень зорким, особенно же трогательно – к «начинающим писателям». Он с изумительным терпением читал обильные рукописи…

– Нам нужно больше писателей, – говорил он. – Литература в нашем быту всё ещё новинка и «для избранных». В Норвегии на каждые двести двадцать шесть человек населения – один писатель, а у нас – один на миллион…».

И ещё из очерка Максима Горького:

«Он был врач, а болезнь врача всегда тяжелее болезни его пациентов; пациенты только чувствуют, а врач ещё и знает кое-что о том, как разрушается его организм. Это один из тех случаев, когда знание можно считать приближающим смерть…

…О Чехове можно написать много, но необходимо писать о нём очень мелко и чётко, чего я не умею…

Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в неё ясный смысл.

Человек – ось мира.

А – скажут – пороки, а недостатки его?

Все мы голодны любовью к человеку, а при голоде и плохо выпеченный хлеб – сладко питает».

Умер Антон Павлович Чехов в ночь с 1 на 2 июля 1904 года.

Как умел, так и написал. Кто желает – пусть напишет лучше.

Честь имею!

Журнал «Приокские зори», № 1 – 2010 год,

город Тула.

« назад